– Можете сказать?.. – не отставали репортеры.
– Нет, – ответила я, поднимаясь по ступенькам.
– Капитан Марино, по слухам, в полицию поступило сообщение...
Шелестел дождь, урчали двигатели автомобилей. Мы поднырнули под желтую оградительную ленту, протянутую между перилами крыльца. Дверь неожиданно открылась, и нас впустил в дом полицейский по имени Баттерфилд.
– Рад вас видеть, – сказал он нам обоим. – Я думал, ты в отпуске, – добавил он, глядя на Марино.
– Да. Все правильно, меня ушли в отпуск.
Мы надели перчатки, и Баттерфилд затворил за нами дверь. Его лицо было напряжено, глаза внимательно осматривали все вокруг.
– Рассказывай, – предложил ему Марино, оглядывая прихожую и видимую часть гостиной.
– Из телефонной будки неподалеку поступил звонок в девять-один-один. Мы приезжаем и находим ее. Кто-то сделал из нее котлету, – сказал Баттерфилд.
– Что еще? – спросил Марино.
– Изнасилование и, похоже, ограбление. Бумажник на полу, денег в нем нет, сумочка выпотрошена... Смотрите, куда ступаете, – добавил полицейский, как будто мы сами не знали.
– Черт побери, у нее были деньги, большие деньги! – восхитился Марино, разглядывая необыкновенно дорогую мебель в роскошном доме Брей.
– Это еще цветочки, – произнес Баттерфилд.
Прежде всего меня поразила коллекция часов в гостиной. Здесь были настенные и каминные часы, отделанные розовым и красным деревом, часы с календарями, часы с сюрпризами – все антикварные и показывающие одно и то же время. Они громко тикали и свели бы меня с ума, приведись мне жить среди их монотонного постоянного напоминания о быстротечности жизни.
Она любила старинные английские вещи, великолепные и бездушные.
Напротив телевизора располагалась софа и вращающаяся книжная полка с перегородками из искусственной кожи. Повсюду были расставлены жесткие кресла с богато украшенной обивкой, стояла ширма из атласного дерева. Возвышался массивный буфет, отделанный черным деревом. Тяжелые, расшитые золотом дамастовые шторы были задернуты, бантовые складки балдахина затянуты паутиной. Я не увидела ни одного произведения искусства, ни единой скульптуры или картины, каждая деталь отражала холодную, властную натуру Брей. Она нравилась мне все меньше. Неприятно чувствовать подобное к забитому насмерть человеку, но это было так.
– Откуда у нее деньги? – спросила я.
– Понятия не имею, – пробурчал Марино.
– Мы все этому удивлялись, когда ее сюда перевели, – сказал Баттерфилд. – Вы видели ее машину?
– Нет, – ответила я.
– Ха! – возразил Марино. – Она каждый вечер приезжала домой на новой «краун-виктории».
– У нее дьявольский «ягуар», красный, как пожарная машина. Стоит в гараже. Модель девяносто восьмого или девяносто девятого года. Страшно подумать, сколько он стоит. – Полицейский покачал головой.
– Примерно две твои годовые зарплаты, – заявил Марино.
– Скажешь тоже.
Они начали обсуждать вкусы и богатство Брей, словно забыв о ее мертвом теле. Я не нашла свидетельств встречи с убийцей в гостиной. Вряд ли комната вообще использовалась, или кто-то ее тщательно убрал.
Кухня находилась справа от гостиной, я заглянула туда в поисках следов крови или насилия, но ничего не обнаружила. Кухня тоже не производила впечатления обжитой. На столах и полках не было ни пятнышка. Я не заметила никаких продуктов, кроме пакета кофе из «Старбакса» и трех бутылок сухого вина.
Сзади подошел Марино, протиснулся мимо меня к холодильнику и открыл его.
– Не похоже, что она любила готовить, – сказал он, осматривая полупустые полки.
В холодильнике стоял пакет двухпроцентного молока, лежали мандарины, пачка маргарина, коробка шоколадных батончиков и приправы. В морозильнике было пусто.
– Кажется, она мало бывала дома или всегда ела в ресторанах, – заметил он, наступая на педаль мусорного ведра.
Из него он вытащил порванную коробку из-под пиццы, винную и три пивные бутылки. Сложил фрагменты квитанции о доставке.
– Половинка пепперони, двойная порция сыра, – прочитал он. – Доставлено вчера вечером в пять пятьдесят три.
Он опять покопался в ведре и вытащил смятые салфетки, три ломтика пиццы и по меньшей мере с полдюжины сигаретных окурков.
– Теперь мы подошли к самому интересному, – произнес он. – Брей не курила. Похоже, вчерашний вечер она провела в компании.
– Во сколько поступил звонок в полицию?
– В девять ноль четыре. Примерно полчаса назад. И мне не кажется, что этим утром она готовила кофе, читала газету или что-нибудь в этом роде.
– Уверен, этим утром она уже была мертва, – высказался Баттерфилд.
Мы двинулись по покрытому ковровой дорожкой коридору в хозяйскую спальню, находившуюся в задней части дома. Подойдя к распахнутым дверям, остановились. Нам показалось, что и свет и воздух наполнились насилием. Оно заглушало все звуки; следы жестокости и разрушения были видны повсюду.
– Ну дела, – тихо пробормотал Марино.
Побеленные стены, пол, потолок, мягкие стулья, шезлонг были залиты кровью, которая казалась частью замысла дизайнера. Но эти капли, пятна и потеки не были краской, это были следы страшной ярости психопата. Высохшие брызги и капли испещрили старинные зеркала, на полу толстым слоем темнели густеющие лужи крови.
Огромная двуспальная кровать пропиталась кровью, и, как ни странно, постельное белье было сдернуто.
Диана Брей была избита так, что невозможно было определить, к какой расе она принадлежит. Брей лежала на спине, зеленая атласная блузка и черный прозрачный бюстгальтер валялись на полу. Я подняла их. Они были сорваны с тела. Каждый дюйм ее кожи покрывали высохшие пятна и разводы, опять напомнившие мне рисунки пальцем. Лицо представляло собой кашу из раздробленных костей и измочаленной плоти. На левом запястье болтались разбитые золотые часы. На правой руке золотое кольцо вдавлено в кость.
Мы долго смотрели на эту ужасную сцену. Брей была раздета до пояса. На первый взгляд черные вельветовые брюки и пояс не были повреждены. Ступни и ладони были искусаны, и на этот раз Оборотень не позаботился уничтожить следы укусов. На ступнях и ладонях остались отпечатки широко расставленных узких зубов, непохожих на человеческие. Оборотень кусал, лизал кровь и избивал: увечья и повреждения Брей – особенно на лице – кричали о неизбывной ярости. Возможно, она знала убийцу, как и другие жертвы Оборотня.
Только он не знал их. Оборотень и его жертвы не встречались лицом к лицу до тех пор, пока он не подходил к их дверям. Их встречи существовали лишь в адских фантазиях убийцы.
– Что с Андерсон? – спросил Марино Баттерфилда.
– Она услышала об убийстве, и у нее поехала крыша.
– Интересно. Это значит, у нас здесь нет детектива?
– Марино, дай мне свой фонарик, – попросила я.
Я посветила на кровать. На передней спинке и ночнике виднелись брызги крови, разлетавшиеся, когда убийца наносил удары. Пятна крови остались и на ковре. Я нагнулась, осмотрела окровавленный пол рядом с кроватью и нашла светлые длинные волосы. Такие же обнаружила на теле Брей.
– Нам приказали оцепить место происшествия и ждать начальника, – сказал один из полицейских.
– Какого начальника? – спросил Марино.
Я посветила под углом на кровавые следы от ботинок рядом с постелью. На них отчетливо различался рисунок подошвы, и я подняла взгляд на полицейских.
– Э-э, наверное, самого шефа. Думаю, он хочет оценить ситуацию, прежде чем что-то предпринять, – говорил Баттерфилд Марино.
– Хреново, – произнес Марино. – Когда он появится, будет мокнуть под дождем.
– Сколько человек входили в эту комнату?
– Не знаю, – сказал один из полицейских.
– Если не знаете, значит, слишком много, – заметила я. – Кто-нибудь из вас дотрагивался до тела? Как близко вы подходили?
– Я не подходил.
– Нет, мэм.
– Чьи это следы? – показала я на отпечатки. – Мне нужно знать. Ведь если они не ваши, то убийца находился здесь достаточно долго, чтобы кровь успела засохнуть.
Марино взглянул на обувь полицейских. Оба в черных форменных ботинках. Марино присел на корточки и посмотрел на едва различимый рисунок подошвы на паркете.
– Мне нужно начинать, – заявила я, доставая из чемодана тампоны и химический термометр.
– Здесь слишком много народу! – объявил Марино. – Купер, Дженкинс, пойдите займитесь чем-нибудь полезным.
Он ткнул большим пальцем в сторону открытой двери спальни. Они удивленно смотрели на него. Один начал было что-то говорить.
– Заткнись, Купер, – предложил ему Марино. – И оставь мне камеру. Если у тебя был приказ оцепить место преступления, это не означает, что ты должен работать на нем. Что, не можете отказать себе в удовольствии полюбоваться на свою начальницу в таком виде? В этом причина? Сколько еще козлов заходило сюда поглазеть?
– Погодите... – запротестовал Дженкинс.
Марино выхватил у него из рук фотокамеру.
– Давай сюда рацию!
Дженкинс неохотно снял ее с пояса и протянул Марино.
– Идите, – сказал тот.
– Капитан, нам не положено расставаться с рацией.
– Разрешаю нарушить правила.
Марино не стал напоминать, что он отстранен от должности. Дженкинс и Купер поспешно вышли.
– Вот сукины дети! – бросил Марино им вслед.
Я повернула тело Брей на бок. Трупное окоченение уже наступило, а это означало, что она была мертва не менее шести часов. Перед тем как вставить термометр в анальное отверстие, я стащила с нее брюки и взяла мазок на семенную жидкость.
– Нужен детектив и техники-криминалисты, – говорил Марино по рации.
– Девятый, назовите адрес.
– Адрес прежний, – загадочно ответил Марино.
– Принято, Девятый, – сказала женщина-диспетчер.
– Минни, – пояснил Марино.
Я недоуменно посмотрела на него.
– Мы начинали с ней вместе. Она мой агент в диспетчерской.
Я вынула термометр и взглянула наделения.
– Тридцать шесть и одна десятая. Первые восемь часов тело остывает примерно на градус в час. Но она остывала немного быстрее, потому что наполовину раздета. Какая температура в комнате?
– Не знаю. Лично мне жарко, – ответил Марино. – Она была убита прошлым вечером, это мы можем сказать наверняка.
– Содержимое ее желудка расскажет нам больше. Мы можем определить, как убийца попал в дом?
– Я проверю окна и двери после того, как мы закончим здесь.
– Длинные линейные рваные раны, – говорила я, касаясь ран в поисках остаточных улик, которые могут исчезнуть, прежде чем тело попадет в морг. – Нанесены орудием наподобие монтажной лопатки. Имеются также вдавленные области. По всему телу.
– Возможно, от рукоятки монтажной лопатки, – заметил Марино, вглядываясь.
– Но что оставило эти следы? – спросила я.
В нескольких местах матраса остались бороздчатые окровавленные следы от какого-то предмета. Длина полос составляла дюйма полтора, между ними виднелся промежуток шириной примерно в одну восьмую дюйма, размер области был приблизительно равен моей ладони.
– Проследи, чтобы проверили сток в ванной на кровь, – напомнила я, когда в коридоре зазвучали голоса.
– Надеюсь, это посланцы богов, – произнес Марино, имея в виду Хэма и Эгглстона.
Они появились с рабочими чемоданчиками.
– Вы имеете представление, что случилось? – спросил их Марино.
Оба криминалиста уставились на кровать широко открытыми глазами.
– Матерь божья, – наконец прошептал Хэм.
– Кто-нибудь может сказать, что здесь произошло? – попросил Эгглстон, не отрывая взгляд от того, что осталось от Брей.
– Мы знаем столько же, сколько вы, – ответил Марино. – Почему вас не вызвали раньше?
– Мне интересно, как вы узнали об этом, – сказал Хэм. – Нам никто ничего не говорил.
– У меня свои источники информации.
– Кто сообщил журналистам? – спросила я.
– Наверное, у них тоже есть свои источники информации, – предположил Эгглстон.
Они с Хэмом начали открывать чемоданы и устанавливать оборудование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58