– Voyons! Я вас всех заставила засмеяться! – объявила она. – И я хотела, чтобы вы засмеялись. Я – остроумица, enfin.
Давенант смотрел на Эйвона, начиная догадываться, потому что в глазах герцога, устремленных на его воспитанницу, была неизъяснимая нежность, и Давенанту просто не верилось, что он глядит на его светлость.
– Право же, что за дитя! – сказала миледи, утирая глаза платочком. – Клянусь, в твоем возрасте я не осмелилась бы так заговорить с Джастином ни за что на свете!
– И я, – подхватил Руперт. – Но, разрази меня, она осмелится на что угодно! – Он обернулся к Давенанту. – Такой девушки еще не рождалось, Хью! Вы знаете, ее даже похитили!
– Похитили? – Давенант обвел всех недоверчивым взглядом. – То есть как похитили?
– Да это свиное отродье, – презрительно объяснила Леони.
– Любовь моя! – Леди Фанни приподнялась. – Я не ослышалась? Какие слова ты произнесла?
– Да, но, мадам, монсеньор позволяет мне говорить «свиное отродье». Ведь правда, монсеньор?
– Малютка, это не слишком изящное выражение, и оно ни с какой стороны не внушает мне восторга, но, если не ошибаюсь, я действительно сказал, что буду его терпеть, если ты воздержишься от упоминаний о свином… э… пойле.
– Ну да, – сказала она победоносно.
– Но что все это означает? – перебил Давенант. – Кто похитил Леони? Это правда?
Марлинг кивнул.
– Редкая гнусность!
– Но кто это? Кто это… свиное отродье?
– Мерзкий граф Сен-Вир! – сказала Леони. – Он заставил меня проглотить скверное питье и привез во Францию, а Руперт меня спас!
Давенант впился глазами в герцога.
– Сен-Вир! – сказал он и повторил еле слышно: – Сен-Вир!
Его светлость быстро оглянулся. Но лакеи давно вышли.
– Да, Хью, да! Милейший граф.
Давенант открыл было рот, но снова его закрыл, ничего не сказав.
– Совершенно верно, – кивнул его светлость.
– Но Эйвон, – это сказал Марлинг, – Фанни говорит, что Сен-Виру и его жене посланы приглашения на бал. Зачем вам это?
– По-моему, какая-то причина у меня есть, – задумчиво произнес его светлость. – Без сомнения, рано или поздно я припомню какая.
– Если этот мерзавец явится, я не сумею сдержаться! – отрезал Руперт.
– Не думаю, что он приедет, дитя мое. Хью, если ты кончил, предлагаю перейти в библиотеку. Это единственная комната, где Фанни ничего не тронула.
Фанни встала из-за стола и погрозила брату пальцем.
– Перед началом бала я распахну ее двери, можешь быть спокоен! И я думаю, не расставить ли там карточные столики?
– Нет, – твердо сказала Леони. – Это совсем-совсем наша комната, монсеньор. Не позволяйте ей! – Она оперлась кончиками пальцев на его полусогнутую руку и приготовилась выйти с ним из столовой. Хью расслышал настойчивый шепот: – Монсеньор, только не эту комнату! Мы всегда сидим там. Вы привели меня туда в самый первый вечер.
Эйвон повернул голову.
–Ты слышишь, Фанни?
– Несносно! – страдальчески произнесла миледи. – Какая разница, дитя? Что за причина?
– Мадам, я не нахожу нужного слова. Вот как отвечает монсеньор, когда вы спрашиваете, почему он делает то или это.
Руперт открыл дверь.
– Черт, я знаю, о чем она! Прихоть!
– C'est cela! – Леони сделала пируэт. – Сегодня вечером ты очень умен, Руперт, так мне кажется.
Дамы рано удалились спать, а Руперт увез упирающегося Марлинга к Вассо, и Эйвон с Хью остались одни в тихой библиотеке. Хью обвел ее взглядом, чуть улыбаясь.
– Прямо как в былые времена, Джастин!
– Точнее говоря, как три месяца назад, – отозвался Джастин. – Я превращаюсь в патриарха.
– Неужели? – сказал Хью, и его улыбка стала шире. – Могу ли я поздравить тебя с успехами твоей воспитанницы?
– О, пожалуйста! Она тебе понравилась?
– Необычайно. Париж будет очарован. Такая оригинальная непосредственность!
– Да, она плутовка, – согласился его светлость.
– Джастин, при чем тут Сен-Вир?
Тонкие брови поднялись.
– Мне как будто припоминается, мой милый, что я всегда находил любопытство твоим прискорбнейшим недостатком.
– Я не забыл историю, которую ты мне рассказал… В этой самой комнате, Джастин. Так Леони – орудие, с помощью которого ты намерен уничтожить Сен-Вира?
Его светлость зевнул.
– Ты меня утомляешь, Хью. Тебе ли не знать, что я всегда был склонен вести свою игру сам и один.
Давенант понял, что ничего от него не добьется, и оставил дальнейшие попытки. Вскоре вошел Марлинг и сказал, что Руперт вряд ли вернется до утра.
– А кто был там?
– За столами почти не было места, но у меня так мало здесь знакомых! – ответил Марлинг. – Когда я уходил, Руперт сел за кости с неким Лавулером. – Он взглянул на Эйвона. – Мальчик неисправим, Эйвон. В один прекрасный день он проиграет в кости свою душу.
– О, надеюсь, что нет, – сказал Эйвон. – Так он проигрывал?
– Да, – ответил Марлинг. – Это не мое дело, Джастин, но я думаю, вам следовало бы умерить его страсть к игре.
– Согласен, – сказал Давенант. – Мальчик слишком легкомыслен.
Эйвон неторопливо направился к двери.
– Возлюбленные, оставляю вас вашим назиданиям, – произнес он негромко и вышел.
Хью засмеялся, но Марлинг нахмурился.
– Невыносимый Сатана, – сказал Хью.
– Его словно бы не заботит судьба Руперта, – угрюмо сказал Марлинг. – Ему следовало бы иметь какую-нибудь власть над мальчиком.
– Мой дорогой Марлинг, Руперт станет чинным, стоит Эйвону пошевелить пальцем.
– Превосходно, Хью, но я не видел, чтобы он хоть раз им шевельнул!
– А я видел, – ответил Хью и подошел поближе к огню. – И еще я вижу большую перемену в нашем Сатане.
– Да, – согласился Марлинг. – Влияние этой девочки. Миледи грезит о свадьбе.
– Я был бы рад. – Хью закинул ногу на ногу. – В глазах Эйвона, когда он смотрит на Леони, есть что-то…
– Я ему не доверяю.
– А я, против обыкновения, – да. – Хью усмехнулся. – Когда я в последний раз видел Леони… она тогда была еще Леоном, она говорила только «да, монсеньор» и «нет, монсеньор». А теперь «монсеньор, вы должны сделать то-то» и «монсеньор, я хочу того-то!». Она вертит им, как ей вздумается, а ему, черт побери, это нравится!
– Но в его манере держаться с ней нет и намека на влюбленность, Хью! Вы же слышали, как он разговаривает с ней: бранит, наставляет.
– Да, но в его голосе я слышу ноту… ноту нежности, даю слово! Ухаживание, мне кажется, не из обычных, но в воздухе попахивает свадьбой.
– Она же на двадцать лет моложе его!
– По-вашему, это имеет значение? Я бы не пожелал Джастину в невесты его ровесницу. Но ребенка, которого надо лелеять и оберегать. И готов поклясться, он сумеет ее беречь!
– Возможно. Не берусь судить. Но она возвела его на пьедестал, Давенант. Она преклоняется перед ним!
– Ив этом я вижу его спасение, – сказал Хью.
Глава 25
ЛЕОНИ ДЕЛАЕТ РЕВЕРАНС ВЫСШЕМУ СВЕТУ
Леди Фанни отступила на шаг, чтобы лучше обозреть дело своих рук.
– Не могу решить, – сказала она, – вплести ли ленту в твои волосы или… Нет! Я знаю: одна белая роза! – Она взяла цветок со столика у нее под рукой. – Остальных вполне достаточно, чтобы приколоть к корсажу, милочка. А где заколка, которую подарил тебе Джастин?
Леони, сидевшая перед зеркалом, протянула ей жемчужную с брильянтами заколку, и миледи бережно приколола розу над левым ухом Леони среди напудренных кудрей, которые искусный куафер, сотворив чудеса, уложил в прическу на царственной головке и даже умудрился опустить самый длинный локон на плечо.
– Лучше невозможно! – произнесла свой приговор миледи. – Подай мне заячью лапку, милая!
Горничная Леони подала ей требуемый предмет и застыла наготове над всевозможными баночками.
– Чуть-чуть румян, пожалуй, – сказала Фанни. – Легкий намек… вот так! Губную помаду!.. Не вертись, любовь моя, я не хочу переложить. Так! Пудру! – Заячья лапка порхала над лицом Леони. Миледи внимательно оценивала результаты своих стараний. – Очень хорошо! А теперь мушки. Я думаю, две! Не корчись, дитя мое! – Умелые пальцы прилепили мушки – одну под ямочкой, другую повыше. – Бесподобно! – вскричала миледи. – Во имя всех святых, погляди на часы! Надо торопиться. Встань, Леони, а ты, милая, подай платье.
Леони стояла в кружевном корсаже и широкой юбке, складки которой водопадом ниспадали со вшитого обруча, и смотрела, как Фанни расправляет складки распашного платья из мягкой белой парчи. Миледи ловко надела его ей через голову, не задев ни единого волоска, распялила на обруче, одернула и приказала горничной зашнуровать его. Из-под края юбки выглядывали ножки Леони в туфельках из белого атласа. Каблучки были усажены крохотными брильянтиками. Две пряжки, тоже подарки Эйвона, соперничали с ними в блеске. Леони вытянула носок, серьезно созерцая эффект.
Фанни набросила на ее плечи кружевное фишю – такие белые плечи, словно полого поднимающиеся из белой пены. Фанни расправила оборки на рукавах, завязала ленты и жемчужной булавкой приколола к узлу две оставшиеся розы,
– Что это, мадам? – быстро спросила Леони. – Она не моя, я знаю.
Фанни осторожно ее поцеловала.
– О, это пустячок, моя прелесть, который мне захотелось подарить тебе! Прошу, не придавай ему значения.
Леони покраснела.
– Вы очень добры ко мне, мадам! Благодарю вас. В дверь поскреблись. Горничная пошла ее открыть и вернулась с серебряным подносиком, на котором лежали два свертка и белые розы в серебряном портбукете.
– Для мадемуазель, – сказала горничная с улыбкой.
Леони подбежала к ней.
– Для меня? От кого? – Она наклонилась и прочла карточки на подарках. – Руперт… мосье Марлинг… мосье Давенант. Как они добры! Но почему вы все дарите мне подарки, мадам?
– Душенька, это твой первый бал! Думаю, Хью спросил у Джастина, какие цветы выбрать. – Она взяла букет в руку. – Взгляни, дитя, какой искусной работы серебро! А что написано на карточке?
Леони взяла карточку двумя пальцами.
– «Леону от Хью Давенанта». Voyons, сегодня вечером я не Леон, а мадемуазель де Боннар! А что тут? От мистера Марлинга… Ах, колечко! Мадам, посмотрите! – Она развернула последний подарок, который оказался веером из куриной кожи с тонким рисунком и палочками слоновой кости. – Руперт такой умница! Мадам, откуда он узнал, что мне нужен веер?
Фанни таинственно покачала головой.
– Дитя, меня не спрашивай. И перестань прыгать по комнате, дурочка! Где жемчуга Джастина?
– Ах, жемчуга! – Леони кинулась к туалетному столику и извлекла из шкатулки длинную нить молочно-белых жемчужин.
Фанни дважды обвила ожерельем ей шею, бросила отчаянный взгляд на часы, обрызгала духами платочек и Леони, последний раз одернула белую парчу и поспешила к двери.
– Вы будете готовы еще не скоро! – воскликнула Леони. – И все потому, что одевали меня. Мне вас подождать, мадам? Здесь?
– Да, дитя, конечно. Я хочу присутствовать, когда Джа… когда они увидят тебя. Но пойдем, ты посидишь со мной, пока я закончу мой туалет.
Однако Леони была не в настроении сидеть смирно. Она прогуливалась перед зеркалом, делала реверансы своему отражению, играла веером, нюхала свои розы.
Рейчел в этот вечер все делала быстро, и вскоре миледи уже была облачена в шелковый розовый роброн с юбкой из серебряных кружев на таком широком обруче, каких Леони еще видеть не приходилось. Миледи вновь провела заячьей лапкой по лицу, надела на руки браслеты и вставила колышущиеся перья в свою неподражаемую прическу.
– Ах, мадам, как это все красиво! – сказала Леони, останавливаясь.
Миледи состроила себе гримаску в зеркале.
– Сегодня не имеет значения, как я выгляжу, – вздохнула она. – Тебе нравится серебряное кружево, дитя? И туфли? – Она приподняла юбки и показала хорошенькую лодыжку.
– Да, мадам, нравятся… ах, очень! А теперь пойдемте вниз и покажемся монсеньору!
– Сию минуту, душенька. Рейчел, мои перчатки и веер! Леони, возьми букет в другую руку, а ленту веера надень на запястье. Чудесно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49