Я был уже на пределе, мускулы не слушались, в голову заползал туман. Если я буду так соображать и реагировать, то не посажу самолет. Я не имел на это права — хотя бы из-за того, что вез Патрика.
Четыре тысячи футов. Я выровнял самолет и пошел на этой высоте, пытаясь углядеть в черноте внизу море. Усталость надвигалась, словно прилив, в этой волне легко было утонуть. Напрасно я принимал кодеин. Похоже, от него-то вся сонливость. Правда, я часто принимал его после падений на скачках и не замечал такого эффекта. Но тогда я находился на земле, и у меня была лишь одна забота — скорее поправиться.
Вот оно, море. Легкая перемена в оттенке черноты и блики лунного света на черной поверхности подтвердили мою правоту. Я свернул чуть вправо. Курс — восток-юго-восток. Похоже, я и впрямь оказался на северо-восточном побережье Франции. Но теперь уж я не заблужусь.
Там были маяки. Самый крупный — в Гавре. Его пропустить невозможно. Он будет работать и в пять утра. Тогда надо брать на север, и я — в Англии. Да, но куда именно на север?! Вряд ли можно доверять той карте, что сложилась у меня в голове. Если прямо на север, то я окажусь над Лондоном, а это хуже, чем над Парижем. Рассветет не раньше шести. Вчера солнце взошло в шесть сорок пять.
Огни Гавра возникли впереди, потом исчезли позади, а я еще не принял решения. «Я слишком мешкаю, — медленно думал я. — Если так пойдет дальше, я не сяду».
Береговая линия повернула на север, я тоже. Пять двадцать пять. С горючим пока еще не так плохо. Но надо решать, где я буду садиться, пока не поздно.
В небе чуть посветлело. С удивлением я обнаружил, что береговая линия просматривается лучше. Море посерело.
Если я полечу прямо, то скоро окажусь над Кале. Где-то в Кенте есть аэродромы Лимне, Лидд и Манстон. Где-то... Голова работала еле-еле.
Я летел над французским побережьем, пока не понял, что залетел слишком далеко. Я перестал следить за компасом, и оказалось, что я лечу чуть ли не на восток. Этот маяк я уже пролетал. Маяк, мигающий с интервалом в пять секунд. Это, похоже, Грине. Я пролетел Кале. Скоро Бельгия. Пора решаться.
Вскоре покажется какой-нибудь аэропорт. Но в Бельгии я садиться не стану: слишком долго все объяснять. Нет, лечу в Кент.
Решение оказалось очень простым. Полечу туда, где мне все знакомо. В Фенланд. Днем я бы нашел его безошибочно и мне не пришлось бы кружить над аэродромом. Да и знакомые места позволят забыть усталость. Аэроклуб пользовался травяными взлетно-посадочными полосами, для «ДС-4» они не годились, но в свое время там была военная база, и бетонные полосы для бомбардировщиков по-прежнему существовали. Конечно, за ними особенно не ухаживали, и сквозь трещины в плитах росла трава, но полосы были отмечены белым крестом — международный знак того, что в случае крайней необходимости посадка возможна.
Туман в голове рассеялся. Я повернул налево, к Северному морю, и лишь через пять минут вспомнил о горючем.
Ожоги горели, и я совсем пал духом. Ну разве я могу посадить эту махину? Я же любитель. Во всем любитель — как и в скачках. Я ничего не добился в жизни. Как говорил Саймон, не всю же жизнь возить туда-сюда лошадей. Теперь, когда фирмы Ярдмана не будет, я вряд ли стану подыскивать себе похожее занятие...
Я настолько устал, что, решившись лететь в Фенланд, уже не в силах был усомниться в правильности решения. Горючего могло не хватить на такой долгий путь. А безопасность в воздухе зависит от осторожности. В Фенланде посадка будет сложной, и если я не дотяну хотя бы пять миль, сожалеть будет поздно.
Небо стало окрашиваться розовым, море делалось жемчужно-серым. На горизонте клубились облака — от серо-синих до серебристых. Мне всегда казалось, что предрассветный час целителен, как сон. Но сейчас все было иначе. В глазах я ощущал резь, руки и ноги начинали дрожать от малейшего усилия. Да и действие кодеина прекратилось.
Впереди и слева серо-синим пятном вырисовывались очертания Восточной Англии. Надо обогнуть ее и зайти со стороны залива Уош.
Вдруг перед самолетом прямо по курсу мелькнула быстрая черная тень, и у меня замерло сердце. Истребитель! Реактивный истребитель! Второй просвистел подо мной, и «ДС-4» зашатало от встречной воздушной волны. Затем оба они развернулись и понеслись мне навстречу, едва не касаясь друг друга крыльями. Опытные летчики, умеющие летать дуэтом. И настроенные недружелюбно. Они промчались надо мной в ста ярдах, как мне показалось, со сверхзвуковой скоростью. Для них я, наверное, все равно что стоял на месте. Для меня их маневры могли оказаться роковыми.
«Не мог же разыскать меня Ярдман, — лихорадочно думал я. — Слишком уж извилистым маршрутом я летел. Нет, они не могли следовать за мной, не могли догадаться, что я полечу через Северное море. Это не Ярдман. Но кто?»
Я еще раз взглянул вниз, не зная, смеяться или плакать от страха. Восточная Англия напичкана базами американских ВВС. Они обнаружили на радаре странный объект, не отвечающий на радиозапросы, и послали ребят разобраться. А те увидели загадочный самолет без опознавательных знаков, от которого явно не приходилось ждать ничего хорошего. Конечно, они не будут стрелять, пока не выяснят все до конца. Но что они предпримут, если я буду лететь дальше, невзирая на воздушные волны? У меня нет другого выхода.
Они снова пронеслись мимо с двух сторон, и «ДС-4» закачало, как щепку. Нет, этого мне не выдержать, с отчаянием думал я. Руки на штурвале заскользили: они стали мокрыми от пота. Если истребители продолжат свои фокусы, старый самолет разлетится на куски.
Затем они вдруг исчезли из моего поля зрения. Я посмотрел вверх и увидел, что они кружат надо мной, как злые пчелы, но не спускаются. Если они там и останутся, что ж, пусть проводят меня до дому.
Я увидел плавучий маяк недалеко от Кромера, который каждые пятнадцать секунд выстреливал залп света. Вот первый признак того, что я дома. Еще шестнадцать миль. Через пятнадцать минут я увидел плавучий маяк в заливе Уош.
Взошло солнце. Я повернул самолет на Фенланд. Мои провожатые не отставали.
На счетчик горючего лучше было не смотреть. Я быстро проверил все, что полагалось для посадки: угол наклона, тормоза, обогащенность смеси. Где-то должен быть список всего, что надо делать, но я не знал, где именно его искать. Я вообще не имел права вести этот самолет: у меня не было никаких навыков. Министерство авиации вполне может лишить меня лицензии. За такое и в тюрьму недолго угодить. Впрочем, подумал я, Патрик имеет право вести такой самолет, и формально он тут главный. По крайней мере, он находится на борту.
Я убавил газ и начал спуск. Если мне удастся посадить самолет, я стану профессиональным летчиком. Решение свалилось на меня, словно плод с ветки, давно, хоть и незаметно созревший. Может быть, оно и не запоздало. Я приму приглашение Тома Уэллса и буду возить его клиентов из автоконцерна, даже если ради этого придется бросить скачки. Ну что ж, значит, брошу скачки...
Я взглянул на приборную доску. Скорость — сто тридцать узлов. Медленный спуск. Впереди показался аэродром. Истребители уже кружили над ним. Я еще не успею приземлиться, как появятся официальные лица и начнутся вопросы, а мне бы поспать...
Ветер по-прежнему дул с юго-запада. Некогда было примериваться и описывать круги. Горючее кончилось. Баки были пусты. Оставалось одно: лететь и приземлиться с первого раза. Приземлиться... Сумею ли я?
Я был совсем низко. В здании авиаклуба я различил окна.
Последний вираж — и выход на прямую над посадочной полосой. Она казалась слишком узкой. Но бомбардировщики все же на нее садились. Высота — шестьсот футов. Руки у меня ходили ходуном. Я решил, что пора выпускать шасси. Нажал на рычаг. Загорелась зеленая лампочка. Вроде сработало. Теперь максимально выпустить закрылки... Увеличить лобовое сопротивление. Самолет сбросил скорость, я почувствовал на руках его неимоверную тяжесть. Нет, так нельзя, так можно и вовсе рухнуть на землю. А если чуть прибавить газ?... Фантастика... еще остались какие-то капли горючего... Вот она, посадочная полоса. Белый крест летит мне навстречу. Высота — двести футов... Скорость — сто двадцать миль... Никогда не сажал самолет с такой высокой кабиной. На это нужно сделать поправку... Сто футов... Еще ниже. Какая дикая тяжесть у меня на руках... Я закрыл дроссельные заслонки, выровнял машину. Еще несколько мучительных секунд... Скорость упала до минимума. Крылья уже не держат самолет в воздухе. Посадка!
Колеса стукнулись о бетон, машина подскочила, но после следующего соприкосновения с полосой побежала по бетону, подпрыгивая на неровностях.
Мои мускулы превратились в желе. Остались только сухожилия. Из последних сил я удерживал самолет на дорожке. Нет, теперь уж я доведу его во что бы то ни стало!... Огромный «ДС-4» стремительно несся по полосе. В жизни не управлял таким гигантом. Неужели я не рассчитал скорость? Неужели сел слишком рано? Смогу ли я остановить бег самолета?
Я нажал на тормоза. С трудом заставил себя сделать это осторожно, нежно. Если пережать — верная погибель. Тормоза сработали, а самолет не дернулся, не свернул с полосы. Так, теперь можно тормознуть посильнее. Ничего, машина выдержит, у нее трехколесные шасси. Рискнем.
Я еще сильнее нажал на тормоз, и самолет затрясся от натуги, но шины не лопнули. «ДС-4» не сбился с полосы. Я не погнул пропеллер, ни обо что не ударился крылом.
«ДС-4» сбросил скорость. За сто ярдов до конца полосы я получил возможность вырулить. За сто ярдов до забора из колючей проволоки и зарослей кустарника. Сто ярдов — это более чем достаточно. Сто ярдов? Это будущее! Это жизнь!
Охваченный дрожью, испытывая тошноту, я развернул самолет на сто восемьдесят градусов и покатил к зданию аэроклуба. Затем я дал полный тормоз и, вытянув руку, которая, казалось, уже принадлежала не мне, а кому-то другому, выключил двигатель. Рев перешел в шепот. Потом настала тишина. Я сбросил наушники и сидел, слушая потрескивание: это остывал раскаленный металл.
Полет окончен. Но я совершенно обессилел. Я разваливался на куски. Окаменел в кресле, не имея возможности пошевелиться. Внутри меня все было словно выжжено. И все же среди охватившей меня странной умиротворенности я успел подумать: раз уж я уцелел вопреки всем обстоятельствам, стало быть, и Габриэлла в Милане тоже выжила. Я верил, что она жива, что ее поврежденное легкое работает. Я был просто обязан в это верить. Иначе я не мог...
Из домика вышел Том Уэллс. Он посмотрел сначала в небо, на истребители, затем на стоявший неподвижно «ДС-4». Кое-как вдев руки в рукава своей старой куртки, он по траве ринулся ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Четыре тысячи футов. Я выровнял самолет и пошел на этой высоте, пытаясь углядеть в черноте внизу море. Усталость надвигалась, словно прилив, в этой волне легко было утонуть. Напрасно я принимал кодеин. Похоже, от него-то вся сонливость. Правда, я часто принимал его после падений на скачках и не замечал такого эффекта. Но тогда я находился на земле, и у меня была лишь одна забота — скорее поправиться.
Вот оно, море. Легкая перемена в оттенке черноты и блики лунного света на черной поверхности подтвердили мою правоту. Я свернул чуть вправо. Курс — восток-юго-восток. Похоже, я и впрямь оказался на северо-восточном побережье Франции. Но теперь уж я не заблужусь.
Там были маяки. Самый крупный — в Гавре. Его пропустить невозможно. Он будет работать и в пять утра. Тогда надо брать на север, и я — в Англии. Да, но куда именно на север?! Вряд ли можно доверять той карте, что сложилась у меня в голове. Если прямо на север, то я окажусь над Лондоном, а это хуже, чем над Парижем. Рассветет не раньше шести. Вчера солнце взошло в шесть сорок пять.
Огни Гавра возникли впереди, потом исчезли позади, а я еще не принял решения. «Я слишком мешкаю, — медленно думал я. — Если так пойдет дальше, я не сяду».
Береговая линия повернула на север, я тоже. Пять двадцать пять. С горючим пока еще не так плохо. Но надо решать, где я буду садиться, пока не поздно.
В небе чуть посветлело. С удивлением я обнаружил, что береговая линия просматривается лучше. Море посерело.
Если я полечу прямо, то скоро окажусь над Кале. Где-то в Кенте есть аэродромы Лимне, Лидд и Манстон. Где-то... Голова работала еле-еле.
Я летел над французским побережьем, пока не понял, что залетел слишком далеко. Я перестал следить за компасом, и оказалось, что я лечу чуть ли не на восток. Этот маяк я уже пролетал. Маяк, мигающий с интервалом в пять секунд. Это, похоже, Грине. Я пролетел Кале. Скоро Бельгия. Пора решаться.
Вскоре покажется какой-нибудь аэропорт. Но в Бельгии я садиться не стану: слишком долго все объяснять. Нет, лечу в Кент.
Решение оказалось очень простым. Полечу туда, где мне все знакомо. В Фенланд. Днем я бы нашел его безошибочно и мне не пришлось бы кружить над аэродромом. Да и знакомые места позволят забыть усталость. Аэроклуб пользовался травяными взлетно-посадочными полосами, для «ДС-4» они не годились, но в свое время там была военная база, и бетонные полосы для бомбардировщиков по-прежнему существовали. Конечно, за ними особенно не ухаживали, и сквозь трещины в плитах росла трава, но полосы были отмечены белым крестом — международный знак того, что в случае крайней необходимости посадка возможна.
Туман в голове рассеялся. Я повернул налево, к Северному морю, и лишь через пять минут вспомнил о горючем.
Ожоги горели, и я совсем пал духом. Ну разве я могу посадить эту махину? Я же любитель. Во всем любитель — как и в скачках. Я ничего не добился в жизни. Как говорил Саймон, не всю же жизнь возить туда-сюда лошадей. Теперь, когда фирмы Ярдмана не будет, я вряд ли стану подыскивать себе похожее занятие...
Я настолько устал, что, решившись лететь в Фенланд, уже не в силах был усомниться в правильности решения. Горючего могло не хватить на такой долгий путь. А безопасность в воздухе зависит от осторожности. В Фенланде посадка будет сложной, и если я не дотяну хотя бы пять миль, сожалеть будет поздно.
Небо стало окрашиваться розовым, море делалось жемчужно-серым. На горизонте клубились облака — от серо-синих до серебристых. Мне всегда казалось, что предрассветный час целителен, как сон. Но сейчас все было иначе. В глазах я ощущал резь, руки и ноги начинали дрожать от малейшего усилия. Да и действие кодеина прекратилось.
Впереди и слева серо-синим пятном вырисовывались очертания Восточной Англии. Надо обогнуть ее и зайти со стороны залива Уош.
Вдруг перед самолетом прямо по курсу мелькнула быстрая черная тень, и у меня замерло сердце. Истребитель! Реактивный истребитель! Второй просвистел подо мной, и «ДС-4» зашатало от встречной воздушной волны. Затем оба они развернулись и понеслись мне навстречу, едва не касаясь друг друга крыльями. Опытные летчики, умеющие летать дуэтом. И настроенные недружелюбно. Они промчались надо мной в ста ярдах, как мне показалось, со сверхзвуковой скоростью. Для них я, наверное, все равно что стоял на месте. Для меня их маневры могли оказаться роковыми.
«Не мог же разыскать меня Ярдман, — лихорадочно думал я. — Слишком уж извилистым маршрутом я летел. Нет, они не могли следовать за мной, не могли догадаться, что я полечу через Северное море. Это не Ярдман. Но кто?»
Я еще раз взглянул вниз, не зная, смеяться или плакать от страха. Восточная Англия напичкана базами американских ВВС. Они обнаружили на радаре странный объект, не отвечающий на радиозапросы, и послали ребят разобраться. А те увидели загадочный самолет без опознавательных знаков, от которого явно не приходилось ждать ничего хорошего. Конечно, они не будут стрелять, пока не выяснят все до конца. Но что они предпримут, если я буду лететь дальше, невзирая на воздушные волны? У меня нет другого выхода.
Они снова пронеслись мимо с двух сторон, и «ДС-4» закачало, как щепку. Нет, этого мне не выдержать, с отчаянием думал я. Руки на штурвале заскользили: они стали мокрыми от пота. Если истребители продолжат свои фокусы, старый самолет разлетится на куски.
Затем они вдруг исчезли из моего поля зрения. Я посмотрел вверх и увидел, что они кружат надо мной, как злые пчелы, но не спускаются. Если они там и останутся, что ж, пусть проводят меня до дому.
Я увидел плавучий маяк недалеко от Кромера, который каждые пятнадцать секунд выстреливал залп света. Вот первый признак того, что я дома. Еще шестнадцать миль. Через пятнадцать минут я увидел плавучий маяк в заливе Уош.
Взошло солнце. Я повернул самолет на Фенланд. Мои провожатые не отставали.
На счетчик горючего лучше было не смотреть. Я быстро проверил все, что полагалось для посадки: угол наклона, тормоза, обогащенность смеси. Где-то должен быть список всего, что надо делать, но я не знал, где именно его искать. Я вообще не имел права вести этот самолет: у меня не было никаких навыков. Министерство авиации вполне может лишить меня лицензии. За такое и в тюрьму недолго угодить. Впрочем, подумал я, Патрик имеет право вести такой самолет, и формально он тут главный. По крайней мере, он находится на борту.
Я убавил газ и начал спуск. Если мне удастся посадить самолет, я стану профессиональным летчиком. Решение свалилось на меня, словно плод с ветки, давно, хоть и незаметно созревший. Может быть, оно и не запоздало. Я приму приглашение Тома Уэллса и буду возить его клиентов из автоконцерна, даже если ради этого придется бросить скачки. Ну что ж, значит, брошу скачки...
Я взглянул на приборную доску. Скорость — сто тридцать узлов. Медленный спуск. Впереди показался аэродром. Истребители уже кружили над ним. Я еще не успею приземлиться, как появятся официальные лица и начнутся вопросы, а мне бы поспать...
Ветер по-прежнему дул с юго-запада. Некогда было примериваться и описывать круги. Горючее кончилось. Баки были пусты. Оставалось одно: лететь и приземлиться с первого раза. Приземлиться... Сумею ли я?
Я был совсем низко. В здании авиаклуба я различил окна.
Последний вираж — и выход на прямую над посадочной полосой. Она казалась слишком узкой. Но бомбардировщики все же на нее садились. Высота — шестьсот футов. Руки у меня ходили ходуном. Я решил, что пора выпускать шасси. Нажал на рычаг. Загорелась зеленая лампочка. Вроде сработало. Теперь максимально выпустить закрылки... Увеличить лобовое сопротивление. Самолет сбросил скорость, я почувствовал на руках его неимоверную тяжесть. Нет, так нельзя, так можно и вовсе рухнуть на землю. А если чуть прибавить газ?... Фантастика... еще остались какие-то капли горючего... Вот она, посадочная полоса. Белый крест летит мне навстречу. Высота — двести футов... Скорость — сто двадцать миль... Никогда не сажал самолет с такой высокой кабиной. На это нужно сделать поправку... Сто футов... Еще ниже. Какая дикая тяжесть у меня на руках... Я закрыл дроссельные заслонки, выровнял машину. Еще несколько мучительных секунд... Скорость упала до минимума. Крылья уже не держат самолет в воздухе. Посадка!
Колеса стукнулись о бетон, машина подскочила, но после следующего соприкосновения с полосой побежала по бетону, подпрыгивая на неровностях.
Мои мускулы превратились в желе. Остались только сухожилия. Из последних сил я удерживал самолет на дорожке. Нет, теперь уж я доведу его во что бы то ни стало!... Огромный «ДС-4» стремительно несся по полосе. В жизни не управлял таким гигантом. Неужели я не рассчитал скорость? Неужели сел слишком рано? Смогу ли я остановить бег самолета?
Я нажал на тормоза. С трудом заставил себя сделать это осторожно, нежно. Если пережать — верная погибель. Тормоза сработали, а самолет не дернулся, не свернул с полосы. Так, теперь можно тормознуть посильнее. Ничего, машина выдержит, у нее трехколесные шасси. Рискнем.
Я еще сильнее нажал на тормоз, и самолет затрясся от натуги, но шины не лопнули. «ДС-4» не сбился с полосы. Я не погнул пропеллер, ни обо что не ударился крылом.
«ДС-4» сбросил скорость. За сто ярдов до конца полосы я получил возможность вырулить. За сто ярдов до забора из колючей проволоки и зарослей кустарника. Сто ярдов — это более чем достаточно. Сто ярдов? Это будущее! Это жизнь!
Охваченный дрожью, испытывая тошноту, я развернул самолет на сто восемьдесят градусов и покатил к зданию аэроклуба. Затем я дал полный тормоз и, вытянув руку, которая, казалось, уже принадлежала не мне, а кому-то другому, выключил двигатель. Рев перешел в шепот. Потом настала тишина. Я сбросил наушники и сидел, слушая потрескивание: это остывал раскаленный металл.
Полет окончен. Но я совершенно обессилел. Я разваливался на куски. Окаменел в кресле, не имея возможности пошевелиться. Внутри меня все было словно выжжено. И все же среди охватившей меня странной умиротворенности я успел подумать: раз уж я уцелел вопреки всем обстоятельствам, стало быть, и Габриэлла в Милане тоже выжила. Я верил, что она жива, что ее поврежденное легкое работает. Я был просто обязан в это верить. Иначе я не мог...
Из домика вышел Том Уэллс. Он посмотрел сначала в небо, на истребители, затем на стоявший неподвижно «ДС-4». Кое-как вдев руки в рукава своей старой куртки, он по траве ринулся ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35