Если что — можно сказать, что она сама, дура, под колеса бросилась или что на мине подорвалась, — не пропадать же добру, вот и подобрали. Командиру презентовать ляжку — он прикроет.
Вечером бойцы грызли мясо, запивая его баночным пивом. Чем не курорт!
Эх, еще бы бабу!
А почему бы и нет? Можно и бабу. В Чечне все можно!
— Кто пойдет?
— За “Клинским”! — хором рявкнули все и заржали, вспомнив известную телевизионную рекламу.
По-быстрому смотались к “чехам”, где за два ящика обменянной на мясо тушенки сторговали себе даму сердца. Пожилой чеченец привел средних лет женщину, закутанную в темный платок.
— Она хоть ничего? — спросили солдаты.
— Хорошая, хорошая, — закивал чеченец. — На бери. Утром сюда приведешь!
В Чечне много одиноких женщин, у которых не осталось ни кола ни двора, которые тому, кто их приютит, и принадлежат.
Задами, стараясь не попадаться на глаза офицерам, пошли в лагерь. Женщина не упиралась, шла молча, покорно.
— Ты кто — чеченка, да?
Женщина молча замотала головой.
А не все ли равно — им с ней не язык учить!
Женщину оставили в кустах, куда по-быстрому натаскали картонных коробок и, разломав и развернув, настелили на землю.
— Ты это, посиди, подожди пока здесь! Ладно?
Женщина покорно присела на картонную подстилку, поджав под себя ноги. Быстро побежали в лагерь.
— Ну что, привели?
— А че, конечно! Там она!
Глаза бойцов возбужденно забегали. Где-то там, недалеко, их ждала женщина. Купленная за два ящика тушенки.
— Кто первый пойдет?
Бросили жребий.
Первый ухажер, сально хихикая, выскочил из палатки.
— Ты там быстрее давай! — крикнули ему вслед.
Боец добежал до места и замер, воровато озираясь и не зная, с чего начать. Одно дело — изображать из себя прожженного насквозь ловеласа, и совсем другое — им быть.
Боец, шмыгая носом и переминаясь с ноги на ногу, подошел ближе. Осторожно присел рядом. Спросил какую-то ерунду:
— У тебя это... у тебя муж-то есть?
Женщина отрицательно покачала головой.
От близости женского тела, но еще больше от понимания того, что оно принадлежит ему, потому что за него уплачено и теперь можно делать с ним все, что угодно, боец начал заводиться. Положил руку на чуть вздрогнувшее плечо, притянул к себе. Быстро-быстро зашептал:
— Ты не думай, все нормально будет...
И, уже не владея собой, резко опрокинул женщину на картон, налег сверху и, жадно шаря правой рукой где-то внизу, стал задирать ей юбку...
Ожидающие своей очереди солдаты, чувствуя себя не очень-то уютно, хвастались своими любовными победами, говорили сальности и громко хохотали над ними.
Когда полог палатки открылся, все разом смолкли.
— Ну чего там?
— А чего — нормалек! Уделал ее, как бог черепаху! Не баба — конь! — похвастался сделавший свое дело ухажер. — Давай следующий.
— Ну все, пацаны, я пошел, — вскочил на ноги очередник, на ходу расстегивая ремень. — Ну я ей сейчас всандалю!..
Женщину пропустили через отделение, потом сходили к ней еще по разу и отдали соседям за бутылку водки. Чувства неловкости уже никто не испытывал — а с чего, подумаешь, какая-то проститутка! Туда ей и дорога!
От покупной любви отказался только Сашка Мохов. Ему почему-то стало ужасно противно и страшно ударить в грязь лицом. Если все узнают, что он ничего не смог, ему проходу не дадут.
— Ну ты чего, пойдешь, что ли? — толкнули его в бок.
— Не-а. Что-то не хочется, — нарочито грубо ответил он.
— Не стал, потому что не встал? — хохотнул кто-то.
— Да ну ее... Терпеть не могу черных!
Все понятливо заржали, но настаивать не стали. Не хочешь — как хочешь, твое дело! Но Сашкину долю, выплаченную за чеченку, не отдали.
Говорят, что раньше с этим делом было еще проще, что за пять-шесть тысяч можно было купить себе женщину не на ночь-две, а навсегда и, пряча ее от офицеров, пользовать хоть всем взводом за одну только кормежку, заставляя заодно грязное белье стирать. А потом продать, выгнать, хоть даже убить и бросить труп при дороге. Потому что ни ее жизнь, ни жизнь солдат, которые ее купили и используют по назначению, на войне ничего не стоит. Другая цена жизни человеческой на войне. Другие, не подходящие для гражданки, мерки. Все — другое!
Если это считать возмужанием, то все они возмужали очень быстро, превратившись из сопливых пацанов в настоящих мужиков.
И это та же самая, что навешивали им на грудь, медаль, только с обратной стороны. Почему мы даем им право убивать и умирать в девятнадцать лет за непонятно какие идеалы и лишаем права жить так, как живут на войне солдаты. Почему мы с них требуем, как со взрослых мужчин, а разрешаем, как мальчикам. Не бывает так! Бывает так — как бывает.
Как есть!..
Глава 25
— Сколько?
— Десять миллионов...
Ну, конечно, не рублей, а полноценных американских “президентов”. Кому, кроме русских, их деревяшки нужны?
Запрашиваемая сумма была не самой большой, но раздавать деньги просто так, за здорово живешь, на Западе не принято.
— Мы вам уже давали деньги...
— Так те кончились.
— Все?!
— Все. Нам еще свои вложить пришлось! Вот, пожалуйста, калькуляция.
Ну-ка, что там?
Полмиллиона — на оружие, закупленное на выставках вооружений и в третьих странах, с приложением прайсов, чеков, счетов-фактур и прочей отчетной документации.
Ну, предположим, так.
Миллион на оружие, закупленное у русских прапорщиков, работающих кладовщиками на военных складах, с приложением рукописных прайсов и расписок на оборотах разлинованных листов, вырванных из амбарных книг. С ценами, равными мировым.
“Граната F-odin — фоти долларов штука...
Патроны к автомату Kalashnikoff — ван доллар штука...”
Тут вроде все сходится...
Питание боевиков из расчета сто долларов в сутки, с раскладкой и калькуляцией утвержденного недельного меню. Все сбалансировано, все как положено — соки, фрукты, йогурты, пищевые и витаминные добавки, шоколад, зубочистки... Помножить на число едоков...
Вот тебе еще пара миллиончиков.
Взятки русским милиционерам, военным, чиновникам...
Ну откуда иноземным спонсорам знать, что гранату F-1 можно в России поменять у прапорщиков на пару бутылок водки, которые с ним тут же оприходовать, а патронов к автомату Kalashnikoff он тебе после этого насыплет полное ведро с верхом, за просто красивые глазки! Ну не знают иностранцы такой валюты — “водка” и таких единиц измерения, как ведро или “до чертовой матери”.
И не знают цен на йогурты в районах боевых действий и что никто партизанам никаких “вторых горячих завтраков” не выдает, а что всю еду они добывают сами. Да и кто тех едоков по головам считал, а тем более пересчитывал?..
А уж что касается взяток, которые берут русские милиционеры, пропускающие боевиков через блокпосты, то тут пиши что хочешь...
Вот и дурят все, кому не лень, глупых иностранных инвесторов, которые ни черта в специфике России не смыслят. Или делают вид, что не смыслят, понимая, что бесплатно никто воевать не станет.
Но и те, кто дурят, тоже не такие дураки, чтобы не соображать, что отпускаемые кредиты надо оплачивать. Потоками крови.
— На этот раз мы планируем проведение ряда масштабных акций на территории России...
Так-так, интересно!
— ...которые могут иметь большой международный резонанс...
Что верно, то верно! Маленькую, затерянную в горах Кавказа Чечню никто на карте с увеличительным стеклом не найдет, а Россию, благодаря ее величине, ракетам, балету и Достоевскому, знают все! И значит, любые мероприятия на территории России более рекламоспособны. Особенно если туда, заранее зная о времени и месте действия, подкинуть журналистов и спутниковые тарелки.
— Где конкретно вы предполагаете проведение запланированных акций?
— Здесь и здесь...
— Сколько?
— Еще пять.
За такой товар пять не много. В самый раз!
— Хорошо, мы согласны...
Итого... два организаторам, два посредникам... а исполнителям миллиона хватит. Деревянных рублей.
На войне, как в любом другом бизнесе, больше всех получает тот, кто меньше всех воюет.
— Ну что — о’кей?
— O’key!
Исполнители были найдены, суммы проплачены и тут же разворованы. А раз так, то ничего уже изменить нельзя...
Глава 26
Где-то высоко, очень высоко, выше, чем способны залететь самые выносливые птицы и подняться самые современные самолеты, где уже нет воздуха и почти нет земного притяжения, в абсолютном вакууме и невозможном холоде висит “изделие”. Одно из многих. Висит не само по себе и не где придется, а строго там, где положено. “Изделием” управляют закрепленные за ним “пилоты”. Которые не скукожились внутри тесной железяки, дыша воздухом из баллона и крутя баранку, а удобно расположились на земле, вернее, под землей, в засекреченном ЦУПе. Где так странно и причудливо соединяются две стихии — неба и земли.
Апогей.
Перигей.
Угол стояния...
Из “изделия”, как из одежной щетки, во все стороны торчит щетина направленных антенн. “Изделие” висит совершенно неподвижно, расправив “крылья” солнечных батарей, как парящий коршун, выслеживающий добычу. А внизу медленно плывет Земля.
Об этом “изделии” никто, кроме тех, кому положено, не знает. Не должен знать! Потому что “изделие” “подвесили” на чужую орбиту — а что поделать, если все точки стояния на геостационарной орбите давно разобраны и поделены и занять удобную позицию можно только внаглую — самозахватом.
“Изделие” висит не одно, их висят десятки, образуя совместно с наземными стационарными и передвижными антеннами единую сеть, которая отслеживает мировой эфир Не весь, на весь силенок не хватает, но тот, который в данный момент интересен заказчику. Так что когда ты, находясь где-нибудь в Москве, Улан-Удэ или на Канарах, болтаешь по сотовому с любовницей, признаваясь ей в любви и нелюбви к своей жене, нет никакой гарантии, что в этот момент тебя не слышит кто-нибудь третий.
В современном мире хранить тайны становится все труднее и труднее. Слишком много до них охотников и слишком длинные у них уши. Такие, что где угодно достанут...
Апогей...
Перигей...
На пустынной горной дороге затормозил джип. Из него выпрыгнул человек в камуфляже, с автоматом, болтающимся на плече, отошел на несколько шагов от машины и присел на обочине, раскрыв черный чемоданчик, похожий на сумку-“дипломат”. Его окружили со всех сторон несколько бойцов. Их указательные пальцы нервно теребили спусковые крючки автоматов. Человек раскрыл “дипломат”, повертел его так и сяк, направляя крышкой в разные стороны, поднял трубку, нажал какие-то кнопки и сказал:
— Але...
Словно не в глухом лесу был, а возле уличного телефона-автомата на минутку остановился.
— Але!..
Но прежде, чем раскрывать чемоданчик и набирать номер, он оглянулся по сторонам и вверх тоже посмотрел. И конечно, ничего не увидел. И даже если бы взял бинокль — не увидел. И даже если бы взял не бинокль, а телескоп. Он был один на пустынной грунтовой дороге, на дне горного ущелья, посреди дремучего леса.
— Слушаю!
— Это я...
— Здравствуй, дорогой!..
Абонент, ответивший человеку в камуфляже, был от него далеко. Вернее, очень далеко. Он полулежал в удобном шезлонге под расправленным цветастым зонтиком на пляже в окружении пальм и сверкающих корпусов пятизвездочных отелей, лениво поглядывая в сторону невероятно синего моря, по которому плыл ослепительно белый пароход. На столике перед ним стоял бокал с запотевшей минералкой и ваза с нетронутыми фруктами.
— Как там наши дела? — спросил человек в камуфляже, кивая своим бойцам.
Те быстро отошли на несколько шагов, замерли, прислушиваясь и зорко всматриваясь в лес. Они были готовы к бою, были готовы мгновенно залечь, закатиться за какое-нибудь препятствие, открыть стрельбу и, опустошая рожки, перекатываясь и постоянно меняя позиции, задержать противника, чтобы дать возможность уйти человеку со спутниковым телефоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48