– Чашечку чаю или яйца по-бенедиктински?
– Нет, спасибо, – я нырнула под одеяло, – пока я сплю, сижу на диете, а уж днем могу есть все, что захочу.
– Как хочешь, любимая!
Он схватил мою ватную руку (которой я готова была надавать ему оплеух) и принялся покрывать мелкими щекочущими поцелуями. Доведенная до белого каления, я резко села, взметнув простыни. Бен не дрогнул под жгучим взглядом моих гневных, опухших глаз и предложил с кроткой и грустной улыбкой:
– Хочешь, я почитаю тебе стихи?
Он взял со столика у кровати антологию поэзии, и я замахала руками, а заодно и ногами.
– Бен, сделай милость, запрись в ванной и читай там до посинения хоть «Оду китайскому ночному горшку»! Я хочу спать!
Плюхнувшись обратно в постель, я закрыла глаза и несколько минут наслаждалась тишиной. И тут жестокая истина дошла до моего сознания: Бен бесповоротно отогнал от меня Морфея. Можно ворочаться сколько угодно, он все равно не вернется. Голова пухла от недосыпа и вчерашних излишеств, но сон пропал.
Я снова села в кровати.
– Ну что, изверг, доволен? Утром я буду надевать памперсы детям на головы, а в тостер засуну конверт со счетами.
– Ты все еще сердишься на меня за вчерашнее? – Бен провел длинными пальцами по встрепанной шевелюре и уставился в потолок, словно пытаясь прочитать там, как снова завоевать мое расположение.
– Вовсе не сержусь, – ответила я сварливо. – Разве вчера ночью я не доказала тебе делом, что все прощено и забыто?
– Моя любимая, ты сделала все, что в женских силах.
– Вот-вот, вспомни хорошенько. Разве я хоть словом упрекнула тебя за то, что ты похитил меня из пивнушки? Я даже не рассердилась, что ты бросил там мистера Дика, одного и безлошадного. Правда, «хайнц» остался ночевать возле гостиницы, но ведь ключи от него ночевали в кармане моего плаща.
– Элли! – Бен со смехом заключил меня в объятия. – Не беспокойся за мистера Дика, Папуля наверняка приютил его.
– Уверена, что так оно и есть, – неохотно согласилась я. – Можно надеяться, что Папуля излечится от своего козлиного упрямства, разделив ложе с представителем своего пола.
– Весьма вероятно. – Бен откинулся на спину и прикрыл глаза рукой, хотя в спальне было очень даже сумрачно. – Боюсь, однако, что к тому времени, когда он приползет к Мамуле на коленях, будет слишком поздно.
– Откуда такой пессимизм? – Я уже не сердилась и прижалась к Бену.
– Я не все тебе сказал, Элли, – вздохнул Бен.
– М-м-м?
– После твоего ухода вчера вечером Джонас и Мамуля уединились в гостиной, а когда вышли оттуда…
Сердце у меня вдруг превратилось в барабан.
– Продолжай!
– Мамуля отвела меня в сторону и объявила, что Джонас сделал ей предложение.
– Господи, только не это! – Я чуть не провалилась сквозь перину.
– Элли, я не верил своим ушам, а Мамуля спокойно ответила, что приняла это предложение.
– Во имя неба, почему?
– Они оба свободные люди, а Мамуля считает, что сумеет перевоспитать Джонаса.
– Да ему же за семьдесят! Неужели она и впрямь верит, что заставит его пойти в армию, поступить на курсы брокеров или вступить в лоно католической церкви?
– Мамуля, естественно, мечтает отомстить Папуле, а Джонас этим пользуется. На моем месте всякий порядочный человек вооружился бы кнутом…
– Тсс! – Я поцелуем закрыла рот супругу. – Ясно как божий день, что Джонас придумал эту заваруху, чтобы снова соединить твоих родителей. И ничего удивительного, что Мамуля хочет заставить Папулю ревновать.
– Ты права. – Бену явно стало стыдно за собственную недогадливость. – Я даже не знаю, почему ты так добра ко мне, Элли.
– В привычку вошло, знаешь ли, – пробормотала я.
– Я не должен был отпускать тебя вчера вечером.
– Пока меня не было, мы оба немножко остыли. А Папуле действительно нужен был его чемодан.
– Я рад, что ты посидела с подружками. – Бен нежно поцеловал меня в лоб. – Хорошо поболтали?
– Да, обычная чепуха…
– Всякие узоры для вязания и прочее?
В голосе мужа нарастала нежность, и я почувствовала себя Иудой, целуя его в ответ.
– Твоя мать что-нибудь говорила после моего отъезда?
– У нее не было возможности. Говорил я. По-моему, она уяснила себе раз и навсегда, что это твой дом и она не имеет никакого права увольнять прислугу.
– Теперь у нас остался только Джонас. Если мы хотим воспользоваться его выходками, ты должен срочно поехать к отцу, посеять в нем семена ревности и обильно удобрить, чтобы взошли.
– Легче легкого! Я упомяну между делом, что Джонас стал по утрам качать мышцы и подумывает покрасить волосы.
– Это правда?! – спросила я с ужасом.
– Ну разумеется, нет!
Мой муж стремительно повернулся ко мне, и в его великолепных глазах затанцевали зелено-голубые искры. В вопросах страсти Бен даст сто очков вперед этому недотепе сэру Эдварду, и очень скоро наши разговоры о проблемах его родителей померли естественной смертью.
– Ненаглядный, – услышала я собственный голос, – будь у тебя гарем, я была бы любимой женой?
Не сразу комната приобрела свой привычные очертания… Мы еще долго лежали, держась за руки, пока Бен не заснул. А у меня в голове снова завертелись мысли о Мамуле. На сей раз я не беспокоилась, что мы могли потревожить ее царственный сон, нет, я куда больше боялась, стоит ли еще шаткий комод. Не дай бог, Мамуля взобралась на средний ящик, чтобы проверить, нет ли пыли наверху! Совесть явно брала верх над здравым смыслом. Ворочаясь с боку на бок и ежеминутно взбивая подушки, я думала, стыдно ли Фриззи, Памеле и Эвдоре за все, что мы наболтали в «Темной лошадке». О господи! Я поглубже зарылась под одеяло. Конечно, поведение наше мудрым и зрелым не назовешь, но и вреда от него никакого… пока живы наши свекрови.
Утреннее солнце разогнало мои страхи. Я умылась, облачилась в пестрое платьице, выпустила моих деток из клеток… то есть из кроваток и приготовилась заново строить свои отношения с матерью мужа. На лестничной площадке Бен перехватил у меня Тэма. Отец и сын отправились покорять кухню, куда вскоре спустились и мы с Эбби.
Стулья сгрудились у стола, кастрюли и миски выстроились, как на параде, на валлийском шкафчике. Джонас работал в саду. Все было на положенных местах, кроме свекрови. Меня очень удивило, что она не разобрала до винтика краны на кухне, чтобы почистить сальники.
– Бен, ты не видел Мамулю? – Я посадила Эбби на стульчик.
– Нет. – Бен сунул нос в кофейник, лизнул ложку, почмокал губами и признал кофе годным к употреблению. – Наверное, еще полеживает себе.
Чушь собачья! Мы оба отлично знали, что належаться Мамуля позволит себе только в гробу. Что-то случилось! Перед моим перепуганным внутренним взором мигом встала некая зловещая мебель… Мы с Беном обязательно услышали бы, случись комоду упасть, но если это произошло, когда мы предавались страсти и в наших ушах вовсю гремели фанфары…
Оставив близняшек в креслицах под бдительным оком папаши, который поклялся не кормить их яйцами по-бенедиктински, я взлетела наверх и постучала в спальню свекрови.
– Это я, Элли!
Нет ответа.
Я снова постучала. На сей раз из комнаты донеслось слабое:
– Войдите!
Мамуля лежала в постели, натянув простыню до подбородка и уставясь в потолок, словно ждала, что какая-нибудь добрая душа наконец закроет ей глаза медяками.
– Ничего страшного, ты меня не потревожила. – Магдалина даже головы не повернула. – Мой бедный мальчик уже дал мне понять, что это твой дом, а не мой.
– Как вы себя чувствуете?
Окаянный комодище за моей спиной издевательски наклонился поближе.
– Пока жива. – Немигающий взгляд не отрывался от потолка.
– Очень хорошо… – Некому было прийти мне на выручку: греческие нимфы на каминной полке обеими руками задирали бронзовые подолы. – Бен только что сварил кофе, и я могу принести вам чашечку… если вы не хотите спускаться вниз.
– Ты очень добра, Элли. – Вырвавшийся из бледных уст вздох не затуманил бы поднесенного к ним зеркальца. – Но я предпочитаю оставаться здесь и не путаться под ногами. Тогда никто не скажет, что от меня одни хлопоты, а ты сможешь весь день без помех делать что заблагорассудится. Я хочу только, чтобы мой сын был счастлив.
– Вряд ли он обрадуется, узнав, что вы решили пожизненно приковать себя к постели.
Я пыталась сказать это как можно мягче, но терпение мое истощилось, как волосики Мамули, которые торчали во все стороны жиденькими сосульками.
– Не надо сарказма, Элли. В конце концов, в самом скором времени я вас покину…
– Мамуля, ну пожалуйста… – Я осторожно присела на краешек кровати. – Не надо о смерти.
Магдалина недоуменно моргнула, и лицо ее прояснилось.
– Я хочу сказать, что тебе недолго осталось меня терпеть. Я выхожу замуж за Джонаса. Он вчера говорил, что мы купим домик с соломенной крышей и розовыми кустами у дверей.
– Ага, а по соседству поселится мисс Марпл. – Увы, раздражение взяло верх над лучшими чувствами.
– Кто, кто?
– Местная сплетница… Но не поймите меня превратно, – быстро добавила я, – это звучит очень романтично, и я уверена, что Папуля просто заболеет от ревности. Хотя вам наплевать, что он думает…
Магдалина двусмысленно шмыгнула носом.
– Джонас замечательный, золотой человек, – я комкала край простыни, – и вы, без сомнения, быстро привыкнете к тому, что он спит в тех же сапогах, в которых убирает навоз.
Эта мерзкая ложь не была услышана. Расправив воробьиные плечики, Мамуля ответила мне отважной улыбкой:
– Выдержав сорок лет с Исааком, я готова терпеть что угодно.
– Я в этом не сомневаюсь! Только вот вряд ли вам удастся переманить Джонаса из англиканской церкви. Он самый настоящий столп нашего маленького прихода.
Это, кончено, тоже вранье, но лишь частичное. Насколько я знаю, Джонас действительно ходил в церковь. Целых два раза: на мое венчание и крещение близняшек.
Вот оно! Я попала в яблочко. Мамуля встревоженно замигала и прошептала:
– Должно быть, я приняла желаемое за действительное. Я-то поняла, что Джонас только формально принадлежит англиканской церкви. Неужели ты хочешь сказать, что он обходит прихожан с кружкой «на нужды храма»?
– И расставляет ноты псалмов для хора, – заверила я, даже не покраснев. – А вы знаете, что он – старейшина прихода?
В семьдесят с гаком Джонас вполне мог претендовать на это звание.
– Но не беда, Мамуля, вы сможете прекрасно примирить ваши религиозные убеждения. Скажем, первое и третье воскресенье вы ходите в нашу церковь, а второе и четвертое – в католическую. В конце концов, все эти годы с Папулей вы находили какой-то компромисс…
Магдалина так и подскочила на кровати.
– Это совсем другое дело! Не иудеи разорили наши монастыри и присвоили наши священные реликвии!
Я удрученно кивнула:
– Не говоря уже о хорошеньких монахинях.
– Когда я собиралась выходить замуж за Исаака, мои родители никак не хотели понять, что католики и иудеи во многом похожи! – Птичьи глазки Мамули подернулись слезами.
– Ну да, – согласилась я. – Ветхий Завет и…
– А самое главное, – гневно шмыгнула носом Магдалина, – я в детстве слушала мессу на латыни, а Исаак свое богослужение – на иврите, и мы оба не понимали ни словечка!
– Это действительно родство душ.
Изумление во взоре Мамули граничило с ужасом.
– Неужели ты действительно понимаешь, Элли, почему я сошлась с Исааком?
– Абсолютно! Уважая религиозные убеждения Папули, вы не могли настаивать, чтобы он венчался с вами в церкви, а он точно так же не мог настаивать на синагоге. А к языческой мэрии вы оба не питали ни малейшего уважения.
– Значит, ты не считаешь меня падшей женщиной… вроде Резвушки?
– Конечно, нет! – горячо воскликнула я. – Вы гораздо красивее.
– Не может быть.
На губах Мамули заиграла улыбка. Я сообразила, что это первый комплимент, сказанный мною свекрови.
– Вы совершенно затмили Резвушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Нет, спасибо, – я нырнула под одеяло, – пока я сплю, сижу на диете, а уж днем могу есть все, что захочу.
– Как хочешь, любимая!
Он схватил мою ватную руку (которой я готова была надавать ему оплеух) и принялся покрывать мелкими щекочущими поцелуями. Доведенная до белого каления, я резко села, взметнув простыни. Бен не дрогнул под жгучим взглядом моих гневных, опухших глаз и предложил с кроткой и грустной улыбкой:
– Хочешь, я почитаю тебе стихи?
Он взял со столика у кровати антологию поэзии, и я замахала руками, а заодно и ногами.
– Бен, сделай милость, запрись в ванной и читай там до посинения хоть «Оду китайскому ночному горшку»! Я хочу спать!
Плюхнувшись обратно в постель, я закрыла глаза и несколько минут наслаждалась тишиной. И тут жестокая истина дошла до моего сознания: Бен бесповоротно отогнал от меня Морфея. Можно ворочаться сколько угодно, он все равно не вернется. Голова пухла от недосыпа и вчерашних излишеств, но сон пропал.
Я снова села в кровати.
– Ну что, изверг, доволен? Утром я буду надевать памперсы детям на головы, а в тостер засуну конверт со счетами.
– Ты все еще сердишься на меня за вчерашнее? – Бен провел длинными пальцами по встрепанной шевелюре и уставился в потолок, словно пытаясь прочитать там, как снова завоевать мое расположение.
– Вовсе не сержусь, – ответила я сварливо. – Разве вчера ночью я не доказала тебе делом, что все прощено и забыто?
– Моя любимая, ты сделала все, что в женских силах.
– Вот-вот, вспомни хорошенько. Разве я хоть словом упрекнула тебя за то, что ты похитил меня из пивнушки? Я даже не рассердилась, что ты бросил там мистера Дика, одного и безлошадного. Правда, «хайнц» остался ночевать возле гостиницы, но ведь ключи от него ночевали в кармане моего плаща.
– Элли! – Бен со смехом заключил меня в объятия. – Не беспокойся за мистера Дика, Папуля наверняка приютил его.
– Уверена, что так оно и есть, – неохотно согласилась я. – Можно надеяться, что Папуля излечится от своего козлиного упрямства, разделив ложе с представителем своего пола.
– Весьма вероятно. – Бен откинулся на спину и прикрыл глаза рукой, хотя в спальне было очень даже сумрачно. – Боюсь, однако, что к тому времени, когда он приползет к Мамуле на коленях, будет слишком поздно.
– Откуда такой пессимизм? – Я уже не сердилась и прижалась к Бену.
– Я не все тебе сказал, Элли, – вздохнул Бен.
– М-м-м?
– После твоего ухода вчера вечером Джонас и Мамуля уединились в гостиной, а когда вышли оттуда…
Сердце у меня вдруг превратилось в барабан.
– Продолжай!
– Мамуля отвела меня в сторону и объявила, что Джонас сделал ей предложение.
– Господи, только не это! – Я чуть не провалилась сквозь перину.
– Элли, я не верил своим ушам, а Мамуля спокойно ответила, что приняла это предложение.
– Во имя неба, почему?
– Они оба свободные люди, а Мамуля считает, что сумеет перевоспитать Джонаса.
– Да ему же за семьдесят! Неужели она и впрямь верит, что заставит его пойти в армию, поступить на курсы брокеров или вступить в лоно католической церкви?
– Мамуля, естественно, мечтает отомстить Папуле, а Джонас этим пользуется. На моем месте всякий порядочный человек вооружился бы кнутом…
– Тсс! – Я поцелуем закрыла рот супругу. – Ясно как божий день, что Джонас придумал эту заваруху, чтобы снова соединить твоих родителей. И ничего удивительного, что Мамуля хочет заставить Папулю ревновать.
– Ты права. – Бену явно стало стыдно за собственную недогадливость. – Я даже не знаю, почему ты так добра ко мне, Элли.
– В привычку вошло, знаешь ли, – пробормотала я.
– Я не должен был отпускать тебя вчера вечером.
– Пока меня не было, мы оба немножко остыли. А Папуле действительно нужен был его чемодан.
– Я рад, что ты посидела с подружками. – Бен нежно поцеловал меня в лоб. – Хорошо поболтали?
– Да, обычная чепуха…
– Всякие узоры для вязания и прочее?
В голосе мужа нарастала нежность, и я почувствовала себя Иудой, целуя его в ответ.
– Твоя мать что-нибудь говорила после моего отъезда?
– У нее не было возможности. Говорил я. По-моему, она уяснила себе раз и навсегда, что это твой дом и она не имеет никакого права увольнять прислугу.
– Теперь у нас остался только Джонас. Если мы хотим воспользоваться его выходками, ты должен срочно поехать к отцу, посеять в нем семена ревности и обильно удобрить, чтобы взошли.
– Легче легкого! Я упомяну между делом, что Джонас стал по утрам качать мышцы и подумывает покрасить волосы.
– Это правда?! – спросила я с ужасом.
– Ну разумеется, нет!
Мой муж стремительно повернулся ко мне, и в его великолепных глазах затанцевали зелено-голубые искры. В вопросах страсти Бен даст сто очков вперед этому недотепе сэру Эдварду, и очень скоро наши разговоры о проблемах его родителей померли естественной смертью.
– Ненаглядный, – услышала я собственный голос, – будь у тебя гарем, я была бы любимой женой?
Не сразу комната приобрела свой привычные очертания… Мы еще долго лежали, держась за руки, пока Бен не заснул. А у меня в голове снова завертелись мысли о Мамуле. На сей раз я не беспокоилась, что мы могли потревожить ее царственный сон, нет, я куда больше боялась, стоит ли еще шаткий комод. Не дай бог, Мамуля взобралась на средний ящик, чтобы проверить, нет ли пыли наверху! Совесть явно брала верх над здравым смыслом. Ворочаясь с боку на бок и ежеминутно взбивая подушки, я думала, стыдно ли Фриззи, Памеле и Эвдоре за все, что мы наболтали в «Темной лошадке». О господи! Я поглубже зарылась под одеяло. Конечно, поведение наше мудрым и зрелым не назовешь, но и вреда от него никакого… пока живы наши свекрови.
Утреннее солнце разогнало мои страхи. Я умылась, облачилась в пестрое платьице, выпустила моих деток из клеток… то есть из кроваток и приготовилась заново строить свои отношения с матерью мужа. На лестничной площадке Бен перехватил у меня Тэма. Отец и сын отправились покорять кухню, куда вскоре спустились и мы с Эбби.
Стулья сгрудились у стола, кастрюли и миски выстроились, как на параде, на валлийском шкафчике. Джонас работал в саду. Все было на положенных местах, кроме свекрови. Меня очень удивило, что она не разобрала до винтика краны на кухне, чтобы почистить сальники.
– Бен, ты не видел Мамулю? – Я посадила Эбби на стульчик.
– Нет. – Бен сунул нос в кофейник, лизнул ложку, почмокал губами и признал кофе годным к употреблению. – Наверное, еще полеживает себе.
Чушь собачья! Мы оба отлично знали, что належаться Мамуля позволит себе только в гробу. Что-то случилось! Перед моим перепуганным внутренним взором мигом встала некая зловещая мебель… Мы с Беном обязательно услышали бы, случись комоду упасть, но если это произошло, когда мы предавались страсти и в наших ушах вовсю гремели фанфары…
Оставив близняшек в креслицах под бдительным оком папаши, который поклялся не кормить их яйцами по-бенедиктински, я взлетела наверх и постучала в спальню свекрови.
– Это я, Элли!
Нет ответа.
Я снова постучала. На сей раз из комнаты донеслось слабое:
– Войдите!
Мамуля лежала в постели, натянув простыню до подбородка и уставясь в потолок, словно ждала, что какая-нибудь добрая душа наконец закроет ей глаза медяками.
– Ничего страшного, ты меня не потревожила. – Магдалина даже головы не повернула. – Мой бедный мальчик уже дал мне понять, что это твой дом, а не мой.
– Как вы себя чувствуете?
Окаянный комодище за моей спиной издевательски наклонился поближе.
– Пока жива. – Немигающий взгляд не отрывался от потолка.
– Очень хорошо… – Некому было прийти мне на выручку: греческие нимфы на каминной полке обеими руками задирали бронзовые подолы. – Бен только что сварил кофе, и я могу принести вам чашечку… если вы не хотите спускаться вниз.
– Ты очень добра, Элли. – Вырвавшийся из бледных уст вздох не затуманил бы поднесенного к ним зеркальца. – Но я предпочитаю оставаться здесь и не путаться под ногами. Тогда никто не скажет, что от меня одни хлопоты, а ты сможешь весь день без помех делать что заблагорассудится. Я хочу только, чтобы мой сын был счастлив.
– Вряд ли он обрадуется, узнав, что вы решили пожизненно приковать себя к постели.
Я пыталась сказать это как можно мягче, но терпение мое истощилось, как волосики Мамули, которые торчали во все стороны жиденькими сосульками.
– Не надо сарказма, Элли. В конце концов, в самом скором времени я вас покину…
– Мамуля, ну пожалуйста… – Я осторожно присела на краешек кровати. – Не надо о смерти.
Магдалина недоуменно моргнула, и лицо ее прояснилось.
– Я хочу сказать, что тебе недолго осталось меня терпеть. Я выхожу замуж за Джонаса. Он вчера говорил, что мы купим домик с соломенной крышей и розовыми кустами у дверей.
– Ага, а по соседству поселится мисс Марпл. – Увы, раздражение взяло верх над лучшими чувствами.
– Кто, кто?
– Местная сплетница… Но не поймите меня превратно, – быстро добавила я, – это звучит очень романтично, и я уверена, что Папуля просто заболеет от ревности. Хотя вам наплевать, что он думает…
Магдалина двусмысленно шмыгнула носом.
– Джонас замечательный, золотой человек, – я комкала край простыни, – и вы, без сомнения, быстро привыкнете к тому, что он спит в тех же сапогах, в которых убирает навоз.
Эта мерзкая ложь не была услышана. Расправив воробьиные плечики, Мамуля ответила мне отважной улыбкой:
– Выдержав сорок лет с Исааком, я готова терпеть что угодно.
– Я в этом не сомневаюсь! Только вот вряд ли вам удастся переманить Джонаса из англиканской церкви. Он самый настоящий столп нашего маленького прихода.
Это, кончено, тоже вранье, но лишь частичное. Насколько я знаю, Джонас действительно ходил в церковь. Целых два раза: на мое венчание и крещение близняшек.
Вот оно! Я попала в яблочко. Мамуля встревоженно замигала и прошептала:
– Должно быть, я приняла желаемое за действительное. Я-то поняла, что Джонас только формально принадлежит англиканской церкви. Неужели ты хочешь сказать, что он обходит прихожан с кружкой «на нужды храма»?
– И расставляет ноты псалмов для хора, – заверила я, даже не покраснев. – А вы знаете, что он – старейшина прихода?
В семьдесят с гаком Джонас вполне мог претендовать на это звание.
– Но не беда, Мамуля, вы сможете прекрасно примирить ваши религиозные убеждения. Скажем, первое и третье воскресенье вы ходите в нашу церковь, а второе и четвертое – в католическую. В конце концов, все эти годы с Папулей вы находили какой-то компромисс…
Магдалина так и подскочила на кровати.
– Это совсем другое дело! Не иудеи разорили наши монастыри и присвоили наши священные реликвии!
Я удрученно кивнула:
– Не говоря уже о хорошеньких монахинях.
– Когда я собиралась выходить замуж за Исаака, мои родители никак не хотели понять, что католики и иудеи во многом похожи! – Птичьи глазки Мамули подернулись слезами.
– Ну да, – согласилась я. – Ветхий Завет и…
– А самое главное, – гневно шмыгнула носом Магдалина, – я в детстве слушала мессу на латыни, а Исаак свое богослужение – на иврите, и мы оба не понимали ни словечка!
– Это действительно родство душ.
Изумление во взоре Мамули граничило с ужасом.
– Неужели ты действительно понимаешь, Элли, почему я сошлась с Исааком?
– Абсолютно! Уважая религиозные убеждения Папули, вы не могли настаивать, чтобы он венчался с вами в церкви, а он точно так же не мог настаивать на синагоге. А к языческой мэрии вы оба не питали ни малейшего уважения.
– Значит, ты не считаешь меня падшей женщиной… вроде Резвушки?
– Конечно, нет! – горячо воскликнула я. – Вы гораздо красивее.
– Не может быть.
На губах Мамули заиграла улыбка. Я сообразила, что это первый комплимент, сказанный мною свекрови.
– Вы совершенно затмили Резвушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37