– Он дурак, монсеньор. Он даже не догадался, что я не сплю, а только притворяюсь.
– Если верить тебе, малютка, мир населен дураками и дурами, и я склонен с тобой согласиться. Но продолжим. Казалось вероятным, что Леони убежала, и не менее вероятным, что бежала она в сторону Гавра. Но раз ни один из вас до этого города не добрался, я заключил, что вы прячетесь где-то между тем местом, где валялась карета, и Гавром. А потому, mes enfants, я поехал назад по дороге, пока не увидел ответвляющийся от нее проселок и свернул на него.
– Мы поскакали напрямик по полям, – перебила Леони.
– Без сомнения, путь более короткий, но не подходящий для кареты, не правда ли? В первой деревушке ничего о вас не знали, я поехал дальше и наконец, порядочно проплутав, добрался сюда. Как вы видите, удача мне улыбнулась. Будем надеяться, что она окажется столь же благосклонной и к моему дражайшему другу. Малютка, иди и переоденься.
– Хорошо, монсеньор. Что мы будем делать теперь?
– Там будет видно, – ответил Эйвон. – Поторопись!
Леони вышла. Его светлость взглянул на Руперта.
– Мой юный безумец, лекарь осматривал твою рану?
– Да, вчера вечером, черт бы его побрал!
– Что он сказал?
– Да ничего. Сегодня опять явится.
– Судя по твоему лицу, я заключаю, что он предсказал несколько дней в постели для тебя, мой мальчик.
– Десять, порази его чума! Но я буду здоров уже завтра.
– Тем не менее останешься лежать тут, пока почтенный эскулап не разрешит тебе встать. А я пока пошлю за Гарриет.
– Господи, зачем?
– Составить компанию моей воспитаннице, – невозмутимо объяснил герцог. – Надеюсь, мое письмо не вызовет нового нервического приступа. Гастону следует отправиться в Гавр. – Он встал. – Мне нужны перо, чернила и бумага. Думаю, они найдутся внизу. А тебе, мой милый, следует часок поспать.
– Ну а Сен-Вир? – спросил Руперт.
– Дражайший граф, вероятнее всего, рыщет по окрестностям. Надеюсь вскоре его увидеть.
– Да, но как ты поступишь?
– Я? Никак.
– Я бы дал сто гиней, чтобы увидеть его лицо, когда он встретит здесь тебя.
– Да, не думаю, что он придет в восторг, – сказал герцог и вышел.
Глава 21
ПОРАЖЕНИЕ ГРАФА ДЕ СЕН-ВИРА
Хозяин и хозяйка «Черного быка» в селении Леденье никогда еще не принимали в своей скромной гостинице столь знатных гостей. Мадам приказала слуге бежать к соседке мадам Турнуаз, и вскоре эта дама влетела в дверь вместе с дочкой, чтобы помочь мадам в ее приготовлениях. Когда она услышала, что в гостиницу со свитой прибыл такой вельможа, как английский герцог, у нее глаза от удивления стали совсем круглыми, а когда по лестнице спустился его светлость в бледно-зеленом кафтане с серебряным шитьем, с аметистами в жабо и в перстнях, она уставилась на него разинув рот.
Его светлость прошел в маленькую гостиную и потребовал письменные принадлежности. Хозяин поспешил туда с чернильницей и осведомился, не угодно ли его светлости чего-нибудь. Герцог приказал подать бутылку канарского и три рюмки и сел за письмо к кузине. На его губах играла легкая улыбка.
«Дражайшая кузина,
уповаю, что к тому времени, когда вы получите сию эпистолу, прискорбное нездоровье, постигшее вас, когда я имел удовольствие лицезреть вас три дня тому назад, уже совсем прошло. Я в отчаянии, что вынужден причинить вам новые неудобства, но должен нижайше просить вас приехать ко мне сюда, елико возможно быстрее. Гастон, податель сего письма, будет вас сопровождать. Прошу, упакуйте свои сундуки для долгого пребывания тут, ибо, по всей вероятности, я отсюда отбуду в Париж. Вы будете утешены, узнав, что моя воспитанница находится со мной в этом прелестном селении, как и милорд Руперт.
Имею честь, любезная кузина, остаться вашим самым преданным, смиренным и покорным слугой.
Эйвон».
Его светлость расписался с кудрявым росчерком, все еще улыбаясь. Открылась дверь, и вошла Леони в облаке белого муслина, опоясанная голубой лентой и с голубой лентой в волосах.
– Монсеньор, правда, леди Фанни очень добра, что прислала мне такое красивое платье? Я в нем выгляжу хорошенькой, ведь правда?
Герцог поставил рюмку.
– Дитя мое, ты выглядишь обворожительно. Вкус леди Фанни безупречен. – Он встал и взял со стола плоский бархатный футляр. – Прошу тебя принять этот пустячный знак моей привязанности, малютка.
Леони порхнула к нему.
– Еще один подарок, монсеньор? По-моему, вы ко мне очень-очень добры! А что это?
Его светлость открыл футляр, и губы Леони сложились в беззвучный кружок изумления.
– Монсеньор!
Герцог поднял жемчуга с их бархатного ложа и застегнул на ее шее.
– Ах, монсеньор, благодарю вас! —еле выговорила она и пропустила длинную нить между пальцами. – Какие красивые! Они мне так нравятся! Хотите, чтобы я сделала вам реверанс, или достаточно поцеловать вам руку?
Его светлость улыбнулся.
– Ни то, ни другое, малютка, необязательно.
– А я сделаю и то и другое! – возвестила Леони и, раздвинув юбки, склонилась перед ним в глубоком реверансе так, что из-под муслиновых оборок выглянул носок туфельки. Потом она поцеловала герцогу руку и выпрямилась. В заключение она оглядела наряд его светлости.
– По-моему, вы одеты очень красиво, – сказала она.
Эйвон поклонился.
– Мне нравится, – продолжала Леони. – Монсеньор, я теперь ничего не боюсь. А что вы сделаете со свиным отродьем, когда он явится сюда?
– Буду иметь честь представить тебя ему, дорогая моя, – ответил Эйвон. – А ты сделаешь ему самый свой надменный реверанс. Мы сыграем маленький спектакль.
– Да? Я не хочу приседать перед ним. Я хочу, чтобы он очень пожалел.
– Поверь мне, он еще очень пожалеет, но время для этого пока не настало. И не забывай, ma fille, что моего дражайшего друга ты увидишь впервые.
– А, ба! Не понимаю! – воскликнула она. – Я же его много раз видела, и он меня!
– Попробуй разбудить свое воображение, – вздохнул его светлость. – Дражайший граф похитил моего пажа Леона. А ты – моя воспитанница, мадемуазель де Боннар.
– А-а! – с сомнением произнесла Леони. – Так я должна быть любезной?
– Очень любезной, дитя. И помни, ты и я приехали сюда поправить здоровье. Мы ничего не знаем ни о каких похищениях, о скверном кофе или о… э… свиных отродьях. Ты сумеешь поиграть в притворство?
– Конечно, монсеньор! А он тоже будет притворяться? Как вы думаете?
– У меня есть причины полагать, дитя, что он последует моему примеру.
– Но почему, монсеньор?
– Потому что, дитя, у него есть тайна, и он подозревает, что она мне известна. Но тайна эта весьма неблаговидная, и он не захочет показать мне, что знает об этом. Видишь ли, мы фехтуем, но только я все вижу ясно, а он держится в потемках.
– Понимаю! – воскликнула она. – И удивится, увидев вас тут, n'est-ce pas?
– Полагаю, что так, – согласился его светлость, подошел к столу и налил вина в две рюмки. – Моя дорогая, пью за твое благополучное избавление от опасности!
– Благодарю вас, монсеньор. Но за что выпить мне? – Она наклонила голову набок. – Voyons, я просто выпью за моего дорогого монсеньора.
– Очень мило, – сказал герцог. – Гастон? А 1а bonne heure! Ты тотчас отправишься назад в Эйвон-Корт, Гастон.
Лицо Гастона вытянулось.
– Слушаю, монсеньор.
– И отвезешь это письмо моей кузине. Она отправится с тобой во Францию. Гастон заметно повеселел.
– Далее, ты заедешь к милорду Меривейлу и заберешь у него одежду милорда Руперта. Ты понял?
– Весь гардероб милорда Руперта? – спросил Гастон с ужасом.
– Да, весь. А если он там, привези и камердинера милорда. О, чуть не забыл – и камеристку мадемуазель Леони. Прикажи ей упаковать остальные платья мадемуазель и привези ее – а также их – ко мне сюда.
Гастон заморгал.
– Слушаю, монсеньор, – с усилием выговорил он.
– Отправишься ты, разумеется, на «Серебряной королеве», а все, что тебе поручено, доставишь в Портсмут в карете. – Его светлость бросил камердинеру пухлый кошелек. – Да, и в Портсмуте, по дороге в Эйвон-Корт, ты отыщешь гнедую лошадь.
– Bon Dieu! – прошептал Гастон. – Гнедую лошадь, да, монсеньор.
– Гнедую лошадь, которая принадлежит некоему мистеру Мэнверсу из Кросби-Холла и была продана милордом Рупертом в понедельник. Ты ее выкупишь. – Вслед за первым полетел второй кошелек. – Цена не важна. Распорядишься, чтобы ее отвели в Кросби-Холл с поклоном от милорда Руперта и… э… благодарностью. Это ты тоже понял?
– Да, монсеньор, – ответил Гастон уныло.
– Bien. Сегодня, если не ошибаюсь, среда. Вернешься сюда не позднее понедельника. А теперь пошли ко мне Мийкина. Можешь идти.
Незамедлительно явился грум.
– Ваша светлость изволили звать?
– Да. Поедешь в Париж, друг мои, не позже чем через час.
– Слушаюсь, ваша светлость.
– И предупредишь превосходнейшего Уокера о моем приезде. Вернешься с дормезом, малой дорожной каретой и коляской для багажа милорда Руперта. В Руане, Тине и Понтуазе оставишь сменных лошадей. В Руане я переночую в «Золотом петухе».
– Слушаюсь, ваша светлость. Какой день назвать хозяину?
– Не имею ни малейшего представления, – ответил герцог. – Но когда приеду, мне потребуются четыре спальни, гостиная и комнаты для моих слуг. Надеюсь, я говорю ясно?
– Да, ваша светлость.
– Это все, – сказал Эйвон.
Мийкин поклонился и вышел.
– Voyons, – заметила Леони из своего кресла у камина. – Мне очень нравится слушать, как вы говорите, сделай это, сделай то! Мне нравится слышать, как они отвечают только: «Слушаю, монсеньор» – и сразу бегут исполнять ваше распоряжение.
Эйвон улыбнулся,
– Только раз в жизни у меня был слуга, который осмеливался возражать, когда я приказывал.
– О? – Леони посмотрела на него самым невинным взглядом. – И кто же это был, монсеньор?
– Паж, моя дорогая, по имени… э… Леон.
Глаза у нее заискрились, но она чинно сложила
руки на коленях.
– Tiens! He понимаю, как он посмел, монсеньор.
– Мне кажется, он посмел бы сделать все, что ему вздумалось бы, – сказал герцог.
– Правда? А он вам нравился, монсеньор?
– Ты кокетка, дорогая моя.
Она засмеялась, покраснела и кивнула.
– Это не комплимент, – заметил герцог, подошел к камину и сел. – Как ты слышала, я послал
за твоей дуэньей.
– Да. – Она состроила гримаску. – Но ведь до понедельника она не приедет, правда? А зачем мы едем в Париж?
– Почему бы и нет? – ответил Эйвон. – Твое воспитание почти завершено. И ты сделаешь реверанс высшему свету.
– Неужели, монсеньор? Vraiment? Наверное, это будет fort amusant. И я буду ездить к Вассо?
Брови герцога сошлись на переносице.
– Нет, ma fille, не будешь. Это одно из тех мест, которые ты постараешься забыть.
Леони поглядела на него из-под ресниц.
– И… и Мэзон-Шурваль?
– Я возил тебя туда? – Его светлость все еще хмурился.
– Но да, монсеньор. Только вы приказали мне ждать вас в вестибюле.
– Значит, настолько порядочности во мне еще осталось. Да, Мэзон-Шурваль ты должна забыть непременно. Интересно бы узнать, каким он тебе показался?
– Да никаким, монсеньор. По-моему, это не слишком хорошее место.
– Да, малютка, ты права. Это не очень хорошее место, и я не был… хорошим, когда повез тебя туда. Ты вступишь в совсем другой мир.
– Расскажите! – умоляюще сказала Леони. – Я буду ездить на балы?
– Непременно, ma belle.
– И вы будете танцевать со мной?
– Дорогая моя, оспаривать эту честь найдется много кавалеров. Я тебе не понадоблюсь.
– Если вы не будете танцевать со мной, я совсем не стану танцевать, – объявила Леони. – Но вы же будете, правда?
– Может быть, – сказал он.
– Я не люблю «может быть», – сказала она. – Обещайте!
– Нет, ты на самом деле чрезвычайно exigeante, – пожаловался он. – Для меня время танцев уже миновало.
– Eh, bien! – Леони вздернула подбородок. – Ну а для меня оно еще не пришло, я слишком молода, чтобы танцевать. Nous voila!
– Ты, моя малютка, – сказал герцог сурово, – очень своевольный и непослушный ребенок. Не понимаю, как я еще тебя терплю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49