— Мы в одном классе учились и до сих пор дружим. Дружили, то есть... Она любила его...
— Это еще ничего не значит. Наркотики существенно меняют психику человека.
— Она не была конченой наркоманкой...
И потом, когда она пришла в себя, дверь квартиры была открыта...
— Но, как я понимаю, ваша уверенность основана исключительно на предположении?
А о чем говорят факты? Вы познакомились с милицейским протоколом?
— Нет... — смутился он.
— Поймите, я могу этим делом заняться, но давайте сразу договоримся конкретно, чтобы потом недомолвок не было и взаимонепонимания, хорошо? Вы ставите мне задачу доказать ее невиновность. Я знакомлюсь с материалами дела и только после этого уже смогу вам ответить — есть ли хоть какая-то возможность отвести от Саши подозрения. Если нет — то я ничем помочь вам не смогу.
— Хорошо... Я так и думал.
— Договорились. Еще один вопрос. Вы также хотите, чтобы я нашел убийцу, если это не она?
— Нет. Этим пусть занимается милиция.
Я не настолько богат, чтобы все оплачивать.
Странно, но в его глазах я вдруг уловил железную непоколебимую твердость. И эта твердость как-то не вязалась с тем первичным впечатлением, которое я составил о Гоше Осоченко. Похоже, парень жадноват. Впрочем, эту фразу — “я не настолько богат” — говорит каждый второй клиент, и я к ней уже привык.
И не каждый из них достаточно жаден. Проверено.
— Но, вероятно, поимка настоящего убийцы, если он существует не только в вашем воображении, будет единственной возможностью доказать невиновность жены убитого. Как тогда?
— Тогда — да...
Я протянул руку под стол и выключил диктофон. Предварительный разговор закончен, пора приступать к предварительному расследованию.
3
Как правило, “по степени тяжести” убийства не расследуются райотделами. Такие дела уходят или в городское управление, или же сразу в областное, или вообще с разбегу в следственный отдел ФСБ, что автоматически ставит их на контроль Генеральной прокуратуры.
Для начала я набрал телефонный номер горотдела.
— Мне нужен Лоскутков, — на начальственный тон здесь реагируют адекватно, поэтому я всегда стараюсь говорить с интонациями крупного и толстого руководителя, когда звоню в отдел, ведающий убойными делами.
Стопроцентный вариант.
— Минутку.
Раньше, бывало, когда я сначала называл себя, мне приходилось ждать минут по пять.
Сейчас Лоскутков взял трубку почти сразу.
Прокашлялся прямо в микрофон, чтобы уши мне хорошенько прочистить, и только после этого хмуро рявкнул:
— Слушаю.
— Здравствуй, майор.
— Привет, майор.
Это традиционное наше приветствие. Не в лучших традициях литературного русского языка, но слушающий такое приветствие поймет, сколько пренебрежения мы вкладываем в звание друг друга.
— У меня к тебе вопрос. По вчерашнему убийству. Жена застрелила мужа. Знаешь?
— Слышал.
— Дело — у тебя?
— Ты что? Оно же раскрыто по горячим следам! Нам его и не передавали. А что тебя интересует?
— Все. Я с ребятами из райотдела почти незнаком. Ты не можешь походатайствовать за меня, чтобы дали возможность в материалах поковыряться?
— Пожалуйста. Позвони через пять минут.
Я успел заварить себе чай и с мстительным чувством даже переложил лишку сахара. Мстительность — это оттого, что сам майор Лоскутков на чайную чашку обычно кладет целую совковую лопату сахара. А поскольку он сейчас далеко и до моей сахарницы ему не дотянуться, то я имею полное право над ним понасмехаться.
Он позвонил сам.
— Поезжай в отдел. Я договорился. Ты вообще-то чем сейчас занимаешься?
— Чай пью, — сказал я невинно, вроде бы между делом, но со вкусом. — Только вот сахара по ошибке переложил. Ты же знаешь, я слишком сладкий не люблю. Но придется пройти через все муки, не оставлять же его недопитым. Такого мне моя жадность не простит.
Лоскутков сделал вид, что ему пора ложиться в госпиталь — слух совсем пропал.
— Про Лешего слышал?
— Слышал.
— Ничего интересного сказать не имеешь?
— Что будет, сообщу.
— Ладно. Оставь сахарку на мою долю.
У нас сейчас весь отдел на ушах стоит. Но, может, выберу вечерком время, заскочу... — и он положил трубку.
На ушах они стоят, как я догадался, из-за Лешего. Есть из-за чего постоять. Есть из-за чего на ушах даже мозоли натереть, если стоять придется достаточно долго.
Лешим городские газеты прозвали серийного убийцу, который наводит страх на парочки, желающие “отдохнуть” в автомобиле на окраинах городского соснового бора. Если не было подходящей свободной квартиры, то подобные парочки ехали в городской бор. Ставили машину где-нибудь среди зарослей. Там Леший и подкарауливал их. Он убивал обоих — и мужчину, и женщину. Мужчину просто убивал, без затей — и, похоже, без злости.
А вот над убитой женщиной еще и издевался — кромсал ножом тело, лицо, разрезал рот так, что губы становились лоскутьями, распарывал живот. Но, самое интересное, не насиловал.
Впрочем, это-то как раз и говорит о том, что действует маньяк.
Типичный маньяк. Первый случай произошел три года назад. Тогда женщина была одна.
И не было машины. Убийство произошло ночью, жертва была сильно пьяна. К “серийным” дело отнести, естественно, было еще нельзя, хотя сами садистские методы убийцы заставляли задуматься о его вменяемости. Предполагали месть, состояние аффекта. Повторения, по правде говоря, не ждали. Всегда думается, что маньяки появляются где-то там, в стороне. Два года назад преступление повторилось уже трижды, хотя и с большими перерывами. Теперь присутствовали пары. Почерк постепенно выкристаллизовался. Одним из убитых оказался милиционер, у которого Леший позаимствовал пистолет. Тогда газеты и начали поднимать шум. В прошлом году бор казался тихим и безопасным. Думали, что маньяк исчез. А за последний месяц — снова три случая. С интервалом в два дня. И ментовка, и ФСБ бегают сломя голову, пытаются что-то выискать. Но, насколько мне известно, имеют они в наличии только частицы кожи под ногтями последней жертвы, отпечаток башмака (похоже, армейского образца) и проржавевшую опасную бритву со следами крови. Однако Леший действовал, как я слышал, ножом.
Только однажды воспользовался пистолетом.
Тем самым, милицейским. Так что бритва вполне может принадлежать другому маньяку.
Глава вторая
1
Дверь районной ментовки с превеликим трудом поддалась моим усилиям. Но все же я справился — пригодились годы изнурительных, до последней капли пота тренировок.
А оказалось, что столько труда прилагал напрасно. “Уголовный розыск располагается в соседнем здании”, — сообщил мне суетливый дежурный капитан с гноящимися глазами.
— А чего тебе там надо? — спросил капитан и почесал погон, словно между звездочек у него в футбол играли блохи, а он, как старший по званию, их матч судил.
— Инспекторская проверка... — ляпнул я, и капитан вытянулся, начисто забыв про футбольный матч.
Вышел я из здания легче, чем вошел, и сразу сообразил, где расположилась районная “уголовка”.
Там меня уже ждали.
Почти абсолютно лысый опер, по ехидству судьбы-злодейки носящий фамилию Кудрявцев, выглянул между двух стопок бумаг, по высоте равных тумбочкам того стола, на котором их расположили, и показал мне на стул. Мебель в районной “уголовке” еще похуже, чем у нас в агентстве. По крайней мере, в моем кабинете имеется хотя бы одно мягкое кресло — для клиентов. Здесь же я сел с великим сомнением в прочности столярного изделия, чей испуганный скрип подтвердил обоснованность моих страхов. Но начало стул все же выдержал, и я слегка осмелел.
— А что тебя вдруг это дело заинтересовало? — спросил Кудрявцев, с увлечением, достойным школьника, ковыряя толстым пальцем в узенькой коробке для скрепок. Палец туда явно не помещался, и ему пришлось вытряхнуть в ладонь все содержимое, чтобы достать только одну, а остальные — ссыпать назад в коробочку. — Дело абсолютно простое.
Все там ясно. Признание, явка с повинной, на пистолете — только ее отпечатки...
— Оказывается, ясно не для всех... — вздохнул я и парой фраз передал суть заказа Гоши Осоченко.
Кудрявцев пожал плечами и усмехнулся.
— Грызи гранит, Пинкертон...
Затем вручил мне не слишком объемистую папку.
“Грызут гранит”, насколько я помню знаменитое изречение основоположника научного коммунизма, исключительно тогда, когда изучают науки. Но Кудрявцев — человек еще достаточно молодой и, возможно, марксизм-ленинизм в период получения образования не изучал. Потому я простил ему сие высказывание молча. Но не простил “Пинкертона”. Не люблю, когда меня обзывают...
Что ж, я принялся “вгрызаться” в материалы уголовного дела. И тут же убедился, что все дело даже не белыми нитками шито, а просто стянуто паутиной. Может от порыва ветра развалиться — по листочку. И мне придется начинать все сначала...
— Интересно получается, — сказал я, подумав. (Я тебе, мать твою, покажу Пинкертона!) — У этой Александры Владимировны Чанышевой адвокат уже есть?
— Пока еще нет. Назначат... — равнодушно ответил Кудрявцев, тщетно пытаясь достать из коробочки вторую скрепку. Сложнейший, похоже, производственный процесс. Никак не может освоить технологию. Готов поспорить, что он снова через минуту вытряхнет все скрепки на ладонь, чтобы достать только одну.
— А если этот ее друг, который нанял меня, наймет и адвоката? Хорошего... Умного... Такие иногда, честное слово, тоже бывают.
— Ну и что?
— Ничего. Только любой нормальный адвокат запросто уговорит клиентку отказаться от своих показаний. Просто расскажет ей, что такое зона и с чем клиентку там съедят. Со всем адвокатским красноречием расскажет, с мелкими и характерными деталями. Она и откажется. Прямо на заседании суда. И тогда все эти бумаги, — я приподнял тоненькую папочку, — ты смело сможешь выбросить на помойку.
Кудрявцев поднял на меня удивленные глаза:
— А зачем ей отказываться?
— А зачем ей садиться?
— Она же сама пришла...
— Под воздействием “дури”. С дурной головой и не то еще может случиться, сам, наверное, знаешь. Это хуже, чем с похмелья...
Он, наконец, понял, что я не шучу. Но не понял, что это моя месть за Пинкертона.
— И что посоветуешь?
— Вести нормальное расследование.
— Легко сказать... — Кудрявцев вздохнул. — На меня на одного столько дел навешано... Тройная норма. У других — то же самое.
А тут еще нас подключают к розыску этого Лешего...
— Дело твое, — сказал я и поднялся. — Но все же одну вещь ты сделать должен обязательно.
— Какую?
— Проверить пистолет.
Судя по показаниям Александры Владимировны Чанышевой, этот пистолет Валентин купил только за месяц до собственного убийства. Купил у какого-то знакомого. А самое смешное состоит в том, что на пистолете — только ее отпечатки пальцев. Любой дружащий с головой опер должен был бы предположить, что с пистолета вытерли отпечатки пальцев — прежде, чем вложить его в руку женщины. Иначе куда пропали отпечатки ее мужа?
— Так номера же там сбиты.
— Проверь ствол.
— Ты знаешь хоть, сколько сейчас оружия в городе “плавает”? Если каждый ствол проверять, то в шесть раз штат экспертов увеличивать надо.
— Послушай мудрого, хотя еще и не очень старого человека... — мягко настаивал я.
Кудрявцев неопределенно пожал плечами.
Я так и не понял — последует он совету, или опять не найдется у опера времени на такие мелочи в очевидном и почти закрытом деле.
2
Утро пришло промозглое и ветреное. Настоящее октябрьское утро. При взгляде в окно казалось, что вот-вот пойдет дождь. Может быть, даже со снегом, потому что тучи, обложившие все небо еще с вечера, были тяжелыми и низкими. Из-за них и рассвет задерживался.
Леший не спал почти всю ночь. Ворочался и ворочался на скрипучей своей кровати и раздражал скрипом мать, — он чувствовал это даже через стену, — спящую в другой комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Это еще ничего не значит. Наркотики существенно меняют психику человека.
— Она не была конченой наркоманкой...
И потом, когда она пришла в себя, дверь квартиры была открыта...
— Но, как я понимаю, ваша уверенность основана исключительно на предположении?
А о чем говорят факты? Вы познакомились с милицейским протоколом?
— Нет... — смутился он.
— Поймите, я могу этим делом заняться, но давайте сразу договоримся конкретно, чтобы потом недомолвок не было и взаимонепонимания, хорошо? Вы ставите мне задачу доказать ее невиновность. Я знакомлюсь с материалами дела и только после этого уже смогу вам ответить — есть ли хоть какая-то возможность отвести от Саши подозрения. Если нет — то я ничем помочь вам не смогу.
— Хорошо... Я так и думал.
— Договорились. Еще один вопрос. Вы также хотите, чтобы я нашел убийцу, если это не она?
— Нет. Этим пусть занимается милиция.
Я не настолько богат, чтобы все оплачивать.
Странно, но в его глазах я вдруг уловил железную непоколебимую твердость. И эта твердость как-то не вязалась с тем первичным впечатлением, которое я составил о Гоше Осоченко. Похоже, парень жадноват. Впрочем, эту фразу — “я не настолько богат” — говорит каждый второй клиент, и я к ней уже привык.
И не каждый из них достаточно жаден. Проверено.
— Но, вероятно, поимка настоящего убийцы, если он существует не только в вашем воображении, будет единственной возможностью доказать невиновность жены убитого. Как тогда?
— Тогда — да...
Я протянул руку под стол и выключил диктофон. Предварительный разговор закончен, пора приступать к предварительному расследованию.
3
Как правило, “по степени тяжести” убийства не расследуются райотделами. Такие дела уходят или в городское управление, или же сразу в областное, или вообще с разбегу в следственный отдел ФСБ, что автоматически ставит их на контроль Генеральной прокуратуры.
Для начала я набрал телефонный номер горотдела.
— Мне нужен Лоскутков, — на начальственный тон здесь реагируют адекватно, поэтому я всегда стараюсь говорить с интонациями крупного и толстого руководителя, когда звоню в отдел, ведающий убойными делами.
Стопроцентный вариант.
— Минутку.
Раньше, бывало, когда я сначала называл себя, мне приходилось ждать минут по пять.
Сейчас Лоскутков взял трубку почти сразу.
Прокашлялся прямо в микрофон, чтобы уши мне хорошенько прочистить, и только после этого хмуро рявкнул:
— Слушаю.
— Здравствуй, майор.
— Привет, майор.
Это традиционное наше приветствие. Не в лучших традициях литературного русского языка, но слушающий такое приветствие поймет, сколько пренебрежения мы вкладываем в звание друг друга.
— У меня к тебе вопрос. По вчерашнему убийству. Жена застрелила мужа. Знаешь?
— Слышал.
— Дело — у тебя?
— Ты что? Оно же раскрыто по горячим следам! Нам его и не передавали. А что тебя интересует?
— Все. Я с ребятами из райотдела почти незнаком. Ты не можешь походатайствовать за меня, чтобы дали возможность в материалах поковыряться?
— Пожалуйста. Позвони через пять минут.
Я успел заварить себе чай и с мстительным чувством даже переложил лишку сахара. Мстительность — это оттого, что сам майор Лоскутков на чайную чашку обычно кладет целую совковую лопату сахара. А поскольку он сейчас далеко и до моей сахарницы ему не дотянуться, то я имею полное право над ним понасмехаться.
Он позвонил сам.
— Поезжай в отдел. Я договорился. Ты вообще-то чем сейчас занимаешься?
— Чай пью, — сказал я невинно, вроде бы между делом, но со вкусом. — Только вот сахара по ошибке переложил. Ты же знаешь, я слишком сладкий не люблю. Но придется пройти через все муки, не оставлять же его недопитым. Такого мне моя жадность не простит.
Лоскутков сделал вид, что ему пора ложиться в госпиталь — слух совсем пропал.
— Про Лешего слышал?
— Слышал.
— Ничего интересного сказать не имеешь?
— Что будет, сообщу.
— Ладно. Оставь сахарку на мою долю.
У нас сейчас весь отдел на ушах стоит. Но, может, выберу вечерком время, заскочу... — и он положил трубку.
На ушах они стоят, как я догадался, из-за Лешего. Есть из-за чего постоять. Есть из-за чего на ушах даже мозоли натереть, если стоять придется достаточно долго.
Лешим городские газеты прозвали серийного убийцу, который наводит страх на парочки, желающие “отдохнуть” в автомобиле на окраинах городского соснового бора. Если не было подходящей свободной квартиры, то подобные парочки ехали в городской бор. Ставили машину где-нибудь среди зарослей. Там Леший и подкарауливал их. Он убивал обоих — и мужчину, и женщину. Мужчину просто убивал, без затей — и, похоже, без злости.
А вот над убитой женщиной еще и издевался — кромсал ножом тело, лицо, разрезал рот так, что губы становились лоскутьями, распарывал живот. Но, самое интересное, не насиловал.
Впрочем, это-то как раз и говорит о том, что действует маньяк.
Типичный маньяк. Первый случай произошел три года назад. Тогда женщина была одна.
И не было машины. Убийство произошло ночью, жертва была сильно пьяна. К “серийным” дело отнести, естественно, было еще нельзя, хотя сами садистские методы убийцы заставляли задуматься о его вменяемости. Предполагали месть, состояние аффекта. Повторения, по правде говоря, не ждали. Всегда думается, что маньяки появляются где-то там, в стороне. Два года назад преступление повторилось уже трижды, хотя и с большими перерывами. Теперь присутствовали пары. Почерк постепенно выкристаллизовался. Одним из убитых оказался милиционер, у которого Леший позаимствовал пистолет. Тогда газеты и начали поднимать шум. В прошлом году бор казался тихим и безопасным. Думали, что маньяк исчез. А за последний месяц — снова три случая. С интервалом в два дня. И ментовка, и ФСБ бегают сломя голову, пытаются что-то выискать. Но, насколько мне известно, имеют они в наличии только частицы кожи под ногтями последней жертвы, отпечаток башмака (похоже, армейского образца) и проржавевшую опасную бритву со следами крови. Однако Леший действовал, как я слышал, ножом.
Только однажды воспользовался пистолетом.
Тем самым, милицейским. Так что бритва вполне может принадлежать другому маньяку.
Глава вторая
1
Дверь районной ментовки с превеликим трудом поддалась моим усилиям. Но все же я справился — пригодились годы изнурительных, до последней капли пота тренировок.
А оказалось, что столько труда прилагал напрасно. “Уголовный розыск располагается в соседнем здании”, — сообщил мне суетливый дежурный капитан с гноящимися глазами.
— А чего тебе там надо? — спросил капитан и почесал погон, словно между звездочек у него в футбол играли блохи, а он, как старший по званию, их матч судил.
— Инспекторская проверка... — ляпнул я, и капитан вытянулся, начисто забыв про футбольный матч.
Вышел я из здания легче, чем вошел, и сразу сообразил, где расположилась районная “уголовка”.
Там меня уже ждали.
Почти абсолютно лысый опер, по ехидству судьбы-злодейки носящий фамилию Кудрявцев, выглянул между двух стопок бумаг, по высоте равных тумбочкам того стола, на котором их расположили, и показал мне на стул. Мебель в районной “уголовке” еще похуже, чем у нас в агентстве. По крайней мере, в моем кабинете имеется хотя бы одно мягкое кресло — для клиентов. Здесь же я сел с великим сомнением в прочности столярного изделия, чей испуганный скрип подтвердил обоснованность моих страхов. Но начало стул все же выдержал, и я слегка осмелел.
— А что тебя вдруг это дело заинтересовало? — спросил Кудрявцев, с увлечением, достойным школьника, ковыряя толстым пальцем в узенькой коробке для скрепок. Палец туда явно не помещался, и ему пришлось вытряхнуть в ладонь все содержимое, чтобы достать только одну, а остальные — ссыпать назад в коробочку. — Дело абсолютно простое.
Все там ясно. Признание, явка с повинной, на пистолете — только ее отпечатки...
— Оказывается, ясно не для всех... — вздохнул я и парой фраз передал суть заказа Гоши Осоченко.
Кудрявцев пожал плечами и усмехнулся.
— Грызи гранит, Пинкертон...
Затем вручил мне не слишком объемистую папку.
“Грызут гранит”, насколько я помню знаменитое изречение основоположника научного коммунизма, исключительно тогда, когда изучают науки. Но Кудрявцев — человек еще достаточно молодой и, возможно, марксизм-ленинизм в период получения образования не изучал. Потому я простил ему сие высказывание молча. Но не простил “Пинкертона”. Не люблю, когда меня обзывают...
Что ж, я принялся “вгрызаться” в материалы уголовного дела. И тут же убедился, что все дело даже не белыми нитками шито, а просто стянуто паутиной. Может от порыва ветра развалиться — по листочку. И мне придется начинать все сначала...
— Интересно получается, — сказал я, подумав. (Я тебе, мать твою, покажу Пинкертона!) — У этой Александры Владимировны Чанышевой адвокат уже есть?
— Пока еще нет. Назначат... — равнодушно ответил Кудрявцев, тщетно пытаясь достать из коробочки вторую скрепку. Сложнейший, похоже, производственный процесс. Никак не может освоить технологию. Готов поспорить, что он снова через минуту вытряхнет все скрепки на ладонь, чтобы достать только одну.
— А если этот ее друг, который нанял меня, наймет и адвоката? Хорошего... Умного... Такие иногда, честное слово, тоже бывают.
— Ну и что?
— Ничего. Только любой нормальный адвокат запросто уговорит клиентку отказаться от своих показаний. Просто расскажет ей, что такое зона и с чем клиентку там съедят. Со всем адвокатским красноречием расскажет, с мелкими и характерными деталями. Она и откажется. Прямо на заседании суда. И тогда все эти бумаги, — я приподнял тоненькую папочку, — ты смело сможешь выбросить на помойку.
Кудрявцев поднял на меня удивленные глаза:
— А зачем ей отказываться?
— А зачем ей садиться?
— Она же сама пришла...
— Под воздействием “дури”. С дурной головой и не то еще может случиться, сам, наверное, знаешь. Это хуже, чем с похмелья...
Он, наконец, понял, что я не шучу. Но не понял, что это моя месть за Пинкертона.
— И что посоветуешь?
— Вести нормальное расследование.
— Легко сказать... — Кудрявцев вздохнул. — На меня на одного столько дел навешано... Тройная норма. У других — то же самое.
А тут еще нас подключают к розыску этого Лешего...
— Дело твое, — сказал я и поднялся. — Но все же одну вещь ты сделать должен обязательно.
— Какую?
— Проверить пистолет.
Судя по показаниям Александры Владимировны Чанышевой, этот пистолет Валентин купил только за месяц до собственного убийства. Купил у какого-то знакомого. А самое смешное состоит в том, что на пистолете — только ее отпечатки пальцев. Любой дружащий с головой опер должен был бы предположить, что с пистолета вытерли отпечатки пальцев — прежде, чем вложить его в руку женщины. Иначе куда пропали отпечатки ее мужа?
— Так номера же там сбиты.
— Проверь ствол.
— Ты знаешь хоть, сколько сейчас оружия в городе “плавает”? Если каждый ствол проверять, то в шесть раз штат экспертов увеличивать надо.
— Послушай мудрого, хотя еще и не очень старого человека... — мягко настаивал я.
Кудрявцев неопределенно пожал плечами.
Я так и не понял — последует он совету, или опять не найдется у опера времени на такие мелочи в очевидном и почти закрытом деле.
2
Утро пришло промозглое и ветреное. Настоящее октябрьское утро. При взгляде в окно казалось, что вот-вот пойдет дождь. Может быть, даже со снегом, потому что тучи, обложившие все небо еще с вечера, были тяжелыми и низкими. Из-за них и рассвет задерживался.
Леший не спал почти всю ночь. Ворочался и ворочался на скрипучей своей кровати и раздражал скрипом мать, — он чувствовал это даже через стену, — спящую в другой комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41