Скажи также, что я не смог приехать и обо всем напишу в письме.
— Передам, — кивнул Саймон.
— Не забудешь?
Он улыбнулся своей обычной улыбкой.
— Конечно, нет, Генри! Я обязательно передам и твои слова, и этот флакон.
Мы обменялись рукопожатием, и, пройдя через паспортный контроль, Саймон зашагал по бетону к самолету, потом стал в него карабкаться. Я смотрел, как закрываются двери и как отправляется в путь самолет, который везет моего друга, мою работу, мой сувенир, но не меня.
Саймон Серл полетел в Италию вместо меня, но обратно не вернулся.
Глава 8
Я узнал об этом только через неделю. Когда я появился в фирме на пристани, сразу отправился в кабинет Саймона. Там было пусто.
Юная секретарша в соседней комнате в ответ на мой вопрос, где мистер Серл, ответила, что его сегодня нет, а когда будет и будет ли вообще, не известно ни ей, ни кому-то еще.
— То есть как?
— А вот так. Его нет уже неделю, и мы понятия не имеем, куда он делся.
Расстроенный, я двинулся к Ярдману и постучал в его дверь.
— Входите.
Я вошел. Он стоял у открытого окна и смотрел, как буксиры тащат баржи вверх по Темзе. Финский сухогруз, появившийся во время прилива, совершал маневры, продвигаясь к кранам, напоминавшим самоделки из детского конструктора. В воздухе висели гудки пароходов, шум и грохот докерных работ. Прилив нес мусор от нижних доков к Вестминстерскому дворцу. Увидев меня, Ярдман закрыл окно и двинулся ко мне, раскинув руки в стороны.
— Мой мальчик, — сказал он, стиснув мне руку, — мои самые искренние соболезнования в связи с вашей утратой.
— Благодарю вас, — смущенно отозвался я. — Вы очень любезны. Вы не знаете, где Саймон Серл?
— Мистер Серл? — Ярдман так вскинул брови, что они показались над верхушками очков в черной оправе.
— Секретарша сказала, что его нет уже неделю.
— Это верно, — нахмурился Ярдман. — Мистер Серл по причинам, понятным одному ему, предпочел остаться в Италии. Скорее всего, он принял это решение в тот день, когда полетел в Милан вместо вас.
— Но почему? — удивился я.
— Понятия не имею. Это крайне неудобно для всех нас. Теперь мне приходится выполнять его работу. По крайней мере, пока я не получу от него известий. — Ярдман покачал головой. — Но, как я полагаю, наши беды вас более не тревожат. Я думаю, вы захотите забрать свои документы. — И с кривой иронической улыбкой он протянул руку к селектору.
— Вы меня увольняете? — спросил я.
Его рука повисла в воздухе.
— Мой мальчик, мне просто в голову не пришло, что вы можете захотеть остаться.
— Тем не менее это так.
Он поколебался, вздохнул и сказал:
— Ну что ж, не хотелось мне этого говорить, но без Серла и вас агентству пришлось отказаться от многих заказов, а мы не можем себе этого позволить. Никоим образом. А потому, если бы вы поработали, пока я не получу известий от Серла или не найду ему замену, я был бы вам признателен. Весьма признателен.
Если он говорил именно то, что думал, я решил воспользоваться моментом.
— В таком случае мог бы я взять отгул на три дня через две недели? В Челтенхеме разыгрывается Золотой кубок, и мне надо там выступать.
Он кивнул и сказал:
— Назовите точные даты, и я не буду назначать на них перевозки.
Я сразу же сообщил, в какие дни буду занят, и отправился в кабинет Саймона, размышляя на ходу, что с Ярдманом удивительно легко ладить, что бы мне ни подумалось о нем поначалу, особенно в первую встречу.
На стене кабинета Саймона висело расписание перелетов. Следующий был во вторник, в Нью-Йорк. Три доставки на прошлой и этой неделе были вычеркнуты, что, как сказал Ярдман, и стало ударом для фирмы. Фирма была слишком маленькой, чтобы выдержать потерю постоянных клиентов. Ярдман подтвердил по телефону, что поездка во вторник не отменяется, и в его голосе звучало такое удовлетворение, что я понял: он уже собирался отменить и ее, когда вдруг появился я. Я сказал, что получу все необходимые бумаги в понедельник и буду в Гатвике точно в назначенное время во вторник утром. Это означало длинный уик-энд и четкое осознание того, как я его проведу. С удовольствием я покинул мрачных родственников, послал телеграмму Габриэлле, взял билет на дневной рейс «Алиталии» и полетел в Милан.
Три недели и три дня разлуки ничего не изменили. Может, я и позабыл какие-то черточки ее лица, может, ее нос казался чуточку длиннее, чем я думал, а выражение лица более серьезным, но при виде Габриэллы мое сердце снова учащенно забилось. Сначала в ее взгляде мелькнула тревога — а вдруг я изменил к ней отношение? Но когда она убедилась, что это не так, то засияла.
— Я получила телеграмму, — сказала она, — и поменялась с одной из наших девочек. Мне не придется работать в магазине ни в субботу, ни в воскресенье. — Она помялась и, покраснев, добавила: — Я упаковала сумку и сказала сестре, что проведу пару дней у подруги под Генуей.
— Габриэлла! — воскликнул я.
— Я поступила неправильно? — тревожно спросила Габриэлла.
— Ты поступила великолепно, — отозвался я, полагая, что нас ожидают отдельные мелкие неудобства днем и необходимость спать по разные стороны стены ночью. — Это так прекрасно, что просто даже не верится.
Затем мы отправились на станцию, сели в поезд и, следуя принципу лгать не больше, чем того требует необходимость, отправились в Геную. Мы заказали себе по номеру в большом безликом отеле, полном занятых своими делами бизнесменов. Оказалось, что наши номера на одном этаже — через четыре двери.
Когда мы сели за столик уютного ресторанчика, Габриэлла сказала:
— Все это очень грустно, Генри... Я про твоего отца.
— Да... — Ее искреннее сочувствие заставило меня ощутить себя обманщиком.
Я и раньше пытался прочувствовать утрату, но пришел к выводу, что наиболее сильные эмоции, связанные с отцом, — резкая неприязнь к его титулу. Я предпочитал, чтобы ко мне относились не как к лорду Грею, а как к самостоятельной личности. Но родственники и семейные адвокаты явно решили, что я, конечно же, успел перебеситься и теперь стану вести подобающий аристократу образ жизни. Его смерть, так сказать, предвещала мой крах.
— Я так обрадовалась твоему письму, — между тем говорила Габриэлла. — Я ведь страшно испугалась, когда ты не прилетел с лошадьми. Я решила, что ты передумал насчет меня.
— Разве Саймон ничего тебе не объяснил?
— Кто такой Саймон?
— Большой, полный, лысеющий человек. Он полетел вместо меня. Обещал все тебе передать и еще отдать флакон, — тут я улыбнулся, — флакон с пилюлями.
— Так они, значит, от тебя?
— Тебе передал их Саймон. Похоже, он просто ничего не смог тебе объяснить, потому что не говорит по-итальянски. Я забыл предупредить его, чтобы он говорил по-французски.
Но Габриэлла покачала головой и сказала:
— Флакон мне передал кто-то из летчиков. Сказал, что обнаружил его в туалете и решил передать мне — вдруг это я его оставила. Высокий человек в форме. Я его до этого уже встречала, но никакого полного, лысого Саймона не было.
— Значит, Саймон и не пытался с тобой объясниться?
— Нет, — покачала головой Габриэлла. — Я видела много высоких, полных и лысых пассажиров, но они ко мне не подходили.
— Ну как же, такой добродушный человек с мягким взглядом, — подсказал я. — Он ходит в жутком и старом зеленом вельветовом пиджаке, и в лацкан у него понатыканы булавки. У него привычка их всюду подбирать.
Но Габриэлла снова покачала головой:
— Такого не видела.
Саймон обещал передать флакон и мое послание Габриэлле, но не выполнил обещания и бесследно исчез. Мне не хотелось особенно приставать к Ярдману, чтобы выяснить, куда все-таки делся Саймон, — слишком активные поиски могли бы привести к обнаружению аферы с премией за импорт, а я смутно подозревал, что именно из-за этого Саймон и решил не возвращаться. Но даже если он принял такое решение под влиянием эмоций, он все равно выполнил бы данное мне обещание и увидел Габриэллу. Но, может, искусственно оживленная дружба не простирается так далеко?
— Что с тобой? — тревожно спросила меня Габриэлла. Я пояснил причину моих мрачных дум.
— Ты за него переживаешь?
— Он достаточно взрослый человек и сам понимает, что к чему, — отозвался я, но тут на меня нахлынуло воспоминание о том, что Питерс и Баллард тоже не вернулись — именно из Милана.
— Завтра утром ты поедешь назад в Милан и отыщешь его, — сказала Габриэлла.
— Но я же не говорю по-итальянски.
— Тебе, разумеется, не обойтись без переводчика. А переводчиком у тебя буду я.
— Лучшего переводчика и быть не может, — рассмеялся я.
Беззаботно болтая, мы дошли до отеля.
— Ну как таблетки? — спросил я.
— Отлично. Я дала их жене булочника. Обычно она работает нормально, но стоит ей забеременеть, и ее начинает тошнить от одного вида теста. Булочник очень сердится, потому что ему приходится нанимать помощника. Он плохой католик, — рассмеялась Габриэлла. — Он выпекает для меня огромный кремовый торт, когда я приношу таблетки.
В отеле никто не проявлял к нам ни малейшего интереса. Я прошел прямо в халате к ее номеру и постучал. Она открыла мне тоже в халате и, впустив, заперла за мной дверь.
— Если бы моя сестра увидела нас, с ней случился бы припадок.
— Если хочешь, я могу уйти.
— Неужели сможешь? — спросила Габриэлла, обнимая меня.
— Мне это будет нелегко...
— Я не требую твоего ухода.
Я поцеловал ее и сказал:
— Боюсь, теперь это и вовсе невозможно.
— Я согласна, — сказала Габриэлла и радостно вздохнула. — Раз так, давай получать от общения удовольствие.
За этим дело не стало.
Утром мы поехали обратно в Милан. Мы сидели в вагоне и украдкой держались за руки, словно этот контакт мог удержать воспоминания ночи.
Я и не представлял, как приятно держать за руку девушку. Я словно включился в электрическую цепь — теплую, приятную и все же находящуюся под высоким напряжением.
Мы были вместе, и это радовало. В остальном нас ожидали разочарования. Мы так и не напали на след Саймона.
— Не мог же он раствориться, — сердито буркнул я, когда мы вышли на холод из очередной больницы. И здесь нас тоже ожидала неудача, хотя местный персонал потратил немало времени, чтобы проверить, не поступал ли к ним кто-то соответствующий нашим описаниям за последние десять дней.
— Где же еще нам его искать? — грустно спросила меня Габриэлла. В ее голосе и осанке чувствовалась усталость. Она весь день держалась молодцом — постоянно переводила мои вопросы и полученные на них отрицательные ответы. Она держалась спокойно и по-деловому, и не ее вина, что мы так ничего и не узнали. Мы побывали в полиции, в государственных учреждениях, в похоронных бюро. Мы обзвонили все миланские отели — он не останавливался ни в одном.
— Может, порасспросить таксистов в аэропорту? — наконец предложил я Габриэлле.
— Но их так много. Кто запомнит человека, прилетевшего уже много дней назад?
— У него не было багажа, — в очередной раз повторил я стандартную фразу. — Он и сам не подозревал, что отправится в Милан. Он не мог спланировать это заранее. У него нет итальянских денег, он не говорит по-итальянски. Куда он направился? Что предпринял?
Габриэлла удрученно покачала головой. Ответа не было.
Мы сели на трамвай и поехали на вокзал. До поезда было еще полчаса, и мы стали расспрашивать тамошних служащих о Саймоне. Безрезультатно.
Уже в полночь мы пришли во вчерашний ресторанчик поужинать и только там сумели позабыть усталость и горечь неудач. Мы не нашли Саймона, но эти совместные поиски лишь укрепили наши с Габриэллой отношения.
Когда мы возвращались в отель, она тяжело опиралась на мою руку. У нее совсем не было сил.
— Как я тебя утомил, — тревожно заметил я, но Габриэлла только улыбнулась.
— Ты и не подозреваешь, какая от тебя исходит энергия.
— Энергия? — удивленно переспросил я.
— Ну да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Передам, — кивнул Саймон.
— Не забудешь?
Он улыбнулся своей обычной улыбкой.
— Конечно, нет, Генри! Я обязательно передам и твои слова, и этот флакон.
Мы обменялись рукопожатием, и, пройдя через паспортный контроль, Саймон зашагал по бетону к самолету, потом стал в него карабкаться. Я смотрел, как закрываются двери и как отправляется в путь самолет, который везет моего друга, мою работу, мой сувенир, но не меня.
Саймон Серл полетел в Италию вместо меня, но обратно не вернулся.
Глава 8
Я узнал об этом только через неделю. Когда я появился в фирме на пристани, сразу отправился в кабинет Саймона. Там было пусто.
Юная секретарша в соседней комнате в ответ на мой вопрос, где мистер Серл, ответила, что его сегодня нет, а когда будет и будет ли вообще, не известно ни ей, ни кому-то еще.
— То есть как?
— А вот так. Его нет уже неделю, и мы понятия не имеем, куда он делся.
Расстроенный, я двинулся к Ярдману и постучал в его дверь.
— Входите.
Я вошел. Он стоял у открытого окна и смотрел, как буксиры тащат баржи вверх по Темзе. Финский сухогруз, появившийся во время прилива, совершал маневры, продвигаясь к кранам, напоминавшим самоделки из детского конструктора. В воздухе висели гудки пароходов, шум и грохот докерных работ. Прилив нес мусор от нижних доков к Вестминстерскому дворцу. Увидев меня, Ярдман закрыл окно и двинулся ко мне, раскинув руки в стороны.
— Мой мальчик, — сказал он, стиснув мне руку, — мои самые искренние соболезнования в связи с вашей утратой.
— Благодарю вас, — смущенно отозвался я. — Вы очень любезны. Вы не знаете, где Саймон Серл?
— Мистер Серл? — Ярдман так вскинул брови, что они показались над верхушками очков в черной оправе.
— Секретарша сказала, что его нет уже неделю.
— Это верно, — нахмурился Ярдман. — Мистер Серл по причинам, понятным одному ему, предпочел остаться в Италии. Скорее всего, он принял это решение в тот день, когда полетел в Милан вместо вас.
— Но почему? — удивился я.
— Понятия не имею. Это крайне неудобно для всех нас. Теперь мне приходится выполнять его работу. По крайней мере, пока я не получу от него известий. — Ярдман покачал головой. — Но, как я полагаю, наши беды вас более не тревожат. Я думаю, вы захотите забрать свои документы. — И с кривой иронической улыбкой он протянул руку к селектору.
— Вы меня увольняете? — спросил я.
Его рука повисла в воздухе.
— Мой мальчик, мне просто в голову не пришло, что вы можете захотеть остаться.
— Тем не менее это так.
Он поколебался, вздохнул и сказал:
— Ну что ж, не хотелось мне этого говорить, но без Серла и вас агентству пришлось отказаться от многих заказов, а мы не можем себе этого позволить. Никоим образом. А потому, если бы вы поработали, пока я не получу известий от Серла или не найду ему замену, я был бы вам признателен. Весьма признателен.
Если он говорил именно то, что думал, я решил воспользоваться моментом.
— В таком случае мог бы я взять отгул на три дня через две недели? В Челтенхеме разыгрывается Золотой кубок, и мне надо там выступать.
Он кивнул и сказал:
— Назовите точные даты, и я не буду назначать на них перевозки.
Я сразу же сообщил, в какие дни буду занят, и отправился в кабинет Саймона, размышляя на ходу, что с Ярдманом удивительно легко ладить, что бы мне ни подумалось о нем поначалу, особенно в первую встречу.
На стене кабинета Саймона висело расписание перелетов. Следующий был во вторник, в Нью-Йорк. Три доставки на прошлой и этой неделе были вычеркнуты, что, как сказал Ярдман, и стало ударом для фирмы. Фирма была слишком маленькой, чтобы выдержать потерю постоянных клиентов. Ярдман подтвердил по телефону, что поездка во вторник не отменяется, и в его голосе звучало такое удовлетворение, что я понял: он уже собирался отменить и ее, когда вдруг появился я. Я сказал, что получу все необходимые бумаги в понедельник и буду в Гатвике точно в назначенное время во вторник утром. Это означало длинный уик-энд и четкое осознание того, как я его проведу. С удовольствием я покинул мрачных родственников, послал телеграмму Габриэлле, взял билет на дневной рейс «Алиталии» и полетел в Милан.
Три недели и три дня разлуки ничего не изменили. Может, я и позабыл какие-то черточки ее лица, может, ее нос казался чуточку длиннее, чем я думал, а выражение лица более серьезным, но при виде Габриэллы мое сердце снова учащенно забилось. Сначала в ее взгляде мелькнула тревога — а вдруг я изменил к ней отношение? Но когда она убедилась, что это не так, то засияла.
— Я получила телеграмму, — сказала она, — и поменялась с одной из наших девочек. Мне не придется работать в магазине ни в субботу, ни в воскресенье. — Она помялась и, покраснев, добавила: — Я упаковала сумку и сказала сестре, что проведу пару дней у подруги под Генуей.
— Габриэлла! — воскликнул я.
— Я поступила неправильно? — тревожно спросила Габриэлла.
— Ты поступила великолепно, — отозвался я, полагая, что нас ожидают отдельные мелкие неудобства днем и необходимость спать по разные стороны стены ночью. — Это так прекрасно, что просто даже не верится.
Затем мы отправились на станцию, сели в поезд и, следуя принципу лгать не больше, чем того требует необходимость, отправились в Геную. Мы заказали себе по номеру в большом безликом отеле, полном занятых своими делами бизнесменов. Оказалось, что наши номера на одном этаже — через четыре двери.
Когда мы сели за столик уютного ресторанчика, Габриэлла сказала:
— Все это очень грустно, Генри... Я про твоего отца.
— Да... — Ее искреннее сочувствие заставило меня ощутить себя обманщиком.
Я и раньше пытался прочувствовать утрату, но пришел к выводу, что наиболее сильные эмоции, связанные с отцом, — резкая неприязнь к его титулу. Я предпочитал, чтобы ко мне относились не как к лорду Грею, а как к самостоятельной личности. Но родственники и семейные адвокаты явно решили, что я, конечно же, успел перебеситься и теперь стану вести подобающий аристократу образ жизни. Его смерть, так сказать, предвещала мой крах.
— Я так обрадовалась твоему письму, — между тем говорила Габриэлла. — Я ведь страшно испугалась, когда ты не прилетел с лошадьми. Я решила, что ты передумал насчет меня.
— Разве Саймон ничего тебе не объяснил?
— Кто такой Саймон?
— Большой, полный, лысеющий человек. Он полетел вместо меня. Обещал все тебе передать и еще отдать флакон, — тут я улыбнулся, — флакон с пилюлями.
— Так они, значит, от тебя?
— Тебе передал их Саймон. Похоже, он просто ничего не смог тебе объяснить, потому что не говорит по-итальянски. Я забыл предупредить его, чтобы он говорил по-французски.
Но Габриэлла покачала головой и сказала:
— Флакон мне передал кто-то из летчиков. Сказал, что обнаружил его в туалете и решил передать мне — вдруг это я его оставила. Высокий человек в форме. Я его до этого уже встречала, но никакого полного, лысого Саймона не было.
— Значит, Саймон и не пытался с тобой объясниться?
— Нет, — покачала головой Габриэлла. — Я видела много высоких, полных и лысых пассажиров, но они ко мне не подходили.
— Ну как же, такой добродушный человек с мягким взглядом, — подсказал я. — Он ходит в жутком и старом зеленом вельветовом пиджаке, и в лацкан у него понатыканы булавки. У него привычка их всюду подбирать.
Но Габриэлла снова покачала головой:
— Такого не видела.
Саймон обещал передать флакон и мое послание Габриэлле, но не выполнил обещания и бесследно исчез. Мне не хотелось особенно приставать к Ярдману, чтобы выяснить, куда все-таки делся Саймон, — слишком активные поиски могли бы привести к обнаружению аферы с премией за импорт, а я смутно подозревал, что именно из-за этого Саймон и решил не возвращаться. Но даже если он принял такое решение под влиянием эмоций, он все равно выполнил бы данное мне обещание и увидел Габриэллу. Но, может, искусственно оживленная дружба не простирается так далеко?
— Что с тобой? — тревожно спросила меня Габриэлла. Я пояснил причину моих мрачных дум.
— Ты за него переживаешь?
— Он достаточно взрослый человек и сам понимает, что к чему, — отозвался я, но тут на меня нахлынуло воспоминание о том, что Питерс и Баллард тоже не вернулись — именно из Милана.
— Завтра утром ты поедешь назад в Милан и отыщешь его, — сказала Габриэлла.
— Но я же не говорю по-итальянски.
— Тебе, разумеется, не обойтись без переводчика. А переводчиком у тебя буду я.
— Лучшего переводчика и быть не может, — рассмеялся я.
Беззаботно болтая, мы дошли до отеля.
— Ну как таблетки? — спросил я.
— Отлично. Я дала их жене булочника. Обычно она работает нормально, но стоит ей забеременеть, и ее начинает тошнить от одного вида теста. Булочник очень сердится, потому что ему приходится нанимать помощника. Он плохой католик, — рассмеялась Габриэлла. — Он выпекает для меня огромный кремовый торт, когда я приношу таблетки.
В отеле никто не проявлял к нам ни малейшего интереса. Я прошел прямо в халате к ее номеру и постучал. Она открыла мне тоже в халате и, впустив, заперла за мной дверь.
— Если бы моя сестра увидела нас, с ней случился бы припадок.
— Если хочешь, я могу уйти.
— Неужели сможешь? — спросила Габриэлла, обнимая меня.
— Мне это будет нелегко...
— Я не требую твоего ухода.
Я поцеловал ее и сказал:
— Боюсь, теперь это и вовсе невозможно.
— Я согласна, — сказала Габриэлла и радостно вздохнула. — Раз так, давай получать от общения удовольствие.
За этим дело не стало.
Утром мы поехали обратно в Милан. Мы сидели в вагоне и украдкой держались за руки, словно этот контакт мог удержать воспоминания ночи.
Я и не представлял, как приятно держать за руку девушку. Я словно включился в электрическую цепь — теплую, приятную и все же находящуюся под высоким напряжением.
Мы были вместе, и это радовало. В остальном нас ожидали разочарования. Мы так и не напали на след Саймона.
— Не мог же он раствориться, — сердито буркнул я, когда мы вышли на холод из очередной больницы. И здесь нас тоже ожидала неудача, хотя местный персонал потратил немало времени, чтобы проверить, не поступал ли к ним кто-то соответствующий нашим описаниям за последние десять дней.
— Где же еще нам его искать? — грустно спросила меня Габриэлла. В ее голосе и осанке чувствовалась усталость. Она весь день держалась молодцом — постоянно переводила мои вопросы и полученные на них отрицательные ответы. Она держалась спокойно и по-деловому, и не ее вина, что мы так ничего и не узнали. Мы побывали в полиции, в государственных учреждениях, в похоронных бюро. Мы обзвонили все миланские отели — он не останавливался ни в одном.
— Может, порасспросить таксистов в аэропорту? — наконец предложил я Габриэлле.
— Но их так много. Кто запомнит человека, прилетевшего уже много дней назад?
— У него не было багажа, — в очередной раз повторил я стандартную фразу. — Он и сам не подозревал, что отправится в Милан. Он не мог спланировать это заранее. У него нет итальянских денег, он не говорит по-итальянски. Куда он направился? Что предпринял?
Габриэлла удрученно покачала головой. Ответа не было.
Мы сели на трамвай и поехали на вокзал. До поезда было еще полчаса, и мы стали расспрашивать тамошних служащих о Саймоне. Безрезультатно.
Уже в полночь мы пришли во вчерашний ресторанчик поужинать и только там сумели позабыть усталость и горечь неудач. Мы не нашли Саймона, но эти совместные поиски лишь укрепили наши с Габриэллой отношения.
Когда мы возвращались в отель, она тяжело опиралась на мою руку. У нее совсем не было сил.
— Как я тебя утомил, — тревожно заметил я, но Габриэлла только улыбнулась.
— Ты и не подозреваешь, какая от тебя исходит энергия.
— Энергия? — удивленно переспросил я.
— Ну да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35