– Но скажи на милость, что такое стряслось с парнем?
Но Кон только пожал плечами. Откуда было ему знать, что творится внутри Барта, и кроме того, его ревнивое чувство к близнецу было только растревожено новыми известиями.
Вообще-то Барт оставался прежним, охочим до шуток и дружеских потасовок с ним, но с некоторых пор Кон ощущал, что временами брат словно уходит в себя... Он как будто стал жить в ином мире, где уже не было места для него, для Кона... Раньше ни одно их любовное приключение не было причиной для подобного внутреннего уединения, и Кон сейчас испытывал к Лавли неприязнь, смешанную с тягой, и пытался при любой возможности как-нибудь ей насолить. Но когда он при этом видел обиженный, удивленный взгляд Барта, направленный на него, он готов был ударить брата. Конрад в такие минуты хотел бы, чтобы Барт вечно оставался с ним, в недосягаемой дали от всяческих женских чар, и прежде всего чар именно ее, Лавли...
В доме воцарилось напряженное ожидание, прежде всего потому, что старик Пенхоллоу, как только его немного отпустила подагра, взял себе за правило вставать спозаранку и обходить весь дом, а потом ехать осматривать поместье и конезавод. После этого утреннего всплеска энергии старик обычно сидел в кресле-качалке, закутавшись в плед, и требовал, чтобы ему потерли то спину, то ногу. Он постоянно придирался к Ингрэму, Раймонду и Барту, выискивая их оплошности и немилосердно их честя, чем естественным образом способствовал их союзу против него...
Кроме того, заметив безумную любовь Клары к редким растениям в оранжерее, каким-нибудь там гименофилам или осмундиям, он стал угрожать ей, будто намерен переделать весь ее цветник под итальянского типа садик, где разместит плодовые деревья, чтобы доставить удовольствие своей жене (которой, по правде сказать, он не собирался доставлять особых удовольствий). Но хотя это объяснение и было совершенно нелепым (ибо интерес Фейт к растениям ограничивался их помещением в красивую вазочку), Клара была просто насмерть перепугана, и вся семья буквально сплотилась для того, чтобы отстоять ее маленькие интересы... В этом оказался солидарен с Кларой и старший садовник Хэйл, который заявил, что у него и так не хватает времени на весь цветник, а уж на его переобустройство – тем более, особенно в отсутствии его помощника, коего миссис Пенхоллоу ежедневно берет с собой, чтобы он возил ее на машине по цветущим окрестностям...
Неожиданным образом это высказывание садовника мгновенно изменило настроение Пенхоллоу, который взбесился оттого, что его жена позволяет себе подолгу отрывать слуг на шоферские дела... Он освободил от этой обязанности младшего садовника и стал возить жену сам, правда, не дальше берега Мура, как максимум – до Бодмина и Лискерда, самых ближних городков. Там он встречался со множеством знакомых, веселился как мог и был очень доволен тем, что все они в один голос признавали его еще очень крепким мужчиной...
Однажды Пенхоллоу пришло в голову навестить викария, и на сей раз он взял с собой Джимми, прекрасно зная, что ни викарий, ни в особенности его жена на дух не переносят этих демонстраций внебрачных детей. Но Пенхоллоу доставляло невероятное удовольствие наблюдать смущение викария, стоявшего на дороге у дома, чтобы встретить их и поговорить, и извиняющегося за отсутствие жены... И старик Пенхоллоу с помощью Джимми так искусно разыграл полного инвалида, с трудом выбирающегося из автомобиля, что миссис Венгрен, наблюдавшая все это из окна, все-таки вынуждена была выйти вслед за мужем и вступить в беседу, надеясь, что таким образом удастся избежать входа Пенхоллоу с незаконнорожденным сыном в их дом... Ей пришлось с натянутой светской улыбкой долго выслушивать благодушные заверения Пенхоллоу, что он заехал к ним только затем, чтобы узнать, как она поживает.
По мнению миссис Венгрен, старый Пенхоллоу был просто средоточием мирового зла. Ее безумно выводило из себя, когда в ответ на вполне вежливый и ни к чему не обязывающий вопрос о том, как поживают его сыновья, Пенхоллоу с широкой улыбкой отвечал, что «все эти молодые бандиты, включая и этого молодца, который сейчас со мной, сушат себе мозги за всякой ерундой».
Миссис Венгрен была так взбешена этим плевком в ее добропорядочную христианскую душу, что затряслась, и Пенхоллоу решил больше не трепать ей нервы, а поехать в гости к Гастингсам и посмотреть, удастся ли ему вызвать такую забавную реакцию у Розамунд Гастингс, жены Клиффорда, с которой Пенхоллоу с самого начала был на ножах.
Но Розамунд сумела удержать себя в рамках приличия, источая только холодок аристократического презрения к Пенхоллоу, и старик воображал себе, какой значительной темой для разговора будет у Гастингсов его приезд, когда Клифф заявится домой на ленч.
После всего Пенхоллоу вернулся в Тревелин страшно измотанный физически, но все еще движимый тем неясным беспокойством, которое не давало ему сидеть на месте... И хотя вынужден был лечь в постель, он потребовал, чтобы все домочадцы собрались у него в спальне и сидели там допоздна, обсуждая с ним виды на урожай и качество лошадей, играя в покер и слушая интересные случаи из его молодости. Этому всему сопутствовало обязательное поглощение весьма солидного количества виски с такой закуской, от которой, по крайней мере у самого Пенхоллоу, ночью просто обязано было сделаться расстройство желудка.
Доктор Уилфред Лифтон, наблюдавший его и Рейчел с незапамятных времен, помимо того что флегматично принимал у Рейчел все роды, начиная с Ингрэма и кончая близнецами, самому мистеру Пенхоллоу только сонным голосом сообщал время от времени, что тот скоро убьет себя выпивкой. Но Пенхоллоу только радостно смеялся в ответ и кричал, что не позволит, чтобы какой-то жалкий докторишка указывал ему, что делать, а что не делать, а если делать – то как! Он всегда наотрез отказывался даже от прослушивания, но взамен предлагал старому приятелю стакан бренди.
Доктор Лифтон не хватал звезд с неба и был немного старомоден, однако он был спортсмен и охотился на лис, и это странным образом придавало ему в глазах местной общественности гораздо больше солидности, чем современные методы и глубокие познания его более молодых коллег. Это был весьма суровый бескомпромиссный джентльмен, который предпочитал лечить своих пациентов старыми, проверенными еще прадедами методами.
И все-таки даже он при встрече рекомендовал Фейт и Раймонду поберечь старика Пенхоллоу и ни в коем случае не позволять ему подобных выходок с дальними выездами: в его состоянии это может быть смертельным, заметил Лифтон. Раймонд, выслушав этот совет, коротко хохотнул, посоветовал доктору самому поговорить с пациентом и вышел из комнаты, бурча себе под нос, что никакая медицина не справится с этим стариком.
Фейт сказала доктору, что ведь он знает, ЧТО из себя представляет ее муж. Доктор Лифтон не мог спорить с этим, однако заметил, что если возлияния виски и бренди будут продолжаться, то он не может отвечать за результат.
– Но он говорил, будто вы разрешили ему немножко простимулировать, как бы это сказать, его жизненную энергию! – робко сказала Фейт.
– Скажите, миссис Пенхоллоу, а знаете ли вы, какое именно количество горячительных напитков потребляет ваш муж? – осведомился доктор Лифтон.
– Да, точнее, нет... Но мне кажется, что, несмотря на то что он много пьет, ему сейчас гораздо лучше, чем было всю эту зиму...
– У него самый удивительный организм из всех, что я встречал у человеческого существа, – констатировал доктор Лифтон. – Однако долго не продержится и он. А еще эти странные поездки по окрестностям! Нет, вам придется использовать все свое влияние на него, дорогая!
Фейт не могла прямо сказать доктору, что не имеет ни малейшего влияния на супруга, о чем доктор знал и без нее, и пробормотала только:
– Ну конечно, конечно... Но знаете, у него такой непреклонный характер...
– Да, это самый упрямый старый осел во всей округе! – высказался доктор Лифтон, некоторым образом противореча сам себе.
Клара, когда ей передали содержание этих бесед с доктором, покачала головой и заявила, что Лифтон так же мало понимает в организме Пенхоллоу, как она – в устройстве двигателя внутреннего сгорания.
– Ах, Фейт, милая моя, этот Лифтон вот уже тридцать лет твердит Адаму, что тот убьет себя выпивкой, но Адам все еще пьет, живет и здравствует, и незаметно, что добрый Бог собирается призвать его к себе в ближайшее время. Мне кажется, что грудная жаба, на которую он так любит жаловаться, вовсе не так опасна... А что касается его разъездов, так это у него всегда по весне кровь играет... Не надо обращать на его выходки никакого внимания, и он сам по себе как-нибудь успокоится.
– Как же это можно – не обращать никакого внимания, когда он делает такие чудовищные вещи! – сказала Фейт, несколько оскорбленная, помимо прочего, преуменьшением болезней ее супруга. – А знаете ли вы, что он возил к Розамунд Джимми и просто заставил ее обращаться с ним как с его сыном?
– Это верно, ему не следовало этого делать! – согласилась Клара. – Но ведь Адам – он такой, ему всегда доставляло удовольствие шокировать людей!
– Да, но я думаю, это было просто оскорбительно! – сказала Фейт. – И кроме того, то, что он берет Джимми с собой, делает этого молодца еще более невыносимым, чем обычно! Он ведет себя так, словно может здесь все!
– На вашем месте я не стала бы переживать по этому поводу! – сказала Клара. – Мальчики быстро поставят его на место, если он станет воображать о себе больше, чем следует.
– Кого поставят? И на какое место? – полюбопытствовал Юджин, который только вошел и не слышал начала разговора.
– Фейт считает, что твой отец делает из Джимми своего личного придворного шута.
– Прекрасный ход! – сказал Юджин, осторожно усаживаясь в кресло. – Но это выше моего понимания. Я признаю, что со стороны отца было очень благородно поместить его в наш дом, и тем более благодарен, что он не распространил эту практику навсех своих внебрачных детей...
– Я не жду ни от кого из вас цивилизованного взгляда на вещи, – сказала Фейт. – Однако для меня пребывание Джимми в доме – прямое оскорбление!
Юджин посмотрел на нее в изумлении:
– Помилуйте, но ведь тот злосчастный эпизод произошел еще до... До того, как у отца появились вы!
– У вас ни у кого нет ни капли нравственного чувства! – вскричала Фейт со слезами на глазах.
– Это верно, – кивнул Юджин. – За исключением, пожалуй, Барта. Не правда ли, в его трогательном желании узами брака скрепить свой... гм!.. союз есть что-то наивное и чистое?
Фейт жарко покраснела.
– Неправда! – воскликнула она. – Лавли никогда и не мечтала ни о чем подобном! Это просто зловредный, гадкий слух!
Клара смотрела на них обоих с выражением легкого испуга, который она, впрочем, никак не хотела показать...
– Если он даже и собирается что-то сделать в этом роде, я не хотела бы, чтобы об этом прознал его отец! – сказала она.
– Да нет же, Клара, я уверена, что это просто очередной скандал, которые время от времени любит затевать Юджин! Я совершенно уверена, что девушка просто не замечает Барта!
Клара воздержалась от внятного ответа, пробормотав только, что всегда считала эту Лавли мерзкой девчонкой. Фейт, совершенно обескураженная, выбежала из комнаты. Юджин зевнул и заметил в воздух, что крайне трудно понять, какие мотивы были у отца при его второй женитьбе.
– Да, она очень, очень утомительна и к тому же навязчива, – согласилась Клара. – Но все-таки, Юджин, не стоит постоянно тыкать ее, словно загнанную в нору лисицу. Ее все твои шпильки очень ранят. И она очень переживает из-за того, что Клею придется вернуться домой... Оставь уж ее в покое.
– Если она не хочет приезда Клея, то я могу с ней только солидаризироваться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Но Кон только пожал плечами. Откуда было ему знать, что творится внутри Барта, и кроме того, его ревнивое чувство к близнецу было только растревожено новыми известиями.
Вообще-то Барт оставался прежним, охочим до шуток и дружеских потасовок с ним, но с некоторых пор Кон ощущал, что временами брат словно уходит в себя... Он как будто стал жить в ином мире, где уже не было места для него, для Кона... Раньше ни одно их любовное приключение не было причиной для подобного внутреннего уединения, и Кон сейчас испытывал к Лавли неприязнь, смешанную с тягой, и пытался при любой возможности как-нибудь ей насолить. Но когда он при этом видел обиженный, удивленный взгляд Барта, направленный на него, он готов был ударить брата. Конрад в такие минуты хотел бы, чтобы Барт вечно оставался с ним, в недосягаемой дали от всяческих женских чар, и прежде всего чар именно ее, Лавли...
В доме воцарилось напряженное ожидание, прежде всего потому, что старик Пенхоллоу, как только его немного отпустила подагра, взял себе за правило вставать спозаранку и обходить весь дом, а потом ехать осматривать поместье и конезавод. После этого утреннего всплеска энергии старик обычно сидел в кресле-качалке, закутавшись в плед, и требовал, чтобы ему потерли то спину, то ногу. Он постоянно придирался к Ингрэму, Раймонду и Барту, выискивая их оплошности и немилосердно их честя, чем естественным образом способствовал их союзу против него...
Кроме того, заметив безумную любовь Клары к редким растениям в оранжерее, каким-нибудь там гименофилам или осмундиям, он стал угрожать ей, будто намерен переделать весь ее цветник под итальянского типа садик, где разместит плодовые деревья, чтобы доставить удовольствие своей жене (которой, по правде сказать, он не собирался доставлять особых удовольствий). Но хотя это объяснение и было совершенно нелепым (ибо интерес Фейт к растениям ограничивался их помещением в красивую вазочку), Клара была просто насмерть перепугана, и вся семья буквально сплотилась для того, чтобы отстоять ее маленькие интересы... В этом оказался солидарен с Кларой и старший садовник Хэйл, который заявил, что у него и так не хватает времени на весь цветник, а уж на его переобустройство – тем более, особенно в отсутствии его помощника, коего миссис Пенхоллоу ежедневно берет с собой, чтобы он возил ее на машине по цветущим окрестностям...
Неожиданным образом это высказывание садовника мгновенно изменило настроение Пенхоллоу, который взбесился оттого, что его жена позволяет себе подолгу отрывать слуг на шоферские дела... Он освободил от этой обязанности младшего садовника и стал возить жену сам, правда, не дальше берега Мура, как максимум – до Бодмина и Лискерда, самых ближних городков. Там он встречался со множеством знакомых, веселился как мог и был очень доволен тем, что все они в один голос признавали его еще очень крепким мужчиной...
Однажды Пенхоллоу пришло в голову навестить викария, и на сей раз он взял с собой Джимми, прекрасно зная, что ни викарий, ни в особенности его жена на дух не переносят этих демонстраций внебрачных детей. Но Пенхоллоу доставляло невероятное удовольствие наблюдать смущение викария, стоявшего на дороге у дома, чтобы встретить их и поговорить, и извиняющегося за отсутствие жены... И старик Пенхоллоу с помощью Джимми так искусно разыграл полного инвалида, с трудом выбирающегося из автомобиля, что миссис Венгрен, наблюдавшая все это из окна, все-таки вынуждена была выйти вслед за мужем и вступить в беседу, надеясь, что таким образом удастся избежать входа Пенхоллоу с незаконнорожденным сыном в их дом... Ей пришлось с натянутой светской улыбкой долго выслушивать благодушные заверения Пенхоллоу, что он заехал к ним только затем, чтобы узнать, как она поживает.
По мнению миссис Венгрен, старый Пенхоллоу был просто средоточием мирового зла. Ее безумно выводило из себя, когда в ответ на вполне вежливый и ни к чему не обязывающий вопрос о том, как поживают его сыновья, Пенхоллоу с широкой улыбкой отвечал, что «все эти молодые бандиты, включая и этого молодца, который сейчас со мной, сушат себе мозги за всякой ерундой».
Миссис Венгрен была так взбешена этим плевком в ее добропорядочную христианскую душу, что затряслась, и Пенхоллоу решил больше не трепать ей нервы, а поехать в гости к Гастингсам и посмотреть, удастся ли ему вызвать такую забавную реакцию у Розамунд Гастингс, жены Клиффорда, с которой Пенхоллоу с самого начала был на ножах.
Но Розамунд сумела удержать себя в рамках приличия, источая только холодок аристократического презрения к Пенхоллоу, и старик воображал себе, какой значительной темой для разговора будет у Гастингсов его приезд, когда Клифф заявится домой на ленч.
После всего Пенхоллоу вернулся в Тревелин страшно измотанный физически, но все еще движимый тем неясным беспокойством, которое не давало ему сидеть на месте... И хотя вынужден был лечь в постель, он потребовал, чтобы все домочадцы собрались у него в спальне и сидели там допоздна, обсуждая с ним виды на урожай и качество лошадей, играя в покер и слушая интересные случаи из его молодости. Этому всему сопутствовало обязательное поглощение весьма солидного количества виски с такой закуской, от которой, по крайней мере у самого Пенхоллоу, ночью просто обязано было сделаться расстройство желудка.
Доктор Уилфред Лифтон, наблюдавший его и Рейчел с незапамятных времен, помимо того что флегматично принимал у Рейчел все роды, начиная с Ингрэма и кончая близнецами, самому мистеру Пенхоллоу только сонным голосом сообщал время от времени, что тот скоро убьет себя выпивкой. Но Пенхоллоу только радостно смеялся в ответ и кричал, что не позволит, чтобы какой-то жалкий докторишка указывал ему, что делать, а что не делать, а если делать – то как! Он всегда наотрез отказывался даже от прослушивания, но взамен предлагал старому приятелю стакан бренди.
Доктор Лифтон не хватал звезд с неба и был немного старомоден, однако он был спортсмен и охотился на лис, и это странным образом придавало ему в глазах местной общественности гораздо больше солидности, чем современные методы и глубокие познания его более молодых коллег. Это был весьма суровый бескомпромиссный джентльмен, который предпочитал лечить своих пациентов старыми, проверенными еще прадедами методами.
И все-таки даже он при встрече рекомендовал Фейт и Раймонду поберечь старика Пенхоллоу и ни в коем случае не позволять ему подобных выходок с дальними выездами: в его состоянии это может быть смертельным, заметил Лифтон. Раймонд, выслушав этот совет, коротко хохотнул, посоветовал доктору самому поговорить с пациентом и вышел из комнаты, бурча себе под нос, что никакая медицина не справится с этим стариком.
Фейт сказала доктору, что ведь он знает, ЧТО из себя представляет ее муж. Доктор Лифтон не мог спорить с этим, однако заметил, что если возлияния виски и бренди будут продолжаться, то он не может отвечать за результат.
– Но он говорил, будто вы разрешили ему немножко простимулировать, как бы это сказать, его жизненную энергию! – робко сказала Фейт.
– Скажите, миссис Пенхоллоу, а знаете ли вы, какое именно количество горячительных напитков потребляет ваш муж? – осведомился доктор Лифтон.
– Да, точнее, нет... Но мне кажется, что, несмотря на то что он много пьет, ему сейчас гораздо лучше, чем было всю эту зиму...
– У него самый удивительный организм из всех, что я встречал у человеческого существа, – констатировал доктор Лифтон. – Однако долго не продержится и он. А еще эти странные поездки по окрестностям! Нет, вам придется использовать все свое влияние на него, дорогая!
Фейт не могла прямо сказать доктору, что не имеет ни малейшего влияния на супруга, о чем доктор знал и без нее, и пробормотала только:
– Ну конечно, конечно... Но знаете, у него такой непреклонный характер...
– Да, это самый упрямый старый осел во всей округе! – высказался доктор Лифтон, некоторым образом противореча сам себе.
Клара, когда ей передали содержание этих бесед с доктором, покачала головой и заявила, что Лифтон так же мало понимает в организме Пенхоллоу, как она – в устройстве двигателя внутреннего сгорания.
– Ах, Фейт, милая моя, этот Лифтон вот уже тридцать лет твердит Адаму, что тот убьет себя выпивкой, но Адам все еще пьет, живет и здравствует, и незаметно, что добрый Бог собирается призвать его к себе в ближайшее время. Мне кажется, что грудная жаба, на которую он так любит жаловаться, вовсе не так опасна... А что касается его разъездов, так это у него всегда по весне кровь играет... Не надо обращать на его выходки никакого внимания, и он сам по себе как-нибудь успокоится.
– Как же это можно – не обращать никакого внимания, когда он делает такие чудовищные вещи! – сказала Фейт, несколько оскорбленная, помимо прочего, преуменьшением болезней ее супруга. – А знаете ли вы, что он возил к Розамунд Джимми и просто заставил ее обращаться с ним как с его сыном?
– Это верно, ему не следовало этого делать! – согласилась Клара. – Но ведь Адам – он такой, ему всегда доставляло удовольствие шокировать людей!
– Да, но я думаю, это было просто оскорбительно! – сказала Фейт. – И кроме того, то, что он берет Джимми с собой, делает этого молодца еще более невыносимым, чем обычно! Он ведет себя так, словно может здесь все!
– На вашем месте я не стала бы переживать по этому поводу! – сказала Клара. – Мальчики быстро поставят его на место, если он станет воображать о себе больше, чем следует.
– Кого поставят? И на какое место? – полюбопытствовал Юджин, который только вошел и не слышал начала разговора.
– Фейт считает, что твой отец делает из Джимми своего личного придворного шута.
– Прекрасный ход! – сказал Юджин, осторожно усаживаясь в кресло. – Но это выше моего понимания. Я признаю, что со стороны отца было очень благородно поместить его в наш дом, и тем более благодарен, что он не распространил эту практику навсех своих внебрачных детей...
– Я не жду ни от кого из вас цивилизованного взгляда на вещи, – сказала Фейт. – Однако для меня пребывание Джимми в доме – прямое оскорбление!
Юджин посмотрел на нее в изумлении:
– Помилуйте, но ведь тот злосчастный эпизод произошел еще до... До того, как у отца появились вы!
– У вас ни у кого нет ни капли нравственного чувства! – вскричала Фейт со слезами на глазах.
– Это верно, – кивнул Юджин. – За исключением, пожалуй, Барта. Не правда ли, в его трогательном желании узами брака скрепить свой... гм!.. союз есть что-то наивное и чистое?
Фейт жарко покраснела.
– Неправда! – воскликнула она. – Лавли никогда и не мечтала ни о чем подобном! Это просто зловредный, гадкий слух!
Клара смотрела на них обоих с выражением легкого испуга, который она, впрочем, никак не хотела показать...
– Если он даже и собирается что-то сделать в этом роде, я не хотела бы, чтобы об этом прознал его отец! – сказала она.
– Да нет же, Клара, я уверена, что это просто очередной скандал, которые время от времени любит затевать Юджин! Я совершенно уверена, что девушка просто не замечает Барта!
Клара воздержалась от внятного ответа, пробормотав только, что всегда считала эту Лавли мерзкой девчонкой. Фейт, совершенно обескураженная, выбежала из комнаты. Юджин зевнул и заметил в воздух, что крайне трудно понять, какие мотивы были у отца при его второй женитьбе.
– Да, она очень, очень утомительна и к тому же навязчива, – согласилась Клара. – Но все-таки, Юджин, не стоит постоянно тыкать ее, словно загнанную в нору лисицу. Ее все твои шпильки очень ранят. И она очень переживает из-за того, что Клею придется вернуться домой... Оставь уж ее в покое.
– Если она не хочет приезда Клея, то я могу с ней только солидаризироваться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46