– проговорил Рой. И добавил: – Ну, а Винслоу теперь даже и в глубине души надеяться не на что.
– Да, не хотелось бы мне сегодня сидеть рядом с ним за обедом, – сказал я.
– А надо пойти в трапезную пораньше, – отозвался Рой. – Чтобы обезопасить себя.
Я улыбнулся. День клонился к вечеру, напротив ярко светилось одно окошко.
– Вот, значит, как, старина, – подытожил Рой, отвернувшись наконец от окна. – Все складывается просто замечательно. Похоже, что победа нам обеспечена.
– Нужно предупредить Артура Брауна, – сказал я. Телефон у Роя стоял в спальне возле кровати, я снял трубку и позвонил Брауну. «Откуда вы знаете, сколько их там собралось? – со своей обычной осмотрительностью спросил тот. – Как, собственно, вам удалось их пересчитать?»
Я объяснил Брауну, что мы наблюдали за квартирой Винслоу из Роева окна. Удовлетворенный моим ответом, он попросил еще раз перечислить имена собравшихся.
– Зато у нас, кажется, создалась довольно крепкая партия, – сказал он. – Ну, а на всякий случай надо нам в ближайшее время собраться у меня за ленчем. Очень, конечно, жаль, что так получилось с Геем. Интересно, кто его обработал? Они переманили к себе нашего потенциального союзника.
– Да ведь и так все хорошо, – возразил я.
– Можно даже сказать – замечательно, – согласился Браун, отбросив на секунду свою всегдашнюю сдержанность. Однако он сейчас же посерьезнел и сказал: – А впрочем, цыплят, как говорится, по осени считают, не забывайте этого, Элиот. У нас еще нет абсолютного большинства. Нам надо вести себя весьма осмотрительно. Нельзя показывать людям, что мы уверены в победе. И я думаю, вам с Калвертом не следует открывать своих сегодняшних наблюдений.
Я передал его пожелание Рою, и тот, ехидно хмыкнув, сказал:
– Уж этот добрый Дядюшка Артур! Только он один и пестует нас, как малолетних несмышленышей. Очень мне это, знаешь ли, нравится.
Он позвонил в кухню, заказал чай с горячими сдобными булочками, и мы перекусили, сидя за столиком у камина. Когда я допивал последнюю чашку, Рой, усмешливо посмотрев на меня, выдвинул ящик стола и, словно бы украдкой, достал оттуда детские кубики.
– Это я вчера их купил, – сказал он. – Мне подумалось, что они могут нам пригодиться. Теперь-то – если только Винслоу не выкинет какого-нибудь фокуса – мы, конечно, и без них обойдемся. А все же давай-ка прикинем.
Ему нравилась материальная осязаемость вещей, хотя по профессии он был всегда связан со словом. Любой другой человек просто написал бы фамилии членов Совета на листе бумаги, а вот Рой отобрал четырнадцать кубиков и аккуратно вывел на каждом имя – от Ройса до Льюка. Кубик с именем Ройса он молча отложил в сторону. Потом, мимолетно улыбнувшись, положил рядом два кубика – Джего и Кроуфорда. Найдя среди остальных Гея, Деспард-Смита, Винслоу и Гетлифа, он составил их в ряд, а семь других свалил в кучку – «пусть окончательно определятся. Тогда станет ясно, есть ли у нас абсолютное большинство».
От пяти до семи часов я занимался со своими студентами, а после занятий сразу отправился в профессорскую. Там я застал только Кроуфорда – он сидел у камина и читал университетскую газету. Ответив на его бесстрастно вежливое приветствие, я подошел к столику с вином, налил себе рюмку хереса и сел в кресло.
– Не нравится мне эта война, Элиот, – немного опустив газету и внимательно глядя на меня, сказал Кроуфорд. Он говорил о гражданской войне в Испании.
– Мне тоже, – отозвался я.
– Наши вершители истории ведут себя чрезвычайно неблагоразумно. Каждый четверг, бывая в Королевском обществе, я разговариваю с людьми, которые призваны влиять на политику. С самыми разными людьми – и всякий раз убеждаю их вдуматься в истинный смысл нынешней войны. Это наш долг – убеждать их, я знаю, но что-то не успокаивают меня мои беседы. Говоря с вами как либерал с либералом, без всякой предубежденности против вашей профессии, я должен признаться, что чувствовал бы себя гораздо спокойнее, если бы в парламенте и Министерстве иностранных дел нашлось хоть несколько человек с естественнонаучным, а не гуманитарным образованием.
Несколько минут он говорил о зимних боях в Испании. Последнее время он, как любитель, много занимался военной историей, и его мысли казались мне безупречно логичными, а суждения – здравыми и глубоко продуманными.
Вскоре пришел Джего. Увидев Кроуфорда, он на мгновение растерялся, и в его приветствии прозвучала неумеренная горячность. Ему было явно не по себе, я, пожалуй, еще ни разу не видел его таким скованным и неестественным – а все потому, вдруг пришло мне в голосу, что он уже знал о результатах сегодняшнего совещания у Винслоу. И вот, увидев неудачливого конкурента, он почувствовал себя виноватым.
Кроуфорд был невозмутим.
– Что ж, отложим наши военно-исторические изыскания, Элиот, – сказал он вставая. – Насколько мне известно, они совершенно не интересуют старшего наставника. Да и к нынешней войне он относится совсем не так, как мы. Он поймет, что правда на нашей стороне, немного погодя.
Кроуфорд был чуть ниже Джего, но сейчас, поднявшись и стоя с ним лицом к лицу, он выглядел гораздо внушительней, чем его соперник.
– Я, впрочем, рад, что мы встретились, Джего, – проговорил Кроуфорд, – потому что мне надо сказать вам несколько слов. Я даже собирался послать вам записку. Но раз уж вы пришли – и если у вас найдется несколько свободных минут, – мы можем просто побеседовать. Элиот, насколько я знаю, ваш союзник, а значит, нам незачем от него таиться.
– Разумеется! – воскликнул Джего. – Как вам будет угодно. Я весь внимание, дорогой доктор, я весь внимание.
– Сегодня группа коллег предложила мне баллотироваться в ректоры, – сказал Кроуфорд. – Мнение этой группы, хотя она и не образует численного большинства, представляется мне достаточно весомым. У меня, на мой взгляд, не было причин колебаться. Я не одобряю людей, которые жеманятся наподобие молодых дамочек, отказывающихся сыграть для гостей новую музыкальную пьеску. А поэтому я заявил, что не возражаю против выдвижения моей кандидатуры.
Он был уверен в себе, непроницаем и совершенно спокоен. Совещание у Винслоу показало, что у него нет надежд на победу, и, однако, он вел себя как хозяин положения.
– Я очень ценю вашу прямоту, доктор Кроуфорд, – сказал Джего.
– Я посчитал себя обязанным высказаться прямо, – проговорил Кроуфорд. – Насколько мне известно, мы единственные реальные кандидаты на этот пост.
– Остается только пожелать одному из кандидатов, – с внезапной улыбкой сказал Джего, – всех достоинств его соперника.
– Не только, – бесстрастно возразил Кроуфорд. – Кандидатам надо решить, как они распорядятся своими собственными голосами. Нам с вами придется заключить рабочее соглашение, и в дальнейшем оно может оказаться очень важным.
Потом Кроуфорд сказал, что обедает в другом колледже, и, вежливо простившись с нами, ушел.
– Да, многое бы я отдал за то, чтобы обрести его уверенность, Элиот!
– И непременно утратили бы кое-что другое, – сказал я.
– Как вы думаете, Элиот, неужели он никогда не сомневается в своей правоте? – воскликнул Джего. – Неужели ему никогда не приходит в голову, что и он может оступиться?
Нет, подумал я, в мире, где царит честолюбие, где ценятся только профессиональные и служебные успехи, политическая власть и социальная влиятельность, он никогда не оступится. Никогда не усомнится в своей абсолютной правоте. Его уверенность ничто не поколебало до сих пор – и ничто не поколеблет в будущем.
Однако я ощущал, что в броне кроуфордовской уверенности тоже есть брешь. Дома его ждали двое детишек и спокойная миловидная жена, а Джего, когда он возвращался домой, встречала одинокая измученная ведьма. И все же я чувствовал, что Кроуфорд до недавнего времени завидовал Джего: завидовал его успеху у женщин. Джего никогда не боялся, что его минуют радости любви; с неосознанной уверенностью обаятельного человека он спокойно ждал, когда полюбит сам, не сомневаясь, что ему ответят взаимностью. По иронии судьбы, его любовь оказалась мучительной, но он не потерял уверенности в том, что нравится женщинам, не потерял веры в любовь; именно его уверенность, его вера помогали ему с такой нежностью, с такой любовной терпимостью относиться к своей жене. А вот Кроуфорд мучительно боялся в юности, что его не полюбит ни одна женщина. И несмотря на удачную женитьбу – по крайней мере внешне она была куда удачней, чем у Джего, – его порой терзали рецидивы юношеских страхов и припадки зависти к таким людям, как Джего.
12. Джего кружит по дворику
На другой день после совещания наших противников, вечером, Браун пригласил меня в свою служебную квартиру, сказав, что у него уже сидит Кристл, и, когда я пришел, они увлеченно о чем-то беседовали.
– Я позвал вас потому, что здесь, как вы понимаете, удобнее вести конфиденциальные разговоры, чем в профессорской, – объяснил мне Браун. – Ну, а дожидаясь вас, я позволил себе выпить бокал мансанильи. Это очень, знаете ли, помогает в деловых разговорах.
Он протянул мне бокал, налил вина в свой и сказал:
– Видимо, надо ковать железо, пока оно горячо. До сих пор не могу простить себе, что из-за моей неповоротливости у нас отбили потенциального союзника – Гея. Нам надо организовать наш дружеский ленч как можно скорей.
– Я тоже так думаю, – проговорил Кристл.
– Пока что наши противники гораздо предприимчивее нас, – сказал Браун, – и нам еще повезло, что мы лишились только одного союзника.
– А по-моему, Винслоу оказал Кроуфорду медвежью услугу, – возразил Кристл. – Он поступил весьма неблагоразумно. И больше навредил ему, чем помог. Короче, если бы Кроуфорда поддерживали мы, то он наверняка прошел бы в ректоры почти без борьбы.
– И все же я не успокоюсь, пока не соберу нашу партию за ленчем, – сказал Браун.
– Нам надо заставить высказаться каждого человека, – добавил Кристл.
– Председательствовать придется вам, – проговорил Браун, – вот вы и заставьте каждого сказать, что он будет поддерживать Джего.
– Почему это мне придется председательствовать?
– Председательствовать должен руководитель. А руководителем нашей партии я считаю вас. – Браун улыбнулся. – И мне кажется, что собраться нам надо в ближайшее воскресенье. А сейчас осталось решить, кого мы пригласим. Я уже объяснял декану, – сказал мне Браун, – что тоже не все время сидел сложа руки, пока наши противники устраивали свои совещания. И по-моему, мне удалось сагитировать Юстаса Пилброу. Я уверен, что его нужно пригласить. Он, конечно, не очень-то интересуется распределением административных должностей, да и политические взгляды Джего особого восторга у него не вызывают, ну а все же мне, по-моему, удалось его сагитировать. Или, говоря иначе, если бы у Джего были менее трезвые политические убеждения – вы уж, Элиот, не сердитесь на меня, – Юстас превратился бы в его пламенного сторонника… но я думаю, что он проголосует и за Джего реального, такого, какой он есть.
– Значит, все, кроме юного Льюка, уже распределились, – сказал Кристл. – По крайней мере на сегодня.
– Разумеется, мы пригласим не только Пилброу, но и Найтингейла, и Роя Калверта, – продолжал Браун. – Непонятно только, надо ли приглашать Льюка. Должен признаться, что я очень не хочу этого делать.
– Мы без всякого труда склоним его на нашу сторону, – жестко сказал Кристл. – И наши противники – тоже. Он же младенец.
Льюк вошел в члены Совета несколько месяцев назад, и я практически не знал его, потому что видел только на официальных собраниях да во время обеда, – он казался мне жизнерадостным, но сдержанным и очень наблюдательным молодым человеком. Мы разговаривали наедине – и то не больше получаса – всего один раз, когда я встретился с ним, прогуливаясь в парке нашего колледжа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Да, не хотелось бы мне сегодня сидеть рядом с ним за обедом, – сказал я.
– А надо пойти в трапезную пораньше, – отозвался Рой. – Чтобы обезопасить себя.
Я улыбнулся. День клонился к вечеру, напротив ярко светилось одно окошко.
– Вот, значит, как, старина, – подытожил Рой, отвернувшись наконец от окна. – Все складывается просто замечательно. Похоже, что победа нам обеспечена.
– Нужно предупредить Артура Брауна, – сказал я. Телефон у Роя стоял в спальне возле кровати, я снял трубку и позвонил Брауну. «Откуда вы знаете, сколько их там собралось? – со своей обычной осмотрительностью спросил тот. – Как, собственно, вам удалось их пересчитать?»
Я объяснил Брауну, что мы наблюдали за квартирой Винслоу из Роева окна. Удовлетворенный моим ответом, он попросил еще раз перечислить имена собравшихся.
– Зато у нас, кажется, создалась довольно крепкая партия, – сказал он. – Ну, а на всякий случай надо нам в ближайшее время собраться у меня за ленчем. Очень, конечно, жаль, что так получилось с Геем. Интересно, кто его обработал? Они переманили к себе нашего потенциального союзника.
– Да ведь и так все хорошо, – возразил я.
– Можно даже сказать – замечательно, – согласился Браун, отбросив на секунду свою всегдашнюю сдержанность. Однако он сейчас же посерьезнел и сказал: – А впрочем, цыплят, как говорится, по осени считают, не забывайте этого, Элиот. У нас еще нет абсолютного большинства. Нам надо вести себя весьма осмотрительно. Нельзя показывать людям, что мы уверены в победе. И я думаю, вам с Калвертом не следует открывать своих сегодняшних наблюдений.
Я передал его пожелание Рою, и тот, ехидно хмыкнув, сказал:
– Уж этот добрый Дядюшка Артур! Только он один и пестует нас, как малолетних несмышленышей. Очень мне это, знаешь ли, нравится.
Он позвонил в кухню, заказал чай с горячими сдобными булочками, и мы перекусили, сидя за столиком у камина. Когда я допивал последнюю чашку, Рой, усмешливо посмотрев на меня, выдвинул ящик стола и, словно бы украдкой, достал оттуда детские кубики.
– Это я вчера их купил, – сказал он. – Мне подумалось, что они могут нам пригодиться. Теперь-то – если только Винслоу не выкинет какого-нибудь фокуса – мы, конечно, и без них обойдемся. А все же давай-ка прикинем.
Ему нравилась материальная осязаемость вещей, хотя по профессии он был всегда связан со словом. Любой другой человек просто написал бы фамилии членов Совета на листе бумаги, а вот Рой отобрал четырнадцать кубиков и аккуратно вывел на каждом имя – от Ройса до Льюка. Кубик с именем Ройса он молча отложил в сторону. Потом, мимолетно улыбнувшись, положил рядом два кубика – Джего и Кроуфорда. Найдя среди остальных Гея, Деспард-Смита, Винслоу и Гетлифа, он составил их в ряд, а семь других свалил в кучку – «пусть окончательно определятся. Тогда станет ясно, есть ли у нас абсолютное большинство».
От пяти до семи часов я занимался со своими студентами, а после занятий сразу отправился в профессорскую. Там я застал только Кроуфорда – он сидел у камина и читал университетскую газету. Ответив на его бесстрастно вежливое приветствие, я подошел к столику с вином, налил себе рюмку хереса и сел в кресло.
– Не нравится мне эта война, Элиот, – немного опустив газету и внимательно глядя на меня, сказал Кроуфорд. Он говорил о гражданской войне в Испании.
– Мне тоже, – отозвался я.
– Наши вершители истории ведут себя чрезвычайно неблагоразумно. Каждый четверг, бывая в Королевском обществе, я разговариваю с людьми, которые призваны влиять на политику. С самыми разными людьми – и всякий раз убеждаю их вдуматься в истинный смысл нынешней войны. Это наш долг – убеждать их, я знаю, но что-то не успокаивают меня мои беседы. Говоря с вами как либерал с либералом, без всякой предубежденности против вашей профессии, я должен признаться, что чувствовал бы себя гораздо спокойнее, если бы в парламенте и Министерстве иностранных дел нашлось хоть несколько человек с естественнонаучным, а не гуманитарным образованием.
Несколько минут он говорил о зимних боях в Испании. Последнее время он, как любитель, много занимался военной историей, и его мысли казались мне безупречно логичными, а суждения – здравыми и глубоко продуманными.
Вскоре пришел Джего. Увидев Кроуфорда, он на мгновение растерялся, и в его приветствии прозвучала неумеренная горячность. Ему было явно не по себе, я, пожалуй, еще ни разу не видел его таким скованным и неестественным – а все потому, вдруг пришло мне в голосу, что он уже знал о результатах сегодняшнего совещания у Винслоу. И вот, увидев неудачливого конкурента, он почувствовал себя виноватым.
Кроуфорд был невозмутим.
– Что ж, отложим наши военно-исторические изыскания, Элиот, – сказал он вставая. – Насколько мне известно, они совершенно не интересуют старшего наставника. Да и к нынешней войне он относится совсем не так, как мы. Он поймет, что правда на нашей стороне, немного погодя.
Кроуфорд был чуть ниже Джего, но сейчас, поднявшись и стоя с ним лицом к лицу, он выглядел гораздо внушительней, чем его соперник.
– Я, впрочем, рад, что мы встретились, Джего, – проговорил Кроуфорд, – потому что мне надо сказать вам несколько слов. Я даже собирался послать вам записку. Но раз уж вы пришли – и если у вас найдется несколько свободных минут, – мы можем просто побеседовать. Элиот, насколько я знаю, ваш союзник, а значит, нам незачем от него таиться.
– Разумеется! – воскликнул Джего. – Как вам будет угодно. Я весь внимание, дорогой доктор, я весь внимание.
– Сегодня группа коллег предложила мне баллотироваться в ректоры, – сказал Кроуфорд. – Мнение этой группы, хотя она и не образует численного большинства, представляется мне достаточно весомым. У меня, на мой взгляд, не было причин колебаться. Я не одобряю людей, которые жеманятся наподобие молодых дамочек, отказывающихся сыграть для гостей новую музыкальную пьеску. А поэтому я заявил, что не возражаю против выдвижения моей кандидатуры.
Он был уверен в себе, непроницаем и совершенно спокоен. Совещание у Винслоу показало, что у него нет надежд на победу, и, однако, он вел себя как хозяин положения.
– Я очень ценю вашу прямоту, доктор Кроуфорд, – сказал Джего.
– Я посчитал себя обязанным высказаться прямо, – проговорил Кроуфорд. – Насколько мне известно, мы единственные реальные кандидаты на этот пост.
– Остается только пожелать одному из кандидатов, – с внезапной улыбкой сказал Джего, – всех достоинств его соперника.
– Не только, – бесстрастно возразил Кроуфорд. – Кандидатам надо решить, как они распорядятся своими собственными голосами. Нам с вами придется заключить рабочее соглашение, и в дальнейшем оно может оказаться очень важным.
Потом Кроуфорд сказал, что обедает в другом колледже, и, вежливо простившись с нами, ушел.
– Да, многое бы я отдал за то, чтобы обрести его уверенность, Элиот!
– И непременно утратили бы кое-что другое, – сказал я.
– Как вы думаете, Элиот, неужели он никогда не сомневается в своей правоте? – воскликнул Джего. – Неужели ему никогда не приходит в голову, что и он может оступиться?
Нет, подумал я, в мире, где царит честолюбие, где ценятся только профессиональные и служебные успехи, политическая власть и социальная влиятельность, он никогда не оступится. Никогда не усомнится в своей абсолютной правоте. Его уверенность ничто не поколебало до сих пор – и ничто не поколеблет в будущем.
Однако я ощущал, что в броне кроуфордовской уверенности тоже есть брешь. Дома его ждали двое детишек и спокойная миловидная жена, а Джего, когда он возвращался домой, встречала одинокая измученная ведьма. И все же я чувствовал, что Кроуфорд до недавнего времени завидовал Джего: завидовал его успеху у женщин. Джего никогда не боялся, что его минуют радости любви; с неосознанной уверенностью обаятельного человека он спокойно ждал, когда полюбит сам, не сомневаясь, что ему ответят взаимностью. По иронии судьбы, его любовь оказалась мучительной, но он не потерял уверенности в том, что нравится женщинам, не потерял веры в любовь; именно его уверенность, его вера помогали ему с такой нежностью, с такой любовной терпимостью относиться к своей жене. А вот Кроуфорд мучительно боялся в юности, что его не полюбит ни одна женщина. И несмотря на удачную женитьбу – по крайней мере внешне она была куда удачней, чем у Джего, – его порой терзали рецидивы юношеских страхов и припадки зависти к таким людям, как Джего.
12. Джего кружит по дворику
На другой день после совещания наших противников, вечером, Браун пригласил меня в свою служебную квартиру, сказав, что у него уже сидит Кристл, и, когда я пришел, они увлеченно о чем-то беседовали.
– Я позвал вас потому, что здесь, как вы понимаете, удобнее вести конфиденциальные разговоры, чем в профессорской, – объяснил мне Браун. – Ну, а дожидаясь вас, я позволил себе выпить бокал мансанильи. Это очень, знаете ли, помогает в деловых разговорах.
Он протянул мне бокал, налил вина в свой и сказал:
– Видимо, надо ковать железо, пока оно горячо. До сих пор не могу простить себе, что из-за моей неповоротливости у нас отбили потенциального союзника – Гея. Нам надо организовать наш дружеский ленч как можно скорей.
– Я тоже так думаю, – проговорил Кристл.
– Пока что наши противники гораздо предприимчивее нас, – сказал Браун, – и нам еще повезло, что мы лишились только одного союзника.
– А по-моему, Винслоу оказал Кроуфорду медвежью услугу, – возразил Кристл. – Он поступил весьма неблагоразумно. И больше навредил ему, чем помог. Короче, если бы Кроуфорда поддерживали мы, то он наверняка прошел бы в ректоры почти без борьбы.
– И все же я не успокоюсь, пока не соберу нашу партию за ленчем, – сказал Браун.
– Нам надо заставить высказаться каждого человека, – добавил Кристл.
– Председательствовать придется вам, – проговорил Браун, – вот вы и заставьте каждого сказать, что он будет поддерживать Джего.
– Почему это мне придется председательствовать?
– Председательствовать должен руководитель. А руководителем нашей партии я считаю вас. – Браун улыбнулся. – И мне кажется, что собраться нам надо в ближайшее воскресенье. А сейчас осталось решить, кого мы пригласим. Я уже объяснял декану, – сказал мне Браун, – что тоже не все время сидел сложа руки, пока наши противники устраивали свои совещания. И по-моему, мне удалось сагитировать Юстаса Пилброу. Я уверен, что его нужно пригласить. Он, конечно, не очень-то интересуется распределением административных должностей, да и политические взгляды Джего особого восторга у него не вызывают, ну а все же мне, по-моему, удалось его сагитировать. Или, говоря иначе, если бы у Джего были менее трезвые политические убеждения – вы уж, Элиот, не сердитесь на меня, – Юстас превратился бы в его пламенного сторонника… но я думаю, что он проголосует и за Джего реального, такого, какой он есть.
– Значит, все, кроме юного Льюка, уже распределились, – сказал Кристл. – По крайней мере на сегодня.
– Разумеется, мы пригласим не только Пилброу, но и Найтингейла, и Роя Калверта, – продолжал Браун. – Непонятно только, надо ли приглашать Льюка. Должен признаться, что я очень не хочу этого делать.
– Мы без всякого труда склоним его на нашу сторону, – жестко сказал Кристл. – И наши противники – тоже. Он же младенец.
Льюк вошел в члены Совета несколько месяцев назад, и я практически не знал его, потому что видел только на официальных собраниях да во время обеда, – он казался мне жизнерадостным, но сдержанным и очень наблюдательным молодым человеком. Мы разговаривали наедине – и то не больше получаса – всего один раз, когда я встретился с ним, прогуливаясь в парке нашего колледжа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54