Я… видите ли, я ничего не подозревала! Может быть, я бы обнаружила пропажу только через несколько месяцев, потому что оно было спрятано в одежде, которую Саттон переложила камфарой.
– А каким же образом вы обнаружили пропажу? – спросил он. – Это меня несколько удивляет.
– Я не… это не я! Саттон увидела, что футляр пуст, когда доставала мою зимнюю одежду.
– Понятно. Как вы, должно быть, расстроились?
В его голосе звучали враждебные нотки, и она в недоумении уставилась на него.
– Расстроилась? – повторила она. – Господи, да разве это можно так назвать, Кардросс?
– Я не сомневаюсь, что вы в высшей степени потрясены. Насколько я понимаю, Саттон сделала это неприятное открытие только сегодня?
Она ответила не сразу. Она знала, что признаться во всем будет непросто, но не думала, что он сделает разговор таким трудным. Ей пришлось преодолеть искушение ответить утвердительно, потому что теперь ей казалось невозможным рассказать всю свою историю этому чужому человеку, который смотрел на нее столь безжалостным взглядом и говорил с ней таким издевательским тоном. Но внутренняя борьба длилась не больше минуты. Она прерывисто вздохнула и еле слышно сказала:
– Нет… я знала… со вторника. Я хочу объяснить вам… попытаться объяснить… почему я вам не сказала… до сегодняшнего дня.
– Ради Бога, не надо! Избавьте меня хотя бы от этого!
Ее поразила ярость, с которой он произнес эти слова. Она вскинула на него взгляд и инстинктивно отпрянула, увидев, каким гневом горели его глаза.
– Кардросс!
– Замолчите! – Он повернулся к столу и рывком раскрыл один из ящиков. – Можете мне ничего не объяснять!
Она стояла ошеломленная, не веря своим глазам, потому что предмет, который он выхватил из ящика и презрительно швырнул ей, был не чем иным, как ожерельем Кардроссов.
Вихрь предположений не привел ни к чему разумному; она была так растеряна, что смогла лишь прошептать:
– Оно у вас?
– Да, мадам Женушка, оно у меня! – ответил он.
Она почувствовала облегчение.
– О, как я рада! – вскричала она. – Но как… почему… я ничего не понимаю!
– Правда? Так я вам расскажу! – резко сказал он. – Час назад мне его принес хитрый маленький ювелир, чей сын – далеко не такой хитрый и, как я понимаю, не такой честный, как он сам! – купил его вчера за две тысячи фунтов! Думаю, он поздравлял себя с удачей: не каждый день в руки плывут такие клиенты! Ему бы, конечно, пришлось разрезать ожерелье, но и в таком виде оно стоит втрое больше, чем две тысячи, как вам известно. Нет, вам ведь это неизвестно, а?
Она едва ли уловила его горький, издевательский тон и даже не вполне поняла смысла его слов. Она смотрела на него, нахмурив брови, побледнев, тяжело дыша.
– Вчера, – повторила она. – Вчера? Кто… он сказал вам… кто?..
Его губы презрительно искривились.
– Нет, этого он мне не сказал. Его прекрасная клиентка – что вполне можно понять! – была под густой вуалью. – Вырвавшийся у нее легкий вздох облегчения не ускользнул от его внимания. – Да и я не так глуп, чтобы требовать дальнейших сведений на этот счет! – сказал он, и в голосе его снова зазвучала ярость. – Леди, безусловно леди. Молодая леди, одетая по последней моде, которая не сообщила своего имени – да и не могла этого сделать! – и не приняла в уплату банковского векселя. Неужели вы думаете, что после того, как мне это сказали, я стал расспрашивать Кэтворта дальше?
– Кэтворт? – быстро спросила она. – Тот человек, что приходил к вам – только что разговаривал с вами?
– Ну да! Если бы вы только знали! Вы сейчас подумали об этом, любовь моя? Но разве могли вы знать! Это не он купил за бесценок ожерелье Кардроссов! Вы-то имели дело с сыном – который, хотя, несомненно, и знает, что почем, но все-таки далеко не так сведущ, как его отец! Если верить моему новому знакомцу, он никогда не видел ожерелья Кардроссов и не слышал о нем. Что ж, может быть! Я слишком в большом долгу у отца, чтобы не верить ему. В конце концов, я никогда не имел дела с ювелиром с аллеи Крэнбурн. Может быть, молодой Кэтворт не мошенник, а просто еще зелен! Другое дело – Кэтворт-старший. Он-то узнал ожерелье Кардроссов, как только увидел его, и сразу понял свой долг! Мне очень жаль, что я был не в настроении, чтобы оценить эту сцену по достоинству! Как он был благоразумен! Как добродетелен! Не произнес ни одного недостойного джентльмена слова! Она даже не позволил себе выразить надежду на мое дальнейшее покровительство и, не моргнув глазом, выслушал все колкости, которые я произнес! Восхитительный человек – мне обязательно нужно стать его клиентом! Будет просто подло, если я им не стану!
Он умолк, но она не вымолвила ни слова и не двинулась с места. В ее глазах появилось странное, пустое выражение; хоть он этого и не знал, но несправедливые обвинения на ее счет обеспокоили ее меньше, чем догадка о том, что случилось на самом деле.
Он взял ожерелье и спрятал обратно в ящик. Поворачивая ключ в замке и убирая его, он сардоническим тоном проговорил:
– Надеюсь, вы простите меня; если впоследствии я буду хранить его у себя! Я уверен, что вы позволите, потому что вы никогда им не восхищались и не хотели его носить. Однако вам следовало бы узнать его стоимость, прежде чем пытаться продать его. Я не желаю, чтобы мою жену так легко обманывали, леди Кардросс!
Она заморгала и подняла руку, как будто хотела защититься:
– Ах нет! Джайлз, Джайлз!
Это его не тронуло.
– О, не тратьте на меня свои чары, моя красавица! Ничего не выйдет! Я был даже еще большим простаком, чем вы, но поверьте мне, игра окончена! Вы замечательно провели меня; одурачили нежным личиком и невинными повадками! Я думал, что достаточно искушен, но когда увидел вас – когда вы подали мне руку, и взглянули на меня, и улыбнулись… – Он осекся и, казалось, с усилием сдерживал овладевшее им бешенство. – Простите меня! Я не желал говорить на эту тему прежде, чем оправлюсь от горестного открытия… Ведь все подозрения, которые сваливались на меня в течение нескольких месяцев нашего супружества, подтвердились! Что ж! Я получил по заслугам! Нужно было быть умнее и не поддаваться на очарование вашего хорошенького личика, не верить, что за вашим прелестным обхождением скрывается сердце, достойное того, чтобы его следовало завоевать! Собственно, вы никогда не давали мне повода так думать, верно? Как я несправедлив, обвиняя вас в этом! Больше это не повторится, но я должен постараться получше выполнить свою часть обязательства по нашему соглашению. Теперь я понял, что мои надежды, увы, не оправдались, но это можно исправить. Скажите, любовь моя, во сколько вы оцениваете свою красоту, свою неизменную покорность, свое восхитительное благоразумие, свою всегдашнюю вежливость?
Она стояла неподвижно, не пытаясь защищаться от бросаемых ей в лицо ужасных обвинений и даже не пытаясь заговорить. Она была очень бледна, и хотя она слышала все, что ей говорили, это как бы не доходило до нее. Он говорил страшные вещи, но не знал правды: все это относилось к женщине, которой не существовало на свете, но никак не к ней. Ей было больно, что он так неверно судит о ней, но она не винила его за это. Точно так же неверно она сама судила о Дайзарте, а у нее было на это куда меньше причин.
– Ну? Что же вы колеблетесь? Или не знаете, чего я стою?
Она посмотрела на него и увидела чужого человека. Она не могла сказать ему правду, пока им владело это темное состояние духа, и тем более раскрыть ему ужасное подозрение, которое зародилось в ее сердце. В конце концов, он должен будет об этом узнать, но пока все так неопределенно… Но если ему грозит более страшное несчастье, чем он подозревает, возможно, еще можно успеть предотвратить его. Только нельзя терять драгоценного времени или позволять его ярости обрушиться на Дайзарта или Летти. Позже она ему расскажет, но не теперь, когда ее роль в этом деле вдруг стала эпизодической по сравнению с возможной ролью в нем Летти.
Она попыталась заговорить, но обнаружила, что голос ей не повинуется. Он все еще смотрел на нее жестким, гневным взглядом. Это причиняло ей боль, и на ее глаза навернулись слезы. Она смахнула их и, попытавшись выдавить жалкое подобие улыбки на дрожащих губах, с трудом выговорила:
– В-видите ли, я не могу сейчас ответить. Позже. Не сейчас!
Как слепая, она прошла к двери, но слегка вздрогнула и остановилась, услышав его голос:
– Нет, вернитесь! Я не хотел, Нелл! Я не хотел!
Он сделал быстрый шаг по направлению к ней, но тут дверь открылась и вошел дворецкий.
– Прошу прощения, ваша светлость! – извиняющимся тоном сказал он.
– В чем дело? – рявкнул Кардросс.
– Я думал, вы захотите узнать, милорд, что сэр Джон Сомерби пришел и ждет в салоне.
– Скажите ему, что я скоро приду!
– Нет, пожалуйста, идите к нему сейчас же! – мягко сказала Нелл и, не взглянув на него, вышла из комнаты.
Она быстро поднялась по лестнице, миновала свои комнаты и прошла к комнате Летти. Марта, прибежавшая через две минуты в ответ на звонок, который звучал так настойчиво, что ясно было – за шнур дергали с отчаянной решимостью, увидела, что посреди комнаты стоит Нелл, устремив на нее суровый, обвиняющий взгляд, под которым она вся съежилась.
– О, миледи! Я не знала, что это вы!
– Где ваша госпожа, Марта?
Движимая свойственным подобным людям инстинктом ни в чем не признаваться, Марта ответила, как бы защищаясь:
– Боюсь, не могу вам сказать, миледи.
– В самом деле? Тогда, пожалуйста, спуститесь вниз, к милорду, – спокойно сказала Нелл, подбирая свой короткий шлейф и направляясь к двери.
Этого было достаточно, чтобы, охваченная паникой, Марта рассказала все, что знала. Знала она не слишком много. Днем она действительно сопровождала Летти на Бонд-стрит, где они встретились с Селиной Торн. Тогда Летти отослала ее домой, сказав, что пойдет с кузиной на Брайнстон-сквер и что тетка потом отправит ее домой в экипаже.
– Так миссис Торн была с Селиной? – спросила Нелл.
– О да, миледи! – сказала Марта с излишней поспешностью.
– Вы ее видели?
Марта заколебалась, но прямой взгляд голубых глаз сильно подействовал на нее, и она пробормотала, что, по словам мисс Селины, миссис Торн была у Хукема.
– Понятно. В котором часу это было?
– Я… я не знаю, миледи! Не могу сказать точно. Мы вышли из дому, когда у вас был милорд Дайзарт.
– Лорд Дайзарт вышел отсюда около двух часов. Сейчас половина седьмого, но леди Летиция не вернулась, неужели вы не тревожитесь?
– Я думала… я думала, что это звонила госпожа!
Нелл оглядела комнату:
– Но вы еще не приготовили ее бальное платье?
– Госпожа сказала… что, может быть, она не поедет на бал, миледи! Она сказала… чтобы я не волновалась, если она задержится, и никому ничего не говорила – только, то, что она поехала к миссис Торн, но я сама больше ничего не знаю! Честное благородное слово, миледи!
– Но вы должны были знать, что она не собирается возвращаться. Нет, не лгите, пожалуйста! Леди Летиция не берет с собой щетки, расчески и зубной порошок, когда едет за покупками.
Марта расплакалась, говоря сквозь слезы, что она ничего не знает, что миледи дала ей нести пакет, сказав, что в нем какие-то вещи, которые она должна передать мисс Селине. Да, это был довольно большой сверок, но она не знала, что в нем; миледи сама упаковала его и ничего ей не сказала; и она готова на все ради миледи, особенно сейчас, когда этот милый ангел так несчастен и когда ей не к кому обратиться, кроме той, что прислуживала ей с колыбели.
– Достаточно. Вероятно, вы сыграли свою роль, думая сослужить службу своей госпоже, и вовсе не хотели помогать ей в том, что может навлечь на нее самые ужасные последствия. Но если она на самом деле сбежала, то вы оказали ей самую дурную услугу, какую только могли. Я надеюсь, что она не… собственно, я думаю, что мистер Эллендейл заботится о ее репутации больше, чем вы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– А каким же образом вы обнаружили пропажу? – спросил он. – Это меня несколько удивляет.
– Я не… это не я! Саттон увидела, что футляр пуст, когда доставала мою зимнюю одежду.
– Понятно. Как вы, должно быть, расстроились?
В его голосе звучали враждебные нотки, и она в недоумении уставилась на него.
– Расстроилась? – повторила она. – Господи, да разве это можно так назвать, Кардросс?
– Я не сомневаюсь, что вы в высшей степени потрясены. Насколько я понимаю, Саттон сделала это неприятное открытие только сегодня?
Она ответила не сразу. Она знала, что признаться во всем будет непросто, но не думала, что он сделает разговор таким трудным. Ей пришлось преодолеть искушение ответить утвердительно, потому что теперь ей казалось невозможным рассказать всю свою историю этому чужому человеку, который смотрел на нее столь безжалостным взглядом и говорил с ней таким издевательским тоном. Но внутренняя борьба длилась не больше минуты. Она прерывисто вздохнула и еле слышно сказала:
– Нет… я знала… со вторника. Я хочу объяснить вам… попытаться объяснить… почему я вам не сказала… до сегодняшнего дня.
– Ради Бога, не надо! Избавьте меня хотя бы от этого!
Ее поразила ярость, с которой он произнес эти слова. Она вскинула на него взгляд и инстинктивно отпрянула, увидев, каким гневом горели его глаза.
– Кардросс!
– Замолчите! – Он повернулся к столу и рывком раскрыл один из ящиков. – Можете мне ничего не объяснять!
Она стояла ошеломленная, не веря своим глазам, потому что предмет, который он выхватил из ящика и презрительно швырнул ей, был не чем иным, как ожерельем Кардроссов.
Вихрь предположений не привел ни к чему разумному; она была так растеряна, что смогла лишь прошептать:
– Оно у вас?
– Да, мадам Женушка, оно у меня! – ответил он.
Она почувствовала облегчение.
– О, как я рада! – вскричала она. – Но как… почему… я ничего не понимаю!
– Правда? Так я вам расскажу! – резко сказал он. – Час назад мне его принес хитрый маленький ювелир, чей сын – далеко не такой хитрый и, как я понимаю, не такой честный, как он сам! – купил его вчера за две тысячи фунтов! Думаю, он поздравлял себя с удачей: не каждый день в руки плывут такие клиенты! Ему бы, конечно, пришлось разрезать ожерелье, но и в таком виде оно стоит втрое больше, чем две тысячи, как вам известно. Нет, вам ведь это неизвестно, а?
Она едва ли уловила его горький, издевательский тон и даже не вполне поняла смысла его слов. Она смотрела на него, нахмурив брови, побледнев, тяжело дыша.
– Вчера, – повторила она. – Вчера? Кто… он сказал вам… кто?..
Его губы презрительно искривились.
– Нет, этого он мне не сказал. Его прекрасная клиентка – что вполне можно понять! – была под густой вуалью. – Вырвавшийся у нее легкий вздох облегчения не ускользнул от его внимания. – Да и я не так глуп, чтобы требовать дальнейших сведений на этот счет! – сказал он, и в голосе его снова зазвучала ярость. – Леди, безусловно леди. Молодая леди, одетая по последней моде, которая не сообщила своего имени – да и не могла этого сделать! – и не приняла в уплату банковского векселя. Неужели вы думаете, что после того, как мне это сказали, я стал расспрашивать Кэтворта дальше?
– Кэтворт? – быстро спросила она. – Тот человек, что приходил к вам – только что разговаривал с вами?
– Ну да! Если бы вы только знали! Вы сейчас подумали об этом, любовь моя? Но разве могли вы знать! Это не он купил за бесценок ожерелье Кардроссов! Вы-то имели дело с сыном – который, хотя, несомненно, и знает, что почем, но все-таки далеко не так сведущ, как его отец! Если верить моему новому знакомцу, он никогда не видел ожерелья Кардроссов и не слышал о нем. Что ж, может быть! Я слишком в большом долгу у отца, чтобы не верить ему. В конце концов, я никогда не имел дела с ювелиром с аллеи Крэнбурн. Может быть, молодой Кэтворт не мошенник, а просто еще зелен! Другое дело – Кэтворт-старший. Он-то узнал ожерелье Кардроссов, как только увидел его, и сразу понял свой долг! Мне очень жаль, что я был не в настроении, чтобы оценить эту сцену по достоинству! Как он был благоразумен! Как добродетелен! Не произнес ни одного недостойного джентльмена слова! Она даже не позволил себе выразить надежду на мое дальнейшее покровительство и, не моргнув глазом, выслушал все колкости, которые я произнес! Восхитительный человек – мне обязательно нужно стать его клиентом! Будет просто подло, если я им не стану!
Он умолк, но она не вымолвила ни слова и не двинулась с места. В ее глазах появилось странное, пустое выражение; хоть он этого и не знал, но несправедливые обвинения на ее счет обеспокоили ее меньше, чем догадка о том, что случилось на самом деле.
Он взял ожерелье и спрятал обратно в ящик. Поворачивая ключ в замке и убирая его, он сардоническим тоном проговорил:
– Надеюсь, вы простите меня; если впоследствии я буду хранить его у себя! Я уверен, что вы позволите, потому что вы никогда им не восхищались и не хотели его носить. Однако вам следовало бы узнать его стоимость, прежде чем пытаться продать его. Я не желаю, чтобы мою жену так легко обманывали, леди Кардросс!
Она заморгала и подняла руку, как будто хотела защититься:
– Ах нет! Джайлз, Джайлз!
Это его не тронуло.
– О, не тратьте на меня свои чары, моя красавица! Ничего не выйдет! Я был даже еще большим простаком, чем вы, но поверьте мне, игра окончена! Вы замечательно провели меня; одурачили нежным личиком и невинными повадками! Я думал, что достаточно искушен, но когда увидел вас – когда вы подали мне руку, и взглянули на меня, и улыбнулись… – Он осекся и, казалось, с усилием сдерживал овладевшее им бешенство. – Простите меня! Я не желал говорить на эту тему прежде, чем оправлюсь от горестного открытия… Ведь все подозрения, которые сваливались на меня в течение нескольких месяцев нашего супружества, подтвердились! Что ж! Я получил по заслугам! Нужно было быть умнее и не поддаваться на очарование вашего хорошенького личика, не верить, что за вашим прелестным обхождением скрывается сердце, достойное того, чтобы его следовало завоевать! Собственно, вы никогда не давали мне повода так думать, верно? Как я несправедлив, обвиняя вас в этом! Больше это не повторится, но я должен постараться получше выполнить свою часть обязательства по нашему соглашению. Теперь я понял, что мои надежды, увы, не оправдались, но это можно исправить. Скажите, любовь моя, во сколько вы оцениваете свою красоту, свою неизменную покорность, свое восхитительное благоразумие, свою всегдашнюю вежливость?
Она стояла неподвижно, не пытаясь защищаться от бросаемых ей в лицо ужасных обвинений и даже не пытаясь заговорить. Она была очень бледна, и хотя она слышала все, что ей говорили, это как бы не доходило до нее. Он говорил страшные вещи, но не знал правды: все это относилось к женщине, которой не существовало на свете, но никак не к ней. Ей было больно, что он так неверно судит о ней, но она не винила его за это. Точно так же неверно она сама судила о Дайзарте, а у нее было на это куда меньше причин.
– Ну? Что же вы колеблетесь? Или не знаете, чего я стою?
Она посмотрела на него и увидела чужого человека. Она не могла сказать ему правду, пока им владело это темное состояние духа, и тем более раскрыть ему ужасное подозрение, которое зародилось в ее сердце. В конце концов, он должен будет об этом узнать, но пока все так неопределенно… Но если ему грозит более страшное несчастье, чем он подозревает, возможно, еще можно успеть предотвратить его. Только нельзя терять драгоценного времени или позволять его ярости обрушиться на Дайзарта или Летти. Позже она ему расскажет, но не теперь, когда ее роль в этом деле вдруг стала эпизодической по сравнению с возможной ролью в нем Летти.
Она попыталась заговорить, но обнаружила, что голос ей не повинуется. Он все еще смотрел на нее жестким, гневным взглядом. Это причиняло ей боль, и на ее глаза навернулись слезы. Она смахнула их и, попытавшись выдавить жалкое подобие улыбки на дрожащих губах, с трудом выговорила:
– В-видите ли, я не могу сейчас ответить. Позже. Не сейчас!
Как слепая, она прошла к двери, но слегка вздрогнула и остановилась, услышав его голос:
– Нет, вернитесь! Я не хотел, Нелл! Я не хотел!
Он сделал быстрый шаг по направлению к ней, но тут дверь открылась и вошел дворецкий.
– Прошу прощения, ваша светлость! – извиняющимся тоном сказал он.
– В чем дело? – рявкнул Кардросс.
– Я думал, вы захотите узнать, милорд, что сэр Джон Сомерби пришел и ждет в салоне.
– Скажите ему, что я скоро приду!
– Нет, пожалуйста, идите к нему сейчас же! – мягко сказала Нелл и, не взглянув на него, вышла из комнаты.
Она быстро поднялась по лестнице, миновала свои комнаты и прошла к комнате Летти. Марта, прибежавшая через две минуты в ответ на звонок, который звучал так настойчиво, что ясно было – за шнур дергали с отчаянной решимостью, увидела, что посреди комнаты стоит Нелл, устремив на нее суровый, обвиняющий взгляд, под которым она вся съежилась.
– О, миледи! Я не знала, что это вы!
– Где ваша госпожа, Марта?
Движимая свойственным подобным людям инстинктом ни в чем не признаваться, Марта ответила, как бы защищаясь:
– Боюсь, не могу вам сказать, миледи.
– В самом деле? Тогда, пожалуйста, спуститесь вниз, к милорду, – спокойно сказала Нелл, подбирая свой короткий шлейф и направляясь к двери.
Этого было достаточно, чтобы, охваченная паникой, Марта рассказала все, что знала. Знала она не слишком много. Днем она действительно сопровождала Летти на Бонд-стрит, где они встретились с Селиной Торн. Тогда Летти отослала ее домой, сказав, что пойдет с кузиной на Брайнстон-сквер и что тетка потом отправит ее домой в экипаже.
– Так миссис Торн была с Селиной? – спросила Нелл.
– О да, миледи! – сказала Марта с излишней поспешностью.
– Вы ее видели?
Марта заколебалась, но прямой взгляд голубых глаз сильно подействовал на нее, и она пробормотала, что, по словам мисс Селины, миссис Торн была у Хукема.
– Понятно. В котором часу это было?
– Я… я не знаю, миледи! Не могу сказать точно. Мы вышли из дому, когда у вас был милорд Дайзарт.
– Лорд Дайзарт вышел отсюда около двух часов. Сейчас половина седьмого, но леди Летиция не вернулась, неужели вы не тревожитесь?
– Я думала… я думала, что это звонила госпожа!
Нелл оглядела комнату:
– Но вы еще не приготовили ее бальное платье?
– Госпожа сказала… что, может быть, она не поедет на бал, миледи! Она сказала… чтобы я не волновалась, если она задержится, и никому ничего не говорила – только, то, что она поехала к миссис Торн, но я сама больше ничего не знаю! Честное благородное слово, миледи!
– Но вы должны были знать, что она не собирается возвращаться. Нет, не лгите, пожалуйста! Леди Летиция не берет с собой щетки, расчески и зубной порошок, когда едет за покупками.
Марта расплакалась, говоря сквозь слезы, что она ничего не знает, что миледи дала ей нести пакет, сказав, что в нем какие-то вещи, которые она должна передать мисс Селине. Да, это был довольно большой сверок, но она не знала, что в нем; миледи сама упаковала его и ничего ей не сказала; и она готова на все ради миледи, особенно сейчас, когда этот милый ангел так несчастен и когда ей не к кому обратиться, кроме той, что прислуживала ей с колыбели.
– Достаточно. Вероятно, вы сыграли свою роль, думая сослужить службу своей госпоже, и вовсе не хотели помогать ей в том, что может навлечь на нее самые ужасные последствия. Но если она на самом деле сбежала, то вы оказали ей самую дурную услугу, какую только могли. Я надеюсь, что она не… собственно, я думаю, что мистер Эллендейл заботится о ее репутации больше, чем вы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39