Но вскоре инерция взяла свое. Уверенный в своей недосягаемости и неуязвимости, Олег Васильевич успокоился. Он слишком долго чувствовал себя безнаказанным.
Потому он и позвонил в первую клинику, куда привозили Гладилина, по городскому телефону. У него, на беду, разрядился мобильник, а Олегу Васильевичу вдруг вздумалось подвергнуть себя омолаживающим косметическим процедурам. Наметилось приятное знакомство – короче, все сошлось одно к одному, будто на заказ.
Клиника, как и все заведение, уже прекратила функционировать как вредный элемент, но доктор, до смерти запуганный Маэстро, оставался на месте. Он вообще переехал в свой криминальный стационар и сидел в нем круглосуточно. Маэстро убедил руководство в необходимости «подставы». Сохранялась робкая надежда на то, что цепочка восстановится, и Мещеряков выйдет на связь.
И он вышел.
При докторе неотлучно находился Киндер, которого такое поручение сильно злило. Он маялся от безделья в обществе этого прощелыги и предпочел бы взять штурмом хорошо укрепленную базу наркодельцов. Говорить им было решительно не о чем; Киндер читал детектив, а доктор исступленно грыз ногти. Они были коротко подстрижены, как, собственно, и положено у врачей.
При каждом телефонном звонке оба вздрагивали.
Киндер пристально смотрел на доктора, и тот с искренним сожалением разводил руками. В том, что лепила готов к сотрудничеству, сомнений не было. Тот дошел до состояния, в котором мог продать и перепродать семью, каковой у него, к счастью, не было.
Вздрагивать вздрагивали, но звонка на городской номер никто не ждал. Поэтому, услышав, кто говорит, доктор округлил глаза и состроил невероятную гримасу. В нем вдруг проснулось желание сотрудничать с органами.
Киндер вскочил на ноги, отбросив книгу.
Надобности в этом не было, никаких действий в связи со звонком ему не предписывалось, все разговоры писались в аппаратной. Он должен был только следить за доктором, но он все равно принял боевую стойку.
– Да, Олег Васильевич, – доктор с трудом удерживал себя в руках и старался, чтобы голос не дрожал. – Да, очень рад. Конечно. Я всегда к вашим услугам. Когда? – Он беспомощно посмотрел на Киндера. Спецназовец быстро кивнул. – Да хоть сейчас, для вас всегда найдется время. Я лично, конечно... Собственноручно. Через двадцать минут? – Очередной взгляд и очередной быстрый кивок. – Милости прошу. Я успею все подготовить. До встречи, Олег Васильевич...
Киндер спешно вышел на связь с Маэстро.
Ответила Мадонна.
– Двадцать минут? – В ее голосе звучало беспокойство. – Нам не успеть. Мы выступаем, но на тебя вся надежда...
Киндер лихорадочно соображал.
Такого визита не ждал никто; когда Мещеряков доберется до салона, он сразу увидит великое разорение.
– Встретите его на улице, – приказал он врачу – Важно, чтобы он вышел из машины и приблизился хоть на десяток метров.
Того бросило в жар:
– Он все поймет... я жить хочу, товарищ... простите, гражданин...
Киндер похлопал его по плечу:
– Не боись, медицина! – Он пришел в хорошее расположение духа, предвкушая скорое завершение тоскливого ожидания. – Ступай на воздух, покури. Не вздумай рыпнуться! На мушке будешь...
– Как-то необычно получится, – ныл эскулап. – Я никогда никого не встречаю. И не курю. Как мне выйти – в халате? Никто же не знает, что у нас клиника.
– Иди без халата, – принял решение Киндер. – А ради дела можно и покурить, не умрешь.
Он угостил доктора сигаретой, которую тот принял без малейшего энтузиазма.
– Не затягивайся, – дружески посоветовал Киндер. – Набирай в рот и пыхай. Пошел давай!
Врач – белый, под цвет любимого халата, – поковылял к выходу. На улице было очень жарко и душно, он сразу вспотел в своем пиджаке. Сзади послышался голос проницательного Киндера:
– Сними пиджак и возьми на руку. Так будет непринужденнее.
Тот повиновался и замер столбом с сигаретой в руке.
* * *
Олег Васильевич не заставил себя ждать.
Он управился за пятнадцать минут, и настроение у него было едва ли не лучше, чем у Киндера.
Не доехав до салона шагов пятьдесят, он остановил свою «Ауди», вышел, привычно оглянулся по сторонам и бодро зашагал знакомым маршрутом. В человеке, стоявшем у входа, он не сразу признал хирурга. Тот вдобавок еще и отвернулся, так что узнавание состоялось, когда их разделяло не более пяти метров.
Мещеряков резко остановился.
Чутье, недавно ему изменившее, запоздало вернулось и подсказало недвусмысленный вывод. Во всей напряженной фигуре доктора – в том, как он стоял, как держал сигарету, как всматривался в даль, ожидая клиента с другого конца проспекта, – проступала подневольность.
К тому же хирург никогда раньше не курил.
Олег Васильевич знал это доподлинно, так как собирал подробные досье на всех, с кем ему приходилось пересекаться по роду деятельности. Врач опасался правильно: его выход на улицу, его ожидание совершенно не увязывались с традиционным больничным распорядком.
Мещеряков вдруг осознал, что если он в ближайшее время и будет нуждаться в каких-то врачебных манипуляциях, то далеко не в косметических. Он сделал движение, намереваясь развернуться и удалиться, но – черт его разберет откуда, Мещеряков даже не успел отследить – за спиной доктора нарисовался субъект, в намерениях и профессии которого сомневаться не приходилось.
– Стой где стоишь! – крикнул Киндер.
Рука Мещерякова автоматически скользнула в карман пиджака. Спецназовец метнулся влево, и обе пули достались доктору. Одна пробила грудину, вторая вонзилась в шею, и сонная артерия зафонтанировала алой тугой струей.
Доктор стал медленно оседать, дымящаяся сигарета вывалилась из пальцев. Он удивленно выдохнул, и изо рта вырвалось облачко дыма. Хирург так и не научился курить, он умер здоровым. Он упал на колени, открывая Киндера, но тот уже целился в Мещерякова.
Олег Васильевич повернулся и побежал.
Где-то внизу свистнула пуля: Киндер стрелял по ногам. Прыть Мещерякова возросла многократно, что было удивительно для человека его комплекции. Он запрыгнул в «Ауди», ударил по газам, вывернул руль. Следующая пуля расколошматила стекло, украсив его дырчатым лучистым солнцем. На сей раз Киндер уже не боялся всерьез поразить мишень. Однако Олег Васильевич, подвижность которого все усиливалась, сумел увернуться; автомобиль резко снялся с места, вильнул и помчался прочь от салона.
Держа пистолет обеими руками, Киндер выпустил ему вдогонку всю обойму. Отчаянно выругался, и в ту же секунду рядом с ним взвизгнули тормоза.
– В машину! – голос Мадонны звенел от ярости.
Двери фургона распахнулись, и руки Гусара и Макса втянули Киндера внутрь. Высунувшись на миг, Мадонна оценила вид доктора, распростершегося на асфальте. Со всех сторон неслись крики, проспект опустел.
– Киндер, это незачет, – сказал Маэстро, расположившийся на лавочке и державший между коленей автомат, упирая его прикладом в пол.
– Командир, иначе было нельзя, – хрипло ответил Киндер. – Он не пошел бы в салон, пришлось встречать снаружи.
Лицо Маэстро побагровело:
– Встречай кого хочешь и где тебе нравится! Стрелять! Когда ты разучился стрелять? Почему не снял его на подходе?
– Он шел уверенно... Я хотел подпустить поближе... Но он что-то почувствовал, собака, и собрался линять...
Маэстро сплюнул:
– Надо было самому оставаться... На хрена мне такие кадры?
Фургон занесло, и он едва не упал. Защелкали выстрелы: огонь вел Гусар, сидевший в кабине рядом с Мадонной, которая выжимала из машины последние лошадиные силы, преследуя «Ауди».
– Вот оно, – горько проговорил Маэстро. – Сейчас пол-Питера вдребезги...
– Гусар его снимет, – Томас попытался успокоить шефа. – Можно вообще пустить его бегом одного – догонит.
– Нет уж, уволь! Один уже нахимичил...
...Тем временем Гусар, безостановочно паливший в «Ауди», не склонен был разделить сострадательный оптимизм Томаса. Беглец был словно заколдованный, он даже не прилагал особых усилий, чтобы выйти из-под обстрела. Гусар видел, как пули изрешечивают багажник, как оседает и осыпается заднее стекло. Все это не производило на Олега Васильевича должного впечатления – а может, и производило, смотря что для кого считать должным. Он вылетел на встречную полосу, и это тоже сошло ему с рук, автомобили спешили уступить ему дорогу.
Маэстро исступленно кричал в рацию, требуя перекрыть магистрали. Всем постам уже были известны и марка автомобиля, и цвет, и номера, и личность водителя, но Маэстро понимал, что если Мещеряков оторвется и уйдет переулками и дворами, то вся эта информация окажется бесполезной. К тому же по документам он наверняка не Мещеряков – хотя как знать... Поперся же он в клинику – совсем обнаглели, гады, потеряли всякий страх. Кто же они такие, в конце концов?
Гусар расстрелял рожок и перешел на ПМ. Времени перезаряжать автомат у него не было. На пятом выстреле «Ауди» перекосило, покрышка сплющилась.
Почти не снижая скорости, машина вылетела на тротуар, и двоих прохожих раскидало в стороны, словно кукол; они так и остались лежать, опять же как куклы, уже непоправимо сломанные. Фургон Мадонны крепко поцеловал «Ауди», с разгона врезавшись сзади; «Ауди», еще не до конца прекратившую движение, подбросило и впечатало в железную дверь под вывеской «Вторчермет».
Передняя дверь распахнулась; Мещеряков с пистолетом в руке вывалился на асфальт. Гусар спрыгнул с подножки, и пуля чиркнула его по щеке. Красное на черном. Матерясь и тем самым демонстрируя безупречное знание великого и могучего, Гусар подскочил к Олегу Васильевичу и со всего размаха ударил его с носка по лицу. Тот к тому времени стоял на коленях. Удар отшвырнул его; всем показалось, что чернокожий воин снес преследуемому башку.
Киндер выглядел убитым и состарился на добрый десяток лет. Он взирал на тела ни в чем не повинных людей и понимал, что их гибель ляжет на его плечи дополнительным грузом.
Мадонна чувствовала себя не лучше.
– Гусар, не трогай его! – заорал Маэстро, спеша к жертве на выручку.
– Будет знать, паскуда!
Гусар вторично отвел ногу, но командир успел его оттащить.
Олег Васильевич уже снова стоял на коленях, но теперь он мерно раскачивался взад и вперед, как ванька-встанька. Во втором гусарском ударе, действительно, не было никакой нужды, избыточная роскошь. Лицо Мещерякова напоминало грязноватый, плохо пропеченный блин с большим количеством малинового варенья. Кровь из переломанного носа двумя струями текла на костюм. Глаза сходились в «кучку».
– Брось оружие, – автоматически приказал Маэстро.
Бросать было нечего. Пистолет уже был выбит Гусаром и валялся под наглухо зашторенным окном первого этажа.
Маэстро вынул наручники.
– Живо, – сказал он, и Мещеряков, болезненно кривясь, вытянул руки.
Щелчок, с которым защелкнулись браслеты, показались Мадонне ангельской музыкой. Втайне она очень жалела, что не добралась до Олега Васильевичем первой.
Маэстро покосился на трупы.
– Знаешь, что тебе будет за это?
Олег Васильевич едва ворочал языком:
– Чушь собачья. Я шел по улице, какой-то урод начал орать и целиться в меня, мне пришлось защищаться...
– Ага, конечно. Шел по улице, в кармане пушка...
– У меня есть разрешение.
– Мои поздравления. Дальнейшее – тоже сплошная невинность?
– А то нет. За мной устроили погоню, пытались убить. Сами и виноваты. Дождемся милицию, разберемся...
Маэстро задумался.
Версия Мещерякова трещала по швам, но грамотный адвокат при желании преподнесет дело так, что хрен отмоешься. К тому же они и сами хороши, дров наломали порядочно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35