Вряд ли подручные Валентино решились бы полностью парализовать передвижение по дну реки – мало ли кто там мог объявиться и какие работы захотели бы провести городские власти. Истреблять же любого входящего – себе дороже. На всякий случай «Сирены», конечно, внимательно изучили все отверстия вокруг, но ничего не обнаружили.
Мина посмотрел на часы и кивнул Торпеде: пора уходить.
Оба вернулись к пластине, вынули пенопласт и поспешили прочь, чувствуя, как сердца вновь начинают замирать, синхронизируясь в ритме с колебаниями дьявольского устройства.
Обратный путь занял у них меньше времени, потому что они не боялись пропустить нужную точку и не ждали неожиданностей.
Выйдя на берег и переодевшись в подлеске, они двинулись к шоссе. Мина вышел на связь с Посейдоном:
– Командир, все в ажуре. Мы возвращаемся.
Он услышал, как Каретников не сдержался и вздохнул с облегчением. Мина отключился.
– Я думал, что все – приплыли, – сказал он на ходу – Вот же сволочи!
– Ага, – кивнул Торпеда. – Помнишь, в девяносто девятом?
– Здесь круче. Там мы продержались без гарпунов. Вот же дьявол! Я уверен, что они заметили, как пластина вышла из строя.
– Хуже то, – заметил Торпеда, – что они заметили, как она ни с того ни с сего починилась, сама по себе.
– А что было делать? Оставлять пенопласт?
– Да ясно, что больше нечего. Ладно, мы тоже не пальцем деланные. Не посадят же они в лаз дежурных аквалангистов, ждать нас. А посадят, так передушим, как слепых котят. Нас будут встречать в доме...
– А это уже куда проще и приятнее звучит, – подхватил Мина. – Я лично раскурочу это поганое гнездо...
Двигаясь по ночному шоссе, они увлеченно обсуждали предстоящую расправу, напрочь забыв о подлинной цели операции.
* * *
Лютер вызвал к себе начальника службы безопасности.
Сам по себе доктор Валентино Баутце никогда бы не смог наладить ни последнюю, ни вообще сколько-нибудь эффективную агентурную сеть.
Да и зачем?
После крушения рейха он не имел никакого личного интереса в каких бы то ни было акциях; шпионить ему было не для кого и незачем. Он был гол как сокол; наступление англо-американских войск вынудило его спешно бежать, спасаться, бросив награбленное. Да и награбленного было, в сущности, всего ничего, лагерь был детский. У детей не бывает украшений и золотых коронок, а на мыле, коже и волосах не очень-то наживешься.
Но он все равно нуждался в защите.
Он понимал, что в одиночку, без поддержки своих, ему вряд ли удастся уцелеть во враждебном мире. И ему повезло пересечься с себе подобными, тоже бежавшими и выжившими; эти «коллеги» оказались куда состоятельнее и могущественнее, чем он сам.
Не прошло и двух лет, как была создана глубоко законспирированная организация бывших нацистов, которые вслух, промеж собой, декларировали намерения возродить рейх и показать всем кузькину мать. На самом же деле большинство членов организации интересовало одно: деньги и власть. Валентино занял в организации скромное место – положение его было не самым высоким, но, впрочем, не был он и внизу иерархии.
С годами необходимость служить организации все больше утомляла Валентино. Ему лично не было никакого дела ни до проклятого эсминца «Хюгенау», ни до секретов, которые хранил корабль.
Но зато его коллегам дело было.
Оно оказалось из числа тех, что могут обеспечить и власть, и деньги. Руководство организации сообразило, что если оно сумеет завладеть материалом с затопленного эсминца, то в его руках окажется оружие, позволяющее диктовать свои условия кому угодно. «Грязные» атомные бомбы, которых боится весь мир, покажутся на его фоне глупыми новогодними хлопушками. Похоже было, что люди, в свое время отправившие эсминец на грунт, не до конца понимали, что творят, – иначе позаботились бы вынести и уничтожить это оружие.
Валентино понятия не имел, откуда руководство прознало про контейнеры, – догадывался только, что у него есть высокопоставленные осведомители в русских спецслужбах.
Он вообще знал немного, хотя операцию поручили именно ему. Доктор подозревал, что поручили исключительно потому, что его, старика, никому не жаль, он никому особо не нужен. Более того – все, как выяснилось, делалось вообще за него, чужими руками, но формально за акцию отвечал он и все нити вели к нему. Он не призывал Ваффензее и его банду, он вообще не знал этих людей прежде. Однако тот же Ваффензее не знал в организации никого, кроме доктора Валентино и Лютера.
Его немного успокоила готовность организации обеспечить ему двойника на случай нападения или разоблачения.
Правда, и здесь он подозревал, что двойник приготовлен не столько ради самого Валентино, сколько из опасения, что вездесущий Моссад или кто там еще выбьет из доктора секреты.
Возраст двойника вызывал в нем сильное неудовольствие. Мало ли кто на кого похож в молодости! Нужен старик...
Но и здесь он не мог выбирать.
Кому-то зачем-то понадобилось подставлять Санту.
В принципе, он не против. Если Санта хоть на секунду обманет недругов и даст ему шанс скрыться, это можно только приветствовать и быть благодарным.
...Лютер же беседовал с начальником охраны совсем о других материях.
Сам Лютер был при докторе кем-то вроде секретаря. На самом деле он являлся человеком, через которого Валентино поддерживал связь с организацией и получал от нее предписания. Лютер знал куда больше доктора, но старательно изображал из себя подчиненное лицо.
Начальника все звали Шарлем, хотя он не был французом.
Это был тучный, флегматичный тип средних лет, который в острых ситуациях, однако, умел развивать неимоверную прыть и обнаруживал сверхъестественную для его комплекции подвижность. Кроме того, он был подлинным мастером своего дела. Укрепление особняка и путей эвакуации было целиком и полностью делом его рук. Лютер не мог не восхищаться результатами его трудов.
– Что у вас, Шарль?
– Зафиксирован сбой в подводной системе синхронизации.
Лютер вскинул брови:
– Они, получается, пойдут с воды?
– Я не могу ответить однозначно. Система не работала в течение десяти минут. Колебательный контур перестал функционировать. Возможно, мы столкнулись с обычным техническим сбоем, мои люди сейчас занимаются этим.
– Почему они не занялись этим непосредственно в момент поломки?
– Если мы имеем дело с попыткой вторжения или разведкой, то нет смысла зря рисковать. На что нам тогда защитные сооружения? Пусть приходят и сполна получают свое.
Лютер с сомнением покачал головой:
– По-моему, вы слишком полагаетесь на технику, Шарль. Пренебрегая человеческим фактором. Если один что-то намудрил, то всегда найдется другой, способный его перемудрить. А техника, как вы сами только что убедились, может и подвести.
– Ее достаточно много, чтобы все сразу не могло выйти из строя. Многие системы дублируют друг друга.
– Но синхронизация отказала.
– Не вижу большой беды. К тому же она помогла нам – именно своим отказом. Иначе бы никто не насторожился.
– Хорошо, Шарль, – уступил Лютер. – Я верю вам, как себе. Продолжайте делать, что делаете, и держите меня в курсе.
Начальник службы безопасности удалился, а Лютер глубоко задумался.
Кто?
Откуда исходит угроза?
Все-таки Моссад?
Или кому-то непостижимым образом удалось выследить Санту?
Он потер виски и отправился навестить долгожданного гостя: капитана Гладилина.
* * *
Современная медицина творит чудеса, это так. Но даже она не в состоянии за сутки превратить цветущего молодого человека в дряхлого старика.
Когда Олег Васильевич снял с капитана повязки, Гладилин, весь в болезненном нетерпении, вновь посмотрел на себя в зеркало, и ему стало дурно. Он едва не лишился чувств.
Из зеркала на него смотрел сущий урод.
Щеки провалились, под глазами образовались круги, кожа приобрела нездоровый вид и покрылась мерзкими пятнами; нос превратился в какой-то клюв. Поразительно, но только теперь Гладилин осознал, что лишился зубов. Он чувствовал, что с ним что-то неладно, однако остаточное действие наркоза не позволяло ему оперативно разобраться в собственных ощущениях.
– Зубы у вас будут, – утешил его Олег Васильевич, стоявший позади и готовый в любой момент подхватить капитана. – Да они уже есть – вон, плавают в стаканчике. Конечно, могут не вполне подойти – извините, времени было слишком мало, чтобы изготовить высококачественные протезы и подогнать. Вы должны быть нам благодарны. Мы и так сделали невозможное.
– Зачем? – прошептал наповал сраженный Гладилин.
– Ради вашей же безопасности – но и не только. Придет час, и вы все узнаете. Зато вас теперь ни одна собака не опознает.
В этом он был совершенно прав.
Гладилина не признала бы родная мать, которой он, впрочем, не помнил.
– Разве нельзя было как-то иначе? Почему старик?
– Потому что это эффективно. Вы предпочли бы пожизненное заключение или пулю в лоб?
Гладилин промолчал.
Он боязливо дотрагивался до щек и думал, как хорошо ему было бы поселиться где-нибудь в лесной глуши, в сторожке вроде недавней, и больше ничего не слышать ни о западных друзьях, ни о смертоносных контейнерах. Он впервые по-настоящему пожалел, что ввязался в эту историю.
И это было только начало.
Олег Васильевич молча вышел, вернулся и молча же положил перед ним два авиабилета. Сверху шлепнулся новенький паспорт.
– Скоро вылетаем, дорогой Санта. Вы когда-нибудь посещали Париж? Можете не отвечать – мне известно, что нет. Теперь вам предоставлена такая возможность... Вы счастливчик.
Гладилин ничего не ответил.
Он видел, что пока ни в коей мере не является хозяином своей судьбы. Перемена внешности поставила последнюю точку. Податься ему было некуда. Аванс, не так давно полученный от Ваффензее, был смехотворным, если соотнести его с реальной стоимостью комфортного скрытного проживания.
Он отошел от зеркала и снова лег.
Олег Васильевич посмотрел на него с некоторой тревогой:
– Вам плохо, Санта?
– Мне замечательно, – огрызнулся тот. – Лучше не придумаешь.
Хозяина не покидали сомнения.
Гладилин почти не состарился, но его нынешний вид автоматически вызывал опасения за его здоровье. Олег Васильевич перевел взгляд на руки подопечного. Да, с руками не поработали, это не руки старика. И ноги, конечно, тоже не «катят». Валентино страдает деформирующим артрозом, не вылезает из кресла, а для такой имитации потребовалась бы не одна неделя.
Он сходил за перчатками.
– Наденьте-ка, Санта.
Тот уже не сопротивлялся, покорно выполнил сказанное.
Перчатки были очень легкие, из тончайшего бежевого шелка, они почти не ощущались.
– Не снимайте их больше. Разве что при мытье. А так носите постоянно, на людях и дома тоже, в одиночестве. Правда, на людях вы еще окажетесь не скоро, если не считать перелета...
Гладилин дернул плечом.
Его охватила полная апатия.
Эта апатия улетучилась, когда он предстал перед доктором Валентино Баутце в его парижской квартире на набережной Анатоля Франса. Здесь он пережил очередной шок: ему померещилось, что он снова таращится на себя в зеркало.
Глава восемнадцатая
БРАТЬЯ ПО ОРУЖИЮ
Спецслужбы на то и спецслужбы, чтобы действовать тайно.
Обычный шум – и тот нежелателен, а о международном скандале и говорить не приходится. Но если суровая действительность не позволяет выступить скрытно, а достижение цели диктуется не только приказом, но и генетической ненавистью, то выбирать не приходится.
Неумолимость и упорство израильского спецназа давным-давно сделались притчей во языцех. Еще не было случая, чтобы кто-то ушел от возмездия израильтян;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Мина посмотрел на часы и кивнул Торпеде: пора уходить.
Оба вернулись к пластине, вынули пенопласт и поспешили прочь, чувствуя, как сердца вновь начинают замирать, синхронизируясь в ритме с колебаниями дьявольского устройства.
Обратный путь занял у них меньше времени, потому что они не боялись пропустить нужную точку и не ждали неожиданностей.
Выйдя на берег и переодевшись в подлеске, они двинулись к шоссе. Мина вышел на связь с Посейдоном:
– Командир, все в ажуре. Мы возвращаемся.
Он услышал, как Каретников не сдержался и вздохнул с облегчением. Мина отключился.
– Я думал, что все – приплыли, – сказал он на ходу – Вот же сволочи!
– Ага, – кивнул Торпеда. – Помнишь, в девяносто девятом?
– Здесь круче. Там мы продержались без гарпунов. Вот же дьявол! Я уверен, что они заметили, как пластина вышла из строя.
– Хуже то, – заметил Торпеда, – что они заметили, как она ни с того ни с сего починилась, сама по себе.
– А что было делать? Оставлять пенопласт?
– Да ясно, что больше нечего. Ладно, мы тоже не пальцем деланные. Не посадят же они в лаз дежурных аквалангистов, ждать нас. А посадят, так передушим, как слепых котят. Нас будут встречать в доме...
– А это уже куда проще и приятнее звучит, – подхватил Мина. – Я лично раскурочу это поганое гнездо...
Двигаясь по ночному шоссе, они увлеченно обсуждали предстоящую расправу, напрочь забыв о подлинной цели операции.
* * *
Лютер вызвал к себе начальника службы безопасности.
Сам по себе доктор Валентино Баутце никогда бы не смог наладить ни последнюю, ни вообще сколько-нибудь эффективную агентурную сеть.
Да и зачем?
После крушения рейха он не имел никакого личного интереса в каких бы то ни было акциях; шпионить ему было не для кого и незачем. Он был гол как сокол; наступление англо-американских войск вынудило его спешно бежать, спасаться, бросив награбленное. Да и награбленного было, в сущности, всего ничего, лагерь был детский. У детей не бывает украшений и золотых коронок, а на мыле, коже и волосах не очень-то наживешься.
Но он все равно нуждался в защите.
Он понимал, что в одиночку, без поддержки своих, ему вряд ли удастся уцелеть во враждебном мире. И ему повезло пересечься с себе подобными, тоже бежавшими и выжившими; эти «коллеги» оказались куда состоятельнее и могущественнее, чем он сам.
Не прошло и двух лет, как была создана глубоко законспирированная организация бывших нацистов, которые вслух, промеж собой, декларировали намерения возродить рейх и показать всем кузькину мать. На самом же деле большинство членов организации интересовало одно: деньги и власть. Валентино занял в организации скромное место – положение его было не самым высоким, но, впрочем, не был он и внизу иерархии.
С годами необходимость служить организации все больше утомляла Валентино. Ему лично не было никакого дела ни до проклятого эсминца «Хюгенау», ни до секретов, которые хранил корабль.
Но зато его коллегам дело было.
Оно оказалось из числа тех, что могут обеспечить и власть, и деньги. Руководство организации сообразило, что если оно сумеет завладеть материалом с затопленного эсминца, то в его руках окажется оружие, позволяющее диктовать свои условия кому угодно. «Грязные» атомные бомбы, которых боится весь мир, покажутся на его фоне глупыми новогодними хлопушками. Похоже было, что люди, в свое время отправившие эсминец на грунт, не до конца понимали, что творят, – иначе позаботились бы вынести и уничтожить это оружие.
Валентино понятия не имел, откуда руководство прознало про контейнеры, – догадывался только, что у него есть высокопоставленные осведомители в русских спецслужбах.
Он вообще знал немного, хотя операцию поручили именно ему. Доктор подозревал, что поручили исключительно потому, что его, старика, никому не жаль, он никому особо не нужен. Более того – все, как выяснилось, делалось вообще за него, чужими руками, но формально за акцию отвечал он и все нити вели к нему. Он не призывал Ваффензее и его банду, он вообще не знал этих людей прежде. Однако тот же Ваффензее не знал в организации никого, кроме доктора Валентино и Лютера.
Его немного успокоила готовность организации обеспечить ему двойника на случай нападения или разоблачения.
Правда, и здесь он подозревал, что двойник приготовлен не столько ради самого Валентино, сколько из опасения, что вездесущий Моссад или кто там еще выбьет из доктора секреты.
Возраст двойника вызывал в нем сильное неудовольствие. Мало ли кто на кого похож в молодости! Нужен старик...
Но и здесь он не мог выбирать.
Кому-то зачем-то понадобилось подставлять Санту.
В принципе, он не против. Если Санта хоть на секунду обманет недругов и даст ему шанс скрыться, это можно только приветствовать и быть благодарным.
...Лютер же беседовал с начальником охраны совсем о других материях.
Сам Лютер был при докторе кем-то вроде секретаря. На самом деле он являлся человеком, через которого Валентино поддерживал связь с организацией и получал от нее предписания. Лютер знал куда больше доктора, но старательно изображал из себя подчиненное лицо.
Начальника все звали Шарлем, хотя он не был французом.
Это был тучный, флегматичный тип средних лет, который в острых ситуациях, однако, умел развивать неимоверную прыть и обнаруживал сверхъестественную для его комплекции подвижность. Кроме того, он был подлинным мастером своего дела. Укрепление особняка и путей эвакуации было целиком и полностью делом его рук. Лютер не мог не восхищаться результатами его трудов.
– Что у вас, Шарль?
– Зафиксирован сбой в подводной системе синхронизации.
Лютер вскинул брови:
– Они, получается, пойдут с воды?
– Я не могу ответить однозначно. Система не работала в течение десяти минут. Колебательный контур перестал функционировать. Возможно, мы столкнулись с обычным техническим сбоем, мои люди сейчас занимаются этим.
– Почему они не занялись этим непосредственно в момент поломки?
– Если мы имеем дело с попыткой вторжения или разведкой, то нет смысла зря рисковать. На что нам тогда защитные сооружения? Пусть приходят и сполна получают свое.
Лютер с сомнением покачал головой:
– По-моему, вы слишком полагаетесь на технику, Шарль. Пренебрегая человеческим фактором. Если один что-то намудрил, то всегда найдется другой, способный его перемудрить. А техника, как вы сами только что убедились, может и подвести.
– Ее достаточно много, чтобы все сразу не могло выйти из строя. Многие системы дублируют друг друга.
– Но синхронизация отказала.
– Не вижу большой беды. К тому же она помогла нам – именно своим отказом. Иначе бы никто не насторожился.
– Хорошо, Шарль, – уступил Лютер. – Я верю вам, как себе. Продолжайте делать, что делаете, и держите меня в курсе.
Начальник службы безопасности удалился, а Лютер глубоко задумался.
Кто?
Откуда исходит угроза?
Все-таки Моссад?
Или кому-то непостижимым образом удалось выследить Санту?
Он потер виски и отправился навестить долгожданного гостя: капитана Гладилина.
* * *
Современная медицина творит чудеса, это так. Но даже она не в состоянии за сутки превратить цветущего молодого человека в дряхлого старика.
Когда Олег Васильевич снял с капитана повязки, Гладилин, весь в болезненном нетерпении, вновь посмотрел на себя в зеркало, и ему стало дурно. Он едва не лишился чувств.
Из зеркала на него смотрел сущий урод.
Щеки провалились, под глазами образовались круги, кожа приобрела нездоровый вид и покрылась мерзкими пятнами; нос превратился в какой-то клюв. Поразительно, но только теперь Гладилин осознал, что лишился зубов. Он чувствовал, что с ним что-то неладно, однако остаточное действие наркоза не позволяло ему оперативно разобраться в собственных ощущениях.
– Зубы у вас будут, – утешил его Олег Васильевич, стоявший позади и готовый в любой момент подхватить капитана. – Да они уже есть – вон, плавают в стаканчике. Конечно, могут не вполне подойти – извините, времени было слишком мало, чтобы изготовить высококачественные протезы и подогнать. Вы должны быть нам благодарны. Мы и так сделали невозможное.
– Зачем? – прошептал наповал сраженный Гладилин.
– Ради вашей же безопасности – но и не только. Придет час, и вы все узнаете. Зато вас теперь ни одна собака не опознает.
В этом он был совершенно прав.
Гладилина не признала бы родная мать, которой он, впрочем, не помнил.
– Разве нельзя было как-то иначе? Почему старик?
– Потому что это эффективно. Вы предпочли бы пожизненное заключение или пулю в лоб?
Гладилин промолчал.
Он боязливо дотрагивался до щек и думал, как хорошо ему было бы поселиться где-нибудь в лесной глуши, в сторожке вроде недавней, и больше ничего не слышать ни о западных друзьях, ни о смертоносных контейнерах. Он впервые по-настоящему пожалел, что ввязался в эту историю.
И это было только начало.
Олег Васильевич молча вышел, вернулся и молча же положил перед ним два авиабилета. Сверху шлепнулся новенький паспорт.
– Скоро вылетаем, дорогой Санта. Вы когда-нибудь посещали Париж? Можете не отвечать – мне известно, что нет. Теперь вам предоставлена такая возможность... Вы счастливчик.
Гладилин ничего не ответил.
Он видел, что пока ни в коей мере не является хозяином своей судьбы. Перемена внешности поставила последнюю точку. Податься ему было некуда. Аванс, не так давно полученный от Ваффензее, был смехотворным, если соотнести его с реальной стоимостью комфортного скрытного проживания.
Он отошел от зеркала и снова лег.
Олег Васильевич посмотрел на него с некоторой тревогой:
– Вам плохо, Санта?
– Мне замечательно, – огрызнулся тот. – Лучше не придумаешь.
Хозяина не покидали сомнения.
Гладилин почти не состарился, но его нынешний вид автоматически вызывал опасения за его здоровье. Олег Васильевич перевел взгляд на руки подопечного. Да, с руками не поработали, это не руки старика. И ноги, конечно, тоже не «катят». Валентино страдает деформирующим артрозом, не вылезает из кресла, а для такой имитации потребовалась бы не одна неделя.
Он сходил за перчатками.
– Наденьте-ка, Санта.
Тот уже не сопротивлялся, покорно выполнил сказанное.
Перчатки были очень легкие, из тончайшего бежевого шелка, они почти не ощущались.
– Не снимайте их больше. Разве что при мытье. А так носите постоянно, на людях и дома тоже, в одиночестве. Правда, на людях вы еще окажетесь не скоро, если не считать перелета...
Гладилин дернул плечом.
Его охватила полная апатия.
Эта апатия улетучилась, когда он предстал перед доктором Валентино Баутце в его парижской квартире на набережной Анатоля Франса. Здесь он пережил очередной шок: ему померещилось, что он снова таращится на себя в зеркало.
Глава восемнадцатая
БРАТЬЯ ПО ОРУЖИЮ
Спецслужбы на то и спецслужбы, чтобы действовать тайно.
Обычный шум – и тот нежелателен, а о международном скандале и говорить не приходится. Но если суровая действительность не позволяет выступить скрытно, а достижение цели диктуется не только приказом, но и генетической ненавистью, то выбирать не приходится.
Неумолимость и упорство израильского спецназа давным-давно сделались притчей во языцех. Еще не было случая, чтобы кто-то ушел от возмездия израильтян;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35