А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Норман Берридж подошел к настенному телефону в дальнем углу комнаты, взял трубку и услышал голос своего секретаря:
— Здесь один человек хочет вас видеть, мистер Берридж. Его зовут Линч, говорит, что насчет ренты.
Берридж поморщился. Имя было ему знакомо, и он знал, что это за рента. Линч был одним из тех, кто время от времени приходил к нему с просьбой профинансировать какое-нибудь из его делишек. Вложить с пользой деньги всегда приятно. Конечно, риск есть, но зато стопроцентная прибыль и никакого участия в самом деле, если не считать финансового. Однако люди, обращавшиеся к нему за инвестициями, были ему отвратительны, и Линч, пожалуй, больше прочих. Холодный, сдержанный, немногословный и стремительный, как пантера; Берриджу казалось, что тот смотрит на него сверху вниз, презирая его за дряблое тело, нервозность и отсутствие логического мышления. Сам же Линч был чист, холоден и пуст, как только что изготовленный гроб.
Конечно, Линч было его не настоящее имя. Как-то он пришел с еще одним человеком, и тот называл его то ли Портером, то ли Уолкером, то ли Арчером... Точно он не запомнил.
Наплевать! Главное не имя, а та выгода, которую он получал от сделки с ним.
— Я сейчас поднимусь, — сказал Берридж по телефону, повесил трубку и вернулся к помощнику, который снова принялся за щеки покойника: очевидно, и сам заметил, что они излишне румяны для того, кто не был завсегдатаем «Мулен Руж». — Очень хорошо, — заметил Берридж. — Очень хорошо.
Отвернувшись от расплывшегося в улыбке ассистента, он пошел к лифту, небольшая кабина которого едва вмещала двух человек. Нажав кнопку главного этажа, Берридж подумал, сколько же раз он давал себе слово опускаться и подниматься пешком. Все, что ему нужно, — это физические упражнения, тогда он быстро восстановит форму, станет похож на себя, каким был в двадцать лет. Ничего больше не нужно -только физические упражнения да небольшие ограничения в еде.
Но Линч не должен видеть его запыхавшимся. А больше он не будет пользоваться лифтом и начнет жить по-другому. Просто с Линчем он будет чувствовать себя увереннее, если его дыхание будет нормальным. Значит, он поступил правильно, поднявшись на лифте.
Когда Берридж вошел в кабинет. Линч стоял у окна и равнодушно смотрел на расположенный позади дома английский сад, за которым любовно ухаживала миссис Берридж. Линч никогда не садился во время своих нечастых визитов, всегда стоял как столб.
На этот раз, решил Берридж, он тоже будет стоять, хоть этим скомпенсирует лифт.
— Линч! — воскликнул он с деланной радостью. — Давненько же мы не виделись!
Фальшивая приветливость и елейный тон, которые он приобрел, обращаясь с родственниками покойников, вошли уже в привычку, выручавшую его во многих других ситуациях, в том числе и в этой. Ни голос, ни лицо не отражали явного раздвоения чувств, которое в нем вызывал Линч, представлявший, с одной стороны, источник обогащения, а с другой — внутреннего дискомфорта.
Линч, повернувшись к нему, кивнул и сказал:
— Мне нужно три тысячи.
Линч не терпел пустых разговоров. Он был стремителен и неудержим, как спортивный автомобиль или боевой самолет.
Прекрасно! Меньше всего на свете Берридж хотел знать, на что пойдут его деньги, а вести с таким человеком светские беседы о погоде тоже ни к чему.
И Берридж, обычно весьма экспансивный и словоохотливый, совсем в духе Линча ответил:
— Нет проблем! Условия обычные?
— Да. Если дело выгорит, я появлюсь дней через десять.
— Первого числа?
— Чуть позже. Второго или третьего.
— Прекрасно. Деньги нужны сейчас, не так ли?
— Да.
— Вы поедете со мной в банк? Линч кивнул и снова отвернулся к окну. Берридж, довольный, что удержался и не сел за свой красного дерева письменный стол, вышел из кабинета и направился через черный ход к гаражу. Он нажал кнопку, открылась третья из четырех дверей, за которой стоял его «торнадо». За соседней, четвертой дверью был «мустанг» его дочери, а за первой и второй находились «кадиллак» и «фольксваген» жены. Катафалк и машина для цветов содержались в другом гараже, рядом с домом.
За рулем «торнадо» Берридж чувствовал себя молодым и полным энергии. И хотя он замечал, что почти все водители «торнадо», каких ему случалось видеть, были толстые пожилые люди, такие же, как он сам, вождение машины создавало в нем иллюзию молодости. Как и многим другим, двойной стандарт был не чужд и ему.
Взять, например, деньги. Он считал себя порядочным, честным человеком, американским патриотом, презирал битников, тех, кто устраивал шумные антивоенные демонстрации и вообще вел себя антисоциальным образом, но в то же время это не мешало ему подавать в налоговое агентство отчеты о своих годовых доходах, больше напоминавшие фантастику, чем реальность. Это была другая грань его характера, характера хитрого, расчетливого бизнесмена. Бедняки обычно платили за его услуги наличными, которые нигде не фиксировались, и надо было быть дураком, чтобы сообщать о них в налоговую инспекцию, а Норман Берридж дураком не был. В своем банковском сейфе он хранил пачки помятых банкнотов, полагая это лишь одним из способов защиты слабой личности от посягательств могущественного государства.
А если представлялась возможность удвоить какую-то сумму — но и потерять, вложив ее в сомнительное предприятие таких людей, как Линч, — то что в этом плохого? С каких пор инвестиции считаются преступлением?
По дороге в центр оба хранили молчание. Берриджа присутствие Линча лишало душевного равновесия, но он держал себя в руках, не выказывая признаков беспокойства. Правда, вел машину чуть медленнее и осторожнее обычного, несмотря на то, что движение в этот утренний час было небольшим.
Припарковал машину на оборудованной счетчиком стоянке на расстоянии квартала от банка и вышел, сказав только:
— Я скоро вернусь.
Линч по своему обыкновению ничего не ответил.
Берриджа терзали сомнения — опустить десятицентовик в счетчик или не опускать? Сочтет ли его Линч дураком, если он опустит, или разгильдяем, если не опустит? В обоих случаях презрения Линча ему, по всей видимости, не миновать.
Сунув руку в карман с мелочью, он не нашел десятицентовика; проблема решилась сама собой. Он прошел мимо счетчика и зашагал к банку.
Берридж всегда получал наслаждение от сложной процедуры получения доступа к своему сейфу — пройти ворота, подписать бланк, поздороваться с величественным и вместе с тем услужливо-подобострастным охранником, вставить в сейф ключ одновременно с охранником. Все это вызывало в нем сознание собственной значимости. Видя, с каким тщанием охраняется его вклад, он и себя начинал чувствовать чрезвычайно важной персоной. Приятные минуты, проведенные в банке, в какой-то степени вознаграждали его за дискомфорт, испытанный им в десятиминутной поездке с безмолвным как рыба Линчем.
Он попросил большой конверт. С конвертом и ящиком, с деньгами в руках, он вошел в одну из запирающихся изнутри комнат, сел за стол и начал отсчитывать пятидесяти— и двадцатидолларовые (иной раз и десятидолларовые) купюры, пока не набрал трех тысяч долларов. Пухлый конверт едва удалось заклеить. Затем та же процедура, но в обратной последовательности, наконец, сейф заперт, и хозяин его снова оказался на улице.
Когда Берридж вернулся к машине, в ней было не продохнуть от дыма. Ленч все это время курил. Заводя машину, Берридж как бы невзначай включил кондиционер. Линч разорвал конверт и начал считать деньги, совершенно не обращая внимания на Берриджа. Отсчитав небольшую пачку денег, он засунул ее в один из своих бесчисленных карманов. В конце концов, конверт опустел, а Линч выглядел точно таким, как прежде.
Когда Берридж остановился на красный свет. Линч протянул ему помятую двадцатидолларовую бумажку:
— Вы ошиблись, — сказал он.
— Да? — Берридж настолько удивился, что не заметил, как загорелся зеленый свет, и только гудки стоявшей сзади машины вывели его из состояния столбняка. Остаток пути он проделал, так и сжимая купюру в правой руке.
Когда они подъехали к большому белому дому, окруженному со всех сторон ухоженной лужайкой. Линч сказал:
— Высадите меня здесь.
— Пожалуйста.
Выйдя, Линч даже не попрощался. Он пересек улицу и сел в «понтиак» с номером штата Нью-Йорк. Краденый? Все может быть.
Подождав, пока Линч уедет, Берридж направил машину в гараж, дверь которого автоматически открылась при его приближении. Уже внутри он глянул на валяющийся конверт и дал волю своему раздражению; Линч, его молчаливая надменность, пренебрежение, с каким он бросил конверт на сиденье, вызывали в нем холодную ярость.
Двадцатидолларовую купюру он все еще сжимал в руке. Линч всего лишь раз пересчитал деньги. Откуда же у него такая уверенность, что ошибся именно Берридж?
Внезапно Берридж почувствовал, как у него схватило живот.
Глава 7
— Паркер больше не выводит меня из равновесия, — сказала Элен.
— Да? Отлично.
— Просто мне неприятен, и все, — сказала она, сознавая, что ее голос звучит ровно и убедительно.
— Рад, что ситуация упростилась. Что же произошло?
— Да разное. Поначалу мне казалось, что причина одна, но сейчас я поняла, что это не так.
— Одна? И какая?
— Дело в оружии, — сказала она, но, сообразив, что начала с середины, осеклась и потом быстро объяснила: — Помните, в среду я рассказывала, что он куда-то поехал, чтобы раздобыть деньги? На операцию.
— Да. Мне показалось любопытным, почему их пришлось доставать где-то на стороне.
— И вот вчера он купил оружие. Оно лежит в двух коробках для игрушек.
— И много?
— Два автомата и четыре пистолета. Выглядит все очень невинно. Стен сказал, что он приобрел их у владельца игрушечного магазина, который занимается нелегальной продажей оружия.
— Вас беспокоит это оружие?
— Не само оружие, — ответила Элен. — А то, как Паркер поступил с ним.
— Что же он сделал?
— Он положил его в стенной шкаф Пемы. — Элен прикрыла глаза, еще теснее обхватив свои плечи руками. Она представила себе, как эти смертельно опасные железяки лежат сейчас у дочки в шкафу среди безобидных игрушек, спрятанные в картонные коробки с забавными рисунками и пестрыми веселыми надписями. — Неужели вы не понимаете? — сказала она, не открывая глаз. — Он использует Пему. Не только меня, не только мой дом, Стена или даже Марта. Он использует Пему, пряча среди ее игрушек эту мерзость.
— Вы чувствуете себя оскверненной, — высказал предположение доктор Годден.
Открыв глаза, Элен принялась изучать узор ковра, словно стоило ей найти определенный угол зрения, чтобы возникли буквы, слова и фразы, из которых она узнала бы что-то очень важное, и тогда все стало бы легко и возможно. Но узор оставался узором, и его линии не складывались в буквы.
— Не оскверненной, — сказала она, — нет. Просто я для него ничего не значу, можно сказать, не существую. Ему абсолютно все равно, есть я или нет. Я для него червяк, пустое место. Не заслуживающее даже презрения.
— Другими словами, — сказал доктор Годден, — вы впервые встретили человека, который относится к вам так, как вы сами относитесь к себе. То есть так, как, по вашему мнению, вы и заслуживаете.
Нахмурившись, она продолжала изучать ковер.
— Вы думаете?
— Конечно. Разница в том, что у вас есть выбор: вы можете перестать так относиться к себе, как только захотите. Но его отношением к вам вы не в силах управлять. Он ведет себя так не для того, чтобы вы как-то искупили свою вину. Ему совершенно наплевать на ваше чувство вины.
— Ему наплевать на то, что я думаю, его это совершенно не трогает. Обычно люди устроены по-другому. Вы можете ненавидеть человека, но вам интересно, что он думает, вам бы хотелось это знать.
Доктор Годден промолчал; это означало, что ей следует погрузиться в себя и проверить, не скрывает ли она от себя еще что-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22