Ей безразлично, кто ты и что ты.
Небо было темно-синим. Тротуары мокрые после мытья. Вдоль улиц были расставлены зеленые мусорные баки. Мы продребезжали по брусчатке площади Согласия и поехали по набережной Сены, которую не было видно за высоким ограждением. Электронные часы на Лионском вокзале показывали семь двадцать, внутри звучал беспрестанный шум шагов: люди спешили за утренними газетами.
У билетной кассы я встала за женщиной с пуделем и внезапно обратила внимание на хорошо одетого седого человека с резкими чертами лица. Издалека он был похож на Бентона. Я невольно оглядела зал. Сердце стучало, будто не в состоянии перенести такое.
– Кофе, – сказала я Марино.
Мы сели за стойку вокзального кафе, и нам подали эспрессо в крохотных коричневых чашечках.
– Что это еще такое? – заворчал Марино. – Я просил нормального кофе. Как насчет сахара? – спросил он женщину за стойкой.
Она бросила перед ним несколько пакетиков.
– Будьте добры кофе со сливками, – попросила я.
Женщина кивнула. Марино выпил четыре чашки кофе, съел два багета с ветчиной и выкурил три сигареты менее чем за двадцать минут.
– Знаешь, – сказала я, когда мы сели в скоростной поезд, – мне не хочется, чтобы ты себя убивал.
– Не беспокойся, – ответил он, располагаясь напротив. – Если бы я заботился о своем здоровье, то уже помер бы от стресса.
Наш вагон был заполнен едва на треть, а пассажиров интересовали только новости в газетах. Скоростной поезд, не издав ни звука, неожиданно рванулся вперед, и тишина заставила Марино разговаривать очень тихо. Мы выскользнули со станции, мимо проносились деревья на фоне голубого неба. Я чувствовала усталость и очень хотела пить. Попыталась уснуть, хотя солнце светило в глаза.
Я очнулась, когда англичанка двумя рядами дальше стала разговаривать по сотовому телефону. Старик, сидевший через проход, отгадывал кроссворд, щелкая механическим карандашом. Встречный поезд встряхнул наш вагон. Когда мы подъезжали к Лиону, небо начало бледнеть и пошел снег.
Чем дольше Марино смотрел в окно, тем больше портилось его настроение, а когда мы сошли с поезда, он вел себя просто грубо. Во время поездки в такси он молчал, и я рассердилась на него, вспоминая необдуманные слова, которые он бросил мне накануне вечером.
Мы подъехали к старой части города, где сливались реки Рона и Сона. Дома и древние стены на склонах напомнили мне Рим. Я чувствовала себя ужасно. На душе было тяжело. Я ощущала одиночество, которого не испытывала никогда в жизни. Казалось, я не существую, а являюсь частью чьего-то ночного кошмара.
– Я ни на что больше не надеюсь, – наконец заговорил Марино ни с того ни с сего. – Может, что-то случится, но я уже не надеюсь. Нет смысла. Жена давно меня бросила, а я так и не нашел человека, который мне подходит. Теперь меня отстранили от работы и я подумываю о том, чтобы перейти к тебе. А если перейду? Ты перестанешь меня уважать.
– Разумеется, не перестану.
– Ерунда. Если я буду работать на тебя, все изменится, и ты это знаешь.
Он выглядел усталым и удрученным, на его лице и фигуре отражалось то напряжение, с которым он жил. На джинсовой рубашке темнело пятно от пролитого кофе, а мешковатые брюки цвета хаки смешно топорщились. Я заметила, что чем толще он становился, тем просторнее покупал брюки, как будто это могло обмануть его самого или окружающих.
– Знаешь, Марино, с твоей стороны не очень прилично намекать, что работа у меня будет самым плохим периодом в твоей жизни.
– Может, и не самым плохим, – ответил он, – но довольно близко к этому.
Глава 33
Штаб-квартира Интерпола находилась в отдельном здании в парке Золотой Головы. Это была крепость из зеркального стекла и стали, по виду которой трудно было догадаться о ее назначении. Название платановой аллеи, где оно стояло, не было указано, поэтому если не знать, что это такое, можно было вполне проехать мимо. Здесь не было вывески, гласившей, что это штаб-квартира Интерпола. Собственно говоря, здесь вообще не было никаких вывесок.
Спутниковые тарелки, антенны, цементные заграждения и камеры были почти незаметны, а зеленая металлическая ограда, по верху которой была протянута колючая проволока, скрывалась растительностью. Секретариат единственной в мире международной полицейской организации излучал надежность и покой, позволяя работавшим внутри сотрудникам смотреть наружу и не разрешая никому заглядывать внутрь. В этот облачный холодный день на приближение праздников здесь указывала небольшая рождественская елочка на крыше.
Нажимая на кнопку интеркома у въездных ворот, я не увидела человека, которому можно было бы сказать, что мы приехали. Нас попросили назвать себя, а когда мы это сделали, щелкнул, открываясь, замок. Мы с Марино прошли по дорожке к отдельно стоящему небольшому зданию, где открылась еще одна дверь и нас встретил охранник в костюме и галстуке, который выглядел достаточно сильным, чтобы схватить Марино и зашвырнуть обратно в Париж. Другой охранник сидел за пуленепробиваемым стеклом. Он выдвинул ящик, положил в него наши паспорта и выдал нагрудные знаки посетителей.
Лента конвейера пропустила наши личные вещи через рентгеновский аппарат, а приветствовавший нас охранник скорее жестами, чем словами приказал по одному встать внутрь прозрачной трубы, похожей на пневматическую. Я подчинилась, почти ожидая, что меня куда-то засосет, и изогнутая плексигласовая дверь закрылась. Другая дверь выпустила наружу, после того как была исследована каждая моя молекула.
– Что это за хреновина? Из научно-фантастического фильма? – спросил Марино, тоже прошедший исследование. – Откуда ты знаешь, что от этого не появится рак? Или, если ты мужчина, – другие проблемы?
– Успокойся, – сказала я.
Мне показалось, мы прождали очень долго, прежде чем из крытого прохода, соединяющего зону безопасности с главным зданием, показался человек, и он был совсем не таким, какого я ожидала увидеть. Он подошел легкой, пружинистой походкой спортсмена, дорогой угольно-серый фланелевый пиджак элегантно облегал крепкое красивое тело. На нем была накрахмаленная белая рубашка и яркий галстук фирмы «Гермес» в коричневых, зеленых и голубых тонах, а когда он крепко пожимал нам руки, я заметила золотые часы.
– Джей Телли. Извините, что заставил ждать, – произнес он.
Его светло-карие глаза смотрели так пронзительно, что я почувствовала себя неловко и немедленно узнала этот тип мужчин, поскольку такие бросающиеся в глаза красивые брюнеты были везде одинаковы. Я поняла, что он не слишком понравился Марино.
– Мы разговаривали по телефону, – сказал Телли, словно я этого не помнила.
– А я с тех пор не ложилась спать, – ответила я, не в силах отвести от него глаз, как ни старалась.
– Прошу. Пройдемте со мной.
Марино многозначительно посмотрел на меня и покрутил пальцами за спиной Телли, как делал всегда, если сразу же решал, что парень голубой. У Телли были широкие плечи и не было талии. Его профиль с полными губами и выступающим подбородком напоминал идеальные черты римского божества.
Я попыталась угадать его возраст. Обычно назначение за границу очень ценилось, им награждали заслуженных агентов в высоком звании, но Телли выглядел максимум лет на тридцать. Он провел нас через четырехэтажный внутренний двор, в центре которого была выложена и ярко освещена мозаика с изображением земного шара. Стеклянными были даже лифты.
После множества электронных замков, зуммеров, цифровых комбинаций и камер, следивших за каждым движением, мы вышли из лифта на третьем этаже. Я чувствовала себя так, словно нахожусь в ограненном кристалле. Телли сиял. Я испытывала ошеломление и немного возмущение, поскольку приехала не по собственной воле и не контролировала ситуацию.
– А что там? – показал пальцем Марино.
– Четвертый этаж, – невозмутимо ответил Телли.
– На кнопках ничего не написано, и похоже, что наверх поднимаются пешком, – продолжал Марино, глядя на потолок лифта. – Мне интересно, не там ли стоят все ваши компьютеры?
– Там живет генеральный секретарь, – сухо и прозаично заявил Телли, как будто в этом не было ничего необычного.
– Серьезно?
– В целях безопасности он с семьей живет в здании, – произнес Телли, пока мы проходили мимо обычных кабинетов, в которых работали обычные люди. – Сейчас мы идем к нему.
– Хорошо. Может, он скажет, какого черта мы тут делаем, – пробурчал Марино.
Телли открыл дверь из дорогого темного дерева, и с нами вежливо поздоровался мужчина, говоривший с британским акцентом и представившийся директором по связям с общественностью. Он принял наши заказы на кофе и дал знать генеральному секретарю Интерпола, Жоржу Миро, что мы прибыли. Через несколько минут он провел нас в личный кабинет Миро, где мы увидели импозантного седовласого мужчину за черным письменным столом с кожаным верхом в окружении шкафов с антикварным оружием, медалями и другими подарками разных государств. Миро встал и пожал нам руки.
– Устраивайтесь поудобнее, – сказал он и прошел к окну, выходящему на Рону, а Телли взял со стола толстую папку-архив, забитую документами.
– Знаю, путешествие было нелегким и вы, наверное, очень устали, – заговорил он на безупречном английском. – Не могу отблагодарить вас в достаточной мере за то, что приехали. Особенно за то, что так быстро откликнулись на нашу просьбу.
Непроницаемое лицо Миро не выражало никаких эмоций, военная выправка и авторитетная манера держаться заставляли окружающих чувствовать его превосходство. Он уселся в кресло с широкими подлокотниками и скрестил ноги. Мы с Марино выбрали диван, а Телли устроился напротив меня, положив папку на ковер.
– Агент Телли, – произнес Миро, – начните, пожалуйста. Извините, что перехожу сразу к делу, – обратился он к нам. – У нас очень мало времени.
– Прежде всего позвольте объяснить, почему отдел по контролю за торговлей оружием связан с вашим неопознанным мужчиной, – сказал нам Телли. – Вам известен термин «зона интенсивного наркотрафика»? Возможно, вы слышали его от своей племянницы Люси.
– Вряд ли это имеет к ней отношение, – смущенно предположила я.
– Как вы, вероятно, знаете, в зоне интенсивного наркотрафика работают несколько оперативных групп по борьбе с преступностью и нелегальными иммигрантами, – продолжал он, не обращая внимания на мое замечание. – ФБР, Управление по борьбе с наркотиками, местные правоохранительные органы и, конечно, БАТ объединяют свои ресурсы в некоторых особо опасных случаях.
Телли пододвинул кресло и сел напротив меня.
– Примерно год назад мы сформировали группу для расследования убийств в Париже, которые, по нашим данным, совершал один и тот же человек.
– Не слышала о серийных убийствах в Париже, – сказала я.
– Во Франции мы контролируем средства массовой информации лучше, чем вы, – заметил генеральный секретарь. – Понимаете, доктор Скарпетта, сведения об этих убийствах появлялись в печати, но без сенсационных подробностей и лишнего шума. Парижане узнают об убийстве, женщин предупреждают, чтобы они не открывали двери незнакомым людям, и так далее. Но это все, что сообщается. Мы считаем, обществу полезнее не знать о пролитой крови, раздробленных костях, порванной одежде, следах укусов, сексуальных извращениях.
– Откуда появилось название «оборотень»? – спросила я.
– От него самого, – ответил Телли.
– От убийцы? – удивилась я. – Вы хотите сказать, он называет себя оборотнем?
– Да.
– Как вы можете это знать? – вмешался Марино, и по его поведению я поняла, что он не собирается вести себя вежливо.
Телли заколебался и взглянул на Миро.
– Что делал этот сукин сын? – продолжал Марино. – Оставлял свою кличку на месте преступления? Может, прикалывал записки к телам жертв, как в кино?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58