Бизон медленно повернулся и пошёл прочь из лагеря.
Никто из Лакотов не решился сразу приблизиться к Безумному Медведю, а он всё стучал и стучал по звонкой гудящей коже бубна. И вдруг он упал. Волосы разметались по земле, глаза раскрылись и устремились в высокое небо, уже пронизанное сиянием утреннего солнца.
Его отнесли в палатку, и там он очнулся. Шагающая Лисица заставила всех уйти, и никто не знал, что происходило там дальше. Но к полудню Медведь вышел наружу. Волосы его были расчёсаны на прямой пробор и стянуты у висков в косы, как и полагалось истинному Лакоту. Длинную рубашку из мягкой оленьей кожи украшала лишь бахрома, светло-коричневые штанины и мокасины тоже не имели никакой вышивки. Это был прежний Медведь, каким его привыкли видеть соплеменники.
Никто так и не узнал, что было с Безумным Медведем и помнил ли он сам, что с ним произошло.
В тот же вечер на сходке воинских обществ было решено отправиться к форту Ларами, куда звали гонцы.
– Мато Уитко не может желать зла своему народу. Видно, он знает то, о чём не догадываемся мы все. С ним рядом всегда стоят могущественные духи. Мы поедем к городку белых солдат и послушаем, что они скажут нам. Мы всегда сможем свернуть наши типи и уйти от них, если решим, что этот разговор нам не нужен…
Возле форта они обнаружили множество других Лакотов. Огромные табуны паслись по всему берегу реки, поднимая пыль. Воздух был пронизан голосами тысяч собравшихся для переговоров индейцев. Огромный лагерь гудел, встречая новоприбывших.
В тот же день появились гонцы с известием о приближении большого отряда Шошонов. Лакоты заволновались и нетерпеливо разъезжали на своих гривастых лошадках перед стенами укрепления из необожжённого кирпича. Увидев возбуждение дикарей, из домов, построенных за пределами крепостных стен, стали выходить торговцы. Женщины подняли душераздирающий вой, оплакивая своих мужей и братьев, погибших в войне с Шошонами. Солдаты, застёгивая на бегу мундиры, поспешили на шум, чтобы полюбопытствовать, как станут разворачивать события.
Шошоны появились из-за гребня холма, вытянувшись длинной вереницей. Они сидели на красивых лошадях и были хорошо вооружены. Впереди ехали мужчины в парадной одежде, держа наготове ружья. Следом двигались женщины с детьми, а позади – ещё воины для охраны. Всего их насчитывалось около двухсот человек. Рядом с головным всадником ехал белый охотник, осматриваясь с той же настороженностью, что и его краснокожие спутники. Это был Джим Бриджер, взваливший на себя бремя проводника и своего рода гаранта безопасности Шошонов на территории враждебных Лакотов.
Колонна в полном молчании приближалась к долине, усеянной индейскими жилищами. Глядя на этих ещё далёких всадников, приехавших в самое сердце страны Лакотов, Медведь вспоминал себя в торговом лагере на берегу Зелёной Реки. Он также видел перед собой тьму врагов, провожавших его хищными взглядами. Но он был на земле Змей один. Шошоны же пришли сюда сильным отрядом.
Внезапно из плотной толпы Лакотов с криком вырвался молодой индеец и, яростно нахлёстывая коня, ринулся на остановившихся Шошонов. В его левой руке был лук и стрела. Следом за ним пришпорил гнедого жеребца какой-то человек в кожаной куртке (переводчик, как выяснилось позже). Он настиг дикаря метрах в ста от застывшей вереницы всадников, приготовившихся к бою, и, вцепившись разгорячённому юноше в волосы, стащил его за косы с коня. Он что-то кричал сброшенному на землю индейцу, быстро жестикулируя и указывая на застывших Шошонов. То ли его слова, то ли ружейные стволы, направленные на него, убедили дикаря, но он вспрыгнул на коня и поскакал обратно с угрюмым лицом. Огнестрельное оружие среди Лакотов в те дни было ещё явлением редким. На сотню воинов приходилось от силы два-три ружья.
К полудню суперинтендант распорядился, чтобы все собравшиеся общины свернули палатки и перебрались на Лошадиный Ручей, так как громадные индейские табуны вытоптали всю траву вокруг форта. То, что предстало чуть позже перед взором стороннего наблюдателя, являло собой одно из самых необычайных шествий за всю историю Дальнего Запада. Грандиозную кавалькаду возглавляли два отряда военных, над которыми лениво колыхался американский флаг. За ними катили повозки, в которых тряслись правительственные чиновники, чихая в мутных клубах пыли. Следом громыхали фургоны с разного рода припасами. Позади почти на две мили растянулась колонна индейцев. Военные лидеры были при полном параде, надев самые яркие наряды, покрыв лица краской и украсив головы пышными уборами. В руках были копья, увешанные волчьими шкурами и перьями, священные жезлы воинских обществ с кожей гремучих змей и птичьими чучелами, магические барабаны… Мужчины двигались в полном молчании и выглядели спокойными, но все сжимали оружие, готовые в любую секунду развернуться веером и броситься на врагов. Женщины кутались в расшитые пёстрые одеяла и шкуры. Они то и дело оглядывали шуршавшие по земле волокуши, где устроились самые маленькие дети. Тут и там виднелись собаки с волчьей наружностью, они выглядели не менее гордыми, чем их хозяева, и некоторые, подобно лошадкам, тоже тащили за собой небольшие волокуши с вещами.
На следующий день напряжение спало. Из одного лагеря в другой ходили делегации индейцев, предлагая друг другу выкурить трубку. Чиновники в чёрных одеждах заседали за столом под натянутым тентом, объясняясь с вождями через переводчиков, доказывая что-то, убеждая, настаивая. Индейские ораторы выступали спокойно, выразительно жестикулируя и играя голосом, словно профессиональные актёры на театральных подмостках.
Вечером в стойбище Лакотов готовилось пиршество. Каркасы двух самых высоких палаток были поставлены вплотную друг к другу, и с одной стороны поверх жердей были натянуты шкуры, что образовало весьма просторный крытый полукруг, где, как под навесом, собралось почти полторы сотни самых важных воинов. Шошоны и Псалоки сидели бок о бок с Лакотами, Шайенами, Арапахами. С десяток котлов стояло перед расположившимися по кругу индейцами, и из них поднимался ароматный пар.
– Братья, – встал один из вождей Лакотов, простирая руки к собравшимся. – Мы сошлись здесь, чтобы проявить нашу добрую волю. Это земля принадлежит нашему народу, но мы хотим, чтобы вы чувствовали себя здесь легко и беззаботно, потому что вы наши гости. Мы хотим, чтобы вы знали, что наши сердца открыты для дружбы и добрых слов. Мы убили сегодня наших лучших собак, которые верно служили нам, убили специально для этой встречи, чтобы вкусно накормить вас. Мы не жалеем ничего, потому что хотим проявить нашу доброту…
Вместе с краснокожими перед костром устроились, слушая длинные речи вождей, ухмыляющиеся и скептически настроенные старые трапперы. Они давным-давно изучили нравы индейцев. Опустив на самые глаза меховую шапку с торчащим козырьком из жёсткой кожи, чуть в стороне устроился Джим Бриджер. Из сумрака сгущавшейся ночи к нему подсела тень в военном мундире с поблёскивающими пуговицами.
– Что ты думаешь, Джим? Сумеют они успокоиться и жить мирно? Это бы сняло много ненужных забот с наших плеч…
– Краснокожие похожи на двух остервенелых псов, которых можно, конечно, оттащить друг от друга во время драки, но стоит отпустить их, и они снова сцепятся, – проворчал охотник, потягиваясь.
Мато Уитко
Его собственные слова
Большой совет на Лошадином Ручье был странным делом. Приехало очень много отрядов Лакотов, почти шесть тысяч воинов, а с ними их семьи. С нами были Арапахи и Шайелы. А белые призвали туда наших врагов, Псалоков и Змей. Мы курили трубки и пожимали друг другу руки. Одна из наших женщин отвела в лагерь Змей своего маленького сына и отдала его вождю Змей на воспитание. Тот вождь убил отца этого мальчика в бою, теперь он должен был заменить ему погибшего отца. Мне даже стало казаться, что мы, так долго враждовавшие, сумели договориться и на самом деле примириться – так много добрых слов было произнесено!
Там я увидел Ичи-Мавани. Он показался мне сильно постаревшим. Ичи-Мавани был без бороды, и волосы на его голове стали редкими, особенно на макушке, где индейцы срезают скальп. Я не увидел былой силы в его глазах. Он смотрел так, как смотрели наши люди, когда их сваливала с ног страшная оспа. Я помню этот взгляд.
Он приехал в наш лагерь и находился возле своей жены почти всё время, пока продолжались переговоры. Очень долго он разговаривал с Лунным Светом, но я не слышал их разговора. Лунному Свету исполнилось тринадцать лет, он был уже взрослым мальчиком и беседовал с отцом, как подобало мужчине. Это был последний раз, когда он видел отца, и он запомнил его именно таким – безбородым, с жиденькими короткими волосами, поседевшими на висках.
Когда я спросил Ичи-Мавани о его планах, он ответил, что отправится в Чёрные Холмы, потому что отыскал место, где было золото. Я не стал задавать ему вопроса про его сына, отвезёт ли он его в большие города белых людей, так как знал, что Ичи-Мавани никуда больше не уедет из нашей страны. И я ушёл от него.
На сердце моё лёг камень, потому что многое теперь должно было пойти не так, как полагалось. Один из людей окончательно вышел из цепочки, где ему было отведено место. Он не сел в круг, куда ему предназначалось сесть, и кольцо разорвалось. Назревала беда.
Переселенцев становилось больше с каждым днём, и наши люди считали, что пришельцы разоряли страну, поэтому удержать их от военных действий оказалось невозможно. Все с лёгкостью позабыли о выкуренной трубке. Старики не особенно отговаривали молодёжь, и юноши начали открыто выказывать свою враждебность по отношению к Васичам.
Через три года после совета на Лошадином Ручье наше племя почти в полной силе вновь стояло неподалёку от форта Ларами. Все южные группы Титонов собрались в долине: Оглалы, Сичанги, Миниконжи. И вот однажды кто-то из молодых людей застрелил корову, которая шла позади обоза переселенцев. Эти двое стали разжигателями огня войны. Солдаты решили наказать виновных и пришли из форта в наш лагерь. Глупый поступок. Они прихватили с собой пушку, но их было лишь тридцать человек. Лакоты убили их всех. Молодые воины очень гордились тем, что они совершили. Они просто раздувались от важности и смеялись над теми, кто говорил о силе солдат и о мощи их оружия. Юноши, горевшие желанием завоевать себе славу в бою, не слушали ни меня, ни других, кто выступал за мир, и постоянно совершали налёты на проходившие обозы. Они не подозревали, что очень скоро многие из их вожаков сами зароют боевые топоры в землю.
А на следующий год Длинные Ножи атаковали деревню Маленького Грома, которая стояла на Синей Воде. В лагере находилось почти триста человек, и около ста из них погибло. Никогда прежде наш народ не терпел такого поражения. Все вещи, все запасы мяса, все жилища были потеряны при бегстве, все лошади попали в руки солдат, почти сто женщин и детей оказались в плену.
Белые люди не способны понять, что означало то сражение для Лакотов, у которых за всю их историю ни разу ни один большой лагерь не был захвачен врагами! Попробуй представить себе, мой друг, что должны были чувствовать наши люди, которые потерю нескольких лошадей считали огромным горем, потерю двух-трёх воинов в бою – величайшей трагедией! Теперь же большая деревня была разрушена, люди разбежались в разные стороны, прячась от преследователей, не имея ни оружия для защиты, ни крова над головой. А уже стояла осень.
Я не был в стойбище Маленького Грома, когда случилась эта беда. Но я не мог не рассказать тебе об этом. Будь мои слова только историей моей жизни, я бы не стал говорить ничего. Ведь сколько бы ни осталось за моей спиной прожитых зим, о них не стоило бы даже упоминать, когда бы я жил только для себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Никто из Лакотов не решился сразу приблизиться к Безумному Медведю, а он всё стучал и стучал по звонкой гудящей коже бубна. И вдруг он упал. Волосы разметались по земле, глаза раскрылись и устремились в высокое небо, уже пронизанное сиянием утреннего солнца.
Его отнесли в палатку, и там он очнулся. Шагающая Лисица заставила всех уйти, и никто не знал, что происходило там дальше. Но к полудню Медведь вышел наружу. Волосы его были расчёсаны на прямой пробор и стянуты у висков в косы, как и полагалось истинному Лакоту. Длинную рубашку из мягкой оленьей кожи украшала лишь бахрома, светло-коричневые штанины и мокасины тоже не имели никакой вышивки. Это был прежний Медведь, каким его привыкли видеть соплеменники.
Никто так и не узнал, что было с Безумным Медведем и помнил ли он сам, что с ним произошло.
В тот же вечер на сходке воинских обществ было решено отправиться к форту Ларами, куда звали гонцы.
– Мато Уитко не может желать зла своему народу. Видно, он знает то, о чём не догадываемся мы все. С ним рядом всегда стоят могущественные духи. Мы поедем к городку белых солдат и послушаем, что они скажут нам. Мы всегда сможем свернуть наши типи и уйти от них, если решим, что этот разговор нам не нужен…
Возле форта они обнаружили множество других Лакотов. Огромные табуны паслись по всему берегу реки, поднимая пыль. Воздух был пронизан голосами тысяч собравшихся для переговоров индейцев. Огромный лагерь гудел, встречая новоприбывших.
В тот же день появились гонцы с известием о приближении большого отряда Шошонов. Лакоты заволновались и нетерпеливо разъезжали на своих гривастых лошадках перед стенами укрепления из необожжённого кирпича. Увидев возбуждение дикарей, из домов, построенных за пределами крепостных стен, стали выходить торговцы. Женщины подняли душераздирающий вой, оплакивая своих мужей и братьев, погибших в войне с Шошонами. Солдаты, застёгивая на бегу мундиры, поспешили на шум, чтобы полюбопытствовать, как станут разворачивать события.
Шошоны появились из-за гребня холма, вытянувшись длинной вереницей. Они сидели на красивых лошадях и были хорошо вооружены. Впереди ехали мужчины в парадной одежде, держа наготове ружья. Следом двигались женщины с детьми, а позади – ещё воины для охраны. Всего их насчитывалось около двухсот человек. Рядом с головным всадником ехал белый охотник, осматриваясь с той же настороженностью, что и его краснокожие спутники. Это был Джим Бриджер, взваливший на себя бремя проводника и своего рода гаранта безопасности Шошонов на территории враждебных Лакотов.
Колонна в полном молчании приближалась к долине, усеянной индейскими жилищами. Глядя на этих ещё далёких всадников, приехавших в самое сердце страны Лакотов, Медведь вспоминал себя в торговом лагере на берегу Зелёной Реки. Он также видел перед собой тьму врагов, провожавших его хищными взглядами. Но он был на земле Змей один. Шошоны же пришли сюда сильным отрядом.
Внезапно из плотной толпы Лакотов с криком вырвался молодой индеец и, яростно нахлёстывая коня, ринулся на остановившихся Шошонов. В его левой руке был лук и стрела. Следом за ним пришпорил гнедого жеребца какой-то человек в кожаной куртке (переводчик, как выяснилось позже). Он настиг дикаря метрах в ста от застывшей вереницы всадников, приготовившихся к бою, и, вцепившись разгорячённому юноше в волосы, стащил его за косы с коня. Он что-то кричал сброшенному на землю индейцу, быстро жестикулируя и указывая на застывших Шошонов. То ли его слова, то ли ружейные стволы, направленные на него, убедили дикаря, но он вспрыгнул на коня и поскакал обратно с угрюмым лицом. Огнестрельное оружие среди Лакотов в те дни было ещё явлением редким. На сотню воинов приходилось от силы два-три ружья.
К полудню суперинтендант распорядился, чтобы все собравшиеся общины свернули палатки и перебрались на Лошадиный Ручей, так как громадные индейские табуны вытоптали всю траву вокруг форта. То, что предстало чуть позже перед взором стороннего наблюдателя, являло собой одно из самых необычайных шествий за всю историю Дальнего Запада. Грандиозную кавалькаду возглавляли два отряда военных, над которыми лениво колыхался американский флаг. За ними катили повозки, в которых тряслись правительственные чиновники, чихая в мутных клубах пыли. Следом громыхали фургоны с разного рода припасами. Позади почти на две мили растянулась колонна индейцев. Военные лидеры были при полном параде, надев самые яркие наряды, покрыв лица краской и украсив головы пышными уборами. В руках были копья, увешанные волчьими шкурами и перьями, священные жезлы воинских обществ с кожей гремучих змей и птичьими чучелами, магические барабаны… Мужчины двигались в полном молчании и выглядели спокойными, но все сжимали оружие, готовые в любую секунду развернуться веером и броситься на врагов. Женщины кутались в расшитые пёстрые одеяла и шкуры. Они то и дело оглядывали шуршавшие по земле волокуши, где устроились самые маленькие дети. Тут и там виднелись собаки с волчьей наружностью, они выглядели не менее гордыми, чем их хозяева, и некоторые, подобно лошадкам, тоже тащили за собой небольшие волокуши с вещами.
На следующий день напряжение спало. Из одного лагеря в другой ходили делегации индейцев, предлагая друг другу выкурить трубку. Чиновники в чёрных одеждах заседали за столом под натянутым тентом, объясняясь с вождями через переводчиков, доказывая что-то, убеждая, настаивая. Индейские ораторы выступали спокойно, выразительно жестикулируя и играя голосом, словно профессиональные актёры на театральных подмостках.
Вечером в стойбище Лакотов готовилось пиршество. Каркасы двух самых высоких палаток были поставлены вплотную друг к другу, и с одной стороны поверх жердей были натянуты шкуры, что образовало весьма просторный крытый полукруг, где, как под навесом, собралось почти полторы сотни самых важных воинов. Шошоны и Псалоки сидели бок о бок с Лакотами, Шайенами, Арапахами. С десяток котлов стояло перед расположившимися по кругу индейцами, и из них поднимался ароматный пар.
– Братья, – встал один из вождей Лакотов, простирая руки к собравшимся. – Мы сошлись здесь, чтобы проявить нашу добрую волю. Это земля принадлежит нашему народу, но мы хотим, чтобы вы чувствовали себя здесь легко и беззаботно, потому что вы наши гости. Мы хотим, чтобы вы знали, что наши сердца открыты для дружбы и добрых слов. Мы убили сегодня наших лучших собак, которые верно служили нам, убили специально для этой встречи, чтобы вкусно накормить вас. Мы не жалеем ничего, потому что хотим проявить нашу доброту…
Вместе с краснокожими перед костром устроились, слушая длинные речи вождей, ухмыляющиеся и скептически настроенные старые трапперы. Они давным-давно изучили нравы индейцев. Опустив на самые глаза меховую шапку с торчащим козырьком из жёсткой кожи, чуть в стороне устроился Джим Бриджер. Из сумрака сгущавшейся ночи к нему подсела тень в военном мундире с поблёскивающими пуговицами.
– Что ты думаешь, Джим? Сумеют они успокоиться и жить мирно? Это бы сняло много ненужных забот с наших плеч…
– Краснокожие похожи на двух остервенелых псов, которых можно, конечно, оттащить друг от друга во время драки, но стоит отпустить их, и они снова сцепятся, – проворчал охотник, потягиваясь.
Мато Уитко
Его собственные слова
Большой совет на Лошадином Ручье был странным делом. Приехало очень много отрядов Лакотов, почти шесть тысяч воинов, а с ними их семьи. С нами были Арапахи и Шайелы. А белые призвали туда наших врагов, Псалоков и Змей. Мы курили трубки и пожимали друг другу руки. Одна из наших женщин отвела в лагерь Змей своего маленького сына и отдала его вождю Змей на воспитание. Тот вождь убил отца этого мальчика в бою, теперь он должен был заменить ему погибшего отца. Мне даже стало казаться, что мы, так долго враждовавшие, сумели договориться и на самом деле примириться – так много добрых слов было произнесено!
Там я увидел Ичи-Мавани. Он показался мне сильно постаревшим. Ичи-Мавани был без бороды, и волосы на его голове стали редкими, особенно на макушке, где индейцы срезают скальп. Я не увидел былой силы в его глазах. Он смотрел так, как смотрели наши люди, когда их сваливала с ног страшная оспа. Я помню этот взгляд.
Он приехал в наш лагерь и находился возле своей жены почти всё время, пока продолжались переговоры. Очень долго он разговаривал с Лунным Светом, но я не слышал их разговора. Лунному Свету исполнилось тринадцать лет, он был уже взрослым мальчиком и беседовал с отцом, как подобало мужчине. Это был последний раз, когда он видел отца, и он запомнил его именно таким – безбородым, с жиденькими короткими волосами, поседевшими на висках.
Когда я спросил Ичи-Мавани о его планах, он ответил, что отправится в Чёрные Холмы, потому что отыскал место, где было золото. Я не стал задавать ему вопроса про его сына, отвезёт ли он его в большие города белых людей, так как знал, что Ичи-Мавани никуда больше не уедет из нашей страны. И я ушёл от него.
На сердце моё лёг камень, потому что многое теперь должно было пойти не так, как полагалось. Один из людей окончательно вышел из цепочки, где ему было отведено место. Он не сел в круг, куда ему предназначалось сесть, и кольцо разорвалось. Назревала беда.
Переселенцев становилось больше с каждым днём, и наши люди считали, что пришельцы разоряли страну, поэтому удержать их от военных действий оказалось невозможно. Все с лёгкостью позабыли о выкуренной трубке. Старики не особенно отговаривали молодёжь, и юноши начали открыто выказывать свою враждебность по отношению к Васичам.
Через три года после совета на Лошадином Ручье наше племя почти в полной силе вновь стояло неподалёку от форта Ларами. Все южные группы Титонов собрались в долине: Оглалы, Сичанги, Миниконжи. И вот однажды кто-то из молодых людей застрелил корову, которая шла позади обоза переселенцев. Эти двое стали разжигателями огня войны. Солдаты решили наказать виновных и пришли из форта в наш лагерь. Глупый поступок. Они прихватили с собой пушку, но их было лишь тридцать человек. Лакоты убили их всех. Молодые воины очень гордились тем, что они совершили. Они просто раздувались от важности и смеялись над теми, кто говорил о силе солдат и о мощи их оружия. Юноши, горевшие желанием завоевать себе славу в бою, не слушали ни меня, ни других, кто выступал за мир, и постоянно совершали налёты на проходившие обозы. Они не подозревали, что очень скоро многие из их вожаков сами зароют боевые топоры в землю.
А на следующий год Длинные Ножи атаковали деревню Маленького Грома, которая стояла на Синей Воде. В лагере находилось почти триста человек, и около ста из них погибло. Никогда прежде наш народ не терпел такого поражения. Все вещи, все запасы мяса, все жилища были потеряны при бегстве, все лошади попали в руки солдат, почти сто женщин и детей оказались в плену.
Белые люди не способны понять, что означало то сражение для Лакотов, у которых за всю их историю ни разу ни один большой лагерь не был захвачен врагами! Попробуй представить себе, мой друг, что должны были чувствовать наши люди, которые потерю нескольких лошадей считали огромным горем, потерю двух-трёх воинов в бою – величайшей трагедией! Теперь же большая деревня была разрушена, люди разбежались в разные стороны, прячась от преследователей, не имея ни оружия для защиты, ни крова над головой. А уже стояла осень.
Я не был в стойбище Маленького Грома, когда случилась эта беда. Но я не мог не рассказать тебе об этом. Будь мои слова только историей моей жизни, я бы не стал говорить ничего. Ведь сколько бы ни осталось за моей спиной прожитых зим, о них не стоило бы даже упоминать, когда бы я жил только для себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46