Он часами беседовал с Роберто Тоцци об искусстве Ренессанса, — области, в которой Тоцци был “королём”, а сам он — скромным любителем. О чём говорить с Инессой Аввакум не знал и потому приглашал её танцевать.
Роберто Тоцци был настолько изнурён событиями напряжённого дня, что Аввакуму пришлось взять машину и лично съездить за синьорой Инессой. Когда они приехали в “Лавароне”, оказалось, что профессор и Виттория отлучились, чтобы отнести Луизе шоколада и спальные принадлежности; передать их девушке мог только Роберто Тоцци, ибо он один имел право входа в Боргезе в любое время дня и ночи.
Поджидая их, Аввакум и Инесса пили джин, а потом перешли на крытую террасу, где играл оркестр. Они танцевали долго. Когда Виттория вернулась и увидела разгоревшиеся щеки Инессы, к ней снова вернулось мрачное настроение, и чтобы встряхнуться, она заказала себе большой бокал виски со льдом.
После еды Аввакум попросил Роберто Тоцци подробно рассказать о том, как прошёл первый день допросов — чем интересовался Феликс Чигола и что отвечали ему подследственные. При этом Аввакум пояснил:
— Профессор, у меня есть друг, знаменитый следователь по уголовным делам. Из десяти запутанных случаев он безошибочно разгадывает девять. Из десяти убийц от него уходит только один, а девятерых он ловит за шиворот. Большой специалист! От него я узнал кое-какие приёмы следовательской работы.
— Зачем они вам? — скептически усмехнулся Тоцци.
— Если вы, профессор, будете вовремя уведомлять меня обо всех подробностях следствия, как сегодня вечером, я попытаюсь разыскать похищенную “Данаю”, и вы получите ваши рождественские наградные!
— Боже милосердный! — воздел руки к небу Тоцци. — Кто вам сказал о наградных?
— Это неважно, — усмехнулся Аввакум; о наградных ему сообщила Инесса.
Директор музея вздохнул.
— Похищение “Данаи” — потеря для нации, — сказал он, — что такое по сравнению с этим мои личные неприятности!
(После заверений генерального директора в том, что профессора Тоцци никто не собирается увольнять, он снова обрёл склонность к возвышенным фразам).
— Если я найду “Данаю”, вам с синьорой Тоцци будет гораздо веселее в рождественские праздники! — упорно гнул свою прозаическую линию Аввакум.
— Друг мой, как вы отыщете “Данаю”, если у вас нет ни помощников, ни сотрудников?
— Но ведь у Чиголы они есть! Вы будете рассказывать мне, что делают специалисты, а я буду использовать результаты их труда!
— А прилично ли это?
— Почему нет? Ведь и газеты будут сообщать широкой публике о тех же результатах, только с опозданием!
Роберто Тоцци помолчал.
— Извините меня, — сказал он, — но это похоже на какую-то детскую игру!
— Ну и что же, — пожал плечами Аввакум и с весёлой улыбкой напомнил, — ведь и в Евангелии сказано: “Будьте как дети и внидете в царствие небесное”!
— Да, но мне не до шуток! — вздохнул директор.
Принесли кофе и коньяк; за этим должен был последовать счёт, и Роберто Тоцци потускнел: не следует позволять иностранцу платить за ужин! Он отважно кивнул официанту, как кивнул бы, вероятно, самому ангелу смерти, но тот отрицательно мотнул головой и указал глазами на Аввакума. Роберто Тоцци совершенно правильно понял этот взгляд, и ему показалось, что с плеч его свалилось тяжкое бремя; но не следовало забывать о достоинстве, и он не очень уверенно сказал:
— Однако позвольте мне, синьор, заплатить за себя и за жену!
— Не трудитесь! — махнул рукой Аввакум. — У меня в “Лавароне” текущий счёт, и за моим столом наличными не платят.
— Но как же так, — Роберто Тоцци искренне протестовал, однако в голосе его слышалось облегчение, как у человека, вылезшего из глубокой ямы.
Они встали из-за стола.
На улице Аввакум тихонько сказал Роберто Тоцци:
— На десяти шагах от музея есть уличный телефон-автомат. Позвоните мне, пожалуйста, завтра часов в десять. Но если вы узнаете нечто важное, что меняет ход следствия, пожалуйста, не стесняйтесь и звоните тут же, в любое время!
— Вы странный человек, — сказал Роберто Тоцци, оглянувшись по сторонам. — Знаете, вы, кажется, склонны поддаваться иллюзиям! Впрочем, всем вам, представителям… гм… присуща эта черта. — Он помолчал, потом решительно сказал, — хорошо, если вы настаиваете, я позвоню вам!
Аввакум по-дружески сжал ему руку и тут же добавил:
— Кстати, сколько времени вам нужно, чтобы достать мне архитектурные и инженерные планы галереи?
— Ну, это нетрудно! — заявил Роберто Тоцци, и в его голосе впервые за весь день прозвучали уверенные нотки. — Они у меня, эти планы! В прошлом году наше руководство собиралось переделывать интерьер и менять систему отопления, и я взял домой всю папку с архитектурными и инженерными планами музея, чтобы поработать над ними. Вам повезло, я до сих пор не вернул их! Давайте зайдём к нам, выпьем кофе и вы получите ваши планы!
Услышав, что они приглашены к Тоцци, Виттория надулась — у неё не было настроения ходить по гостям, — зато Инесса чистосердечно заявила, что бесконечно довольна сегодняшним вечером.
Покидая галерею Боргезе, Феликс Чигола предупредил своего адъютанта Джованни, что тот лично отвечает за безопасность Луизы; если он, адъютант, осмелится досаждать ей хотя бы разговорами, его ждёт понижение в чин сержанта. Джованни знал, что шеф слов на ветер не бросает и на пустые угрозы неспособен; кроме того, он дорожил своей офицерской карьерой и ставил её превыше всех соблазнов, и потому решил ввести такой порядок, который лишил бы его самого возможности проявить агрессию в случае, если он, не дай бог, потеряет рассудок. Карло Колонне, помощника Савели, он велел ночевать с привратниками Агустино и Лоренцо. Сторожей Монтано и Федериго устроил в кабинете Карло Колонны, рядом с кабинетом Савели. Луизу оставил в кабинете её дядюшки, а Ливио Перетти предоставил скамью перед служебным входом; при этом Перетти бесцеремонно заявил, что и сам выбрал для ночлега этот пост у дверей Луизы, потому что никакой полиции он не верит и намерен всю ночь смотреть в оба.
У парадного и служебного входа адъютант поставил посты. В вестибюле поставил ещё двух часовых — одного у лестницы, ведущей наверх, другого перед кабинетом Тоцци, в котором он с устроил свою спальню и командный пункт; затем оставил сержанта своим заместителем и начальником охраны и только после этого позволил себе уйти из музея, чтобы поужинать.
Он вернулся через час и с удовлетворением выслушал рапорт сержанта, а затем удалился в свои “апартаменты” и улёгся спать. Начищенные до зеркального блеска сапоги самодовольно уставились носками в потолок. Изящное рококо и хрустальная люстра директорского кабинета, казалось, застыли от негодования при виде такой бесцеремонности.
До полуночи всё шло нормально. В привратницкой стоял храп, очень похожий на звуки, долетавшие из комнат сторожей. Однако в первом часу полицейский, стоявший на посту у лестницы, вздрогнул и почувствовал, что по спине у него забегали мурашки: где-то далеко наверху кто-то бил кулаками в дверь и завывал хриплым голосом. Странные звуки оборвались так же внезапно, как и начались. Не успел постовой подумать, что стук и крики под самой крышей только почудились ему, как шум снова раздался или, вернее, обрушился сверху. Постовой не выдержал, достал свисток из верхнего кармана форменной куртки и бешено засвистел.
Ему казалось, что он свистнул что было силы, и он очень удивился, когда коллега, карауливший дверь директорского кабинета, вразвалку подошёл к нему и сонно спросил:
— Джакомо, что за шутки, чего ради ты вздумал баловаться свистком среди ночи?
— Я не балуюсь, Анджело, а подаю сигнал!
— Будет тебе дурака валять! — сказал на это Анджело.
— Помоги тебе святая Мария, — покачал головой Джакомо. — Я свищу что есть мочи, а ты мне говоришь, что я балуюсь!
На звук голосов подошёл сержант.
— Кто вам разрешил покидать пост и вести разговоры? — поинтересовался он. — Если лейтенант проснётся, знаете, что с вами будет?
— Господин сержант! — Джакомо вытянулся в струнку. — Я просвистел “тревогу”, потому что наверху кто-то стучит кулаками в дверь и вопит не своим голосом.
— Хха! — удивился сержант. Сам он не слышал сиг нала и потому смутился, но не подавая вида спросил:
— Какого черта ты поднял тревогу?
— Он говорит, — пояснил Анджело. — будто наверху кто-то стучит кулаками в дверь.
— Господин сержант, я два раза собственными ушами слышал, как кто то барабанил кулаками в дверь и кричал!
Сержант недоверчиво посмотрел наверх.
В эту минуту, — должно быть, сама судьба поспешила на выручку Джакомо, — сверху снова долетел странный шум. Но это были уже не удары кулаков, а глухой стон; казалось, что где то далеко, очень далеко, может быть, за холмом Джанниколо или даже на равнине, мычит корова.
— Гм! — сказал сержант.
— Вот видите! — обрадовался Джакомо.
Анджело молчал.
— Это, наверное, ветер! — рассудил сержант. — Иной раз ветер воет как человек, а то и коровой замычит. Но все таки, — он повернулся к Анджело, — давай поднимемся наверх для очистки совести!
Пока они ходили наверх, Джакомо решал трудный вопрос. Он не мог понять, почему свисток, трель которого могла поднять мёртвого из гроба, только что от казал. “Ну, погоди ты у меня” — злился постовой, кляня свисток, и решил завтра же забраться в подвал и свистеть, пока глухой не услышит.
Тут вернулись сержант и Анджело. Сержант сказал, что ничего такого нет и шум был, наверное, от ветра, но завтра он на всякий случай обо всём доложит лейтенанту.
Остаток ночи прошёл спокойно.
Пятница, 27 октября.
Чигола начал день в плохом настроении. Ещё не проснувшись окончательно, он вспомнил, что времени для следствия осталось всего ничего, и расстроился. Впервые он почувствовал, какая неумолимая штука — календарь; будто паровой каток космических размеров, он катится вперёд, поднимая под себя всё, что попадётся.
На улице было сумрачно, шёл дождь.
Роберто Тоцци уселся у окна на то же место, что и вчера. Он ждал, что Чигола заговорит с ним, но главный инспектор сосредоточенно читал новые сводки технических отделов и бюллетени происшествий за истёкшую ночь. Одно сообщение так сильно заинтересовало его, что Чигола перечитал его несколько раз. и в глазах его вспыхнули огоньки, которые разгорались все ярче. Инспектор выкурил сигарету, чтобы успокоиться и принять недовольную мину сильно раздосадованного человека, но всё равно было заметно, что настроение его сильно повысилось.
— Вы не возражаете, если мы подведём итоги вчерашним допросам? — обернулся он к Роберто Тоцци.
— Да, конечно! — обрадовался польщённый директор. — Я готов слушать вас с огромным удовольствием.
“Вот и слушай, раз на другое неспособен!” — посмеялся в душе Чигола и начал:
— Мы установили, что в среду после полудня и в ночь со среды на четверг в галерее находились привратники Агостино и Лоренцо и сторожа Марко Монтано и Федериго Нобиле. Дежурство вели парами: Агостино с Монтано и Лоренцо с Федериго. Около 16.00 в галерее появилась Луиза Ченчи, дежурили в это время Агостино и Монтано. Незадолго до конца их смены, примерно в 23.30, в галерею явился, также через служебный вход, Марио Чиветта, племянник Монтано. В 24.00 заступила на дежурство пара Лоренцо и Федериго. Марко Монтано передал ключ от служебного входа привратнику Лоренцо с просьбой отпереть дверь, когда его племянник захочет уйти. В час ночи привратник Лоренцо устанавливает, что Чиветта исчез, а дверь заперта. О пребывании Луизы в музее ему не известно, так как Монтано забыл его уведомить, что синьорина сидит над учебниками в кабинете своего дяди. Луиза Ченчи утверждает, что, выйдя в коридор, она увидела, что дверь приоткрыта, воспользовалась этим и покинула здание, не обращаясь за помощью ни к Лоренцо, ни к сторожу Федериго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Роберто Тоцци был настолько изнурён событиями напряжённого дня, что Аввакуму пришлось взять машину и лично съездить за синьорой Инессой. Когда они приехали в “Лавароне”, оказалось, что профессор и Виттория отлучились, чтобы отнести Луизе шоколада и спальные принадлежности; передать их девушке мог только Роберто Тоцци, ибо он один имел право входа в Боргезе в любое время дня и ночи.
Поджидая их, Аввакум и Инесса пили джин, а потом перешли на крытую террасу, где играл оркестр. Они танцевали долго. Когда Виттория вернулась и увидела разгоревшиеся щеки Инессы, к ней снова вернулось мрачное настроение, и чтобы встряхнуться, она заказала себе большой бокал виски со льдом.
После еды Аввакум попросил Роберто Тоцци подробно рассказать о том, как прошёл первый день допросов — чем интересовался Феликс Чигола и что отвечали ему подследственные. При этом Аввакум пояснил:
— Профессор, у меня есть друг, знаменитый следователь по уголовным делам. Из десяти запутанных случаев он безошибочно разгадывает девять. Из десяти убийц от него уходит только один, а девятерых он ловит за шиворот. Большой специалист! От него я узнал кое-какие приёмы следовательской работы.
— Зачем они вам? — скептически усмехнулся Тоцци.
— Если вы, профессор, будете вовремя уведомлять меня обо всех подробностях следствия, как сегодня вечером, я попытаюсь разыскать похищенную “Данаю”, и вы получите ваши рождественские наградные!
— Боже милосердный! — воздел руки к небу Тоцци. — Кто вам сказал о наградных?
— Это неважно, — усмехнулся Аввакум; о наградных ему сообщила Инесса.
Директор музея вздохнул.
— Похищение “Данаи” — потеря для нации, — сказал он, — что такое по сравнению с этим мои личные неприятности!
(После заверений генерального директора в том, что профессора Тоцци никто не собирается увольнять, он снова обрёл склонность к возвышенным фразам).
— Если я найду “Данаю”, вам с синьорой Тоцци будет гораздо веселее в рождественские праздники! — упорно гнул свою прозаическую линию Аввакум.
— Друг мой, как вы отыщете “Данаю”, если у вас нет ни помощников, ни сотрудников?
— Но ведь у Чиголы они есть! Вы будете рассказывать мне, что делают специалисты, а я буду использовать результаты их труда!
— А прилично ли это?
— Почему нет? Ведь и газеты будут сообщать широкой публике о тех же результатах, только с опозданием!
Роберто Тоцци помолчал.
— Извините меня, — сказал он, — но это похоже на какую-то детскую игру!
— Ну и что же, — пожал плечами Аввакум и с весёлой улыбкой напомнил, — ведь и в Евангелии сказано: “Будьте как дети и внидете в царствие небесное”!
— Да, но мне не до шуток! — вздохнул директор.
Принесли кофе и коньяк; за этим должен был последовать счёт, и Роберто Тоцци потускнел: не следует позволять иностранцу платить за ужин! Он отважно кивнул официанту, как кивнул бы, вероятно, самому ангелу смерти, но тот отрицательно мотнул головой и указал глазами на Аввакума. Роберто Тоцци совершенно правильно понял этот взгляд, и ему показалось, что с плеч его свалилось тяжкое бремя; но не следовало забывать о достоинстве, и он не очень уверенно сказал:
— Однако позвольте мне, синьор, заплатить за себя и за жену!
— Не трудитесь! — махнул рукой Аввакум. — У меня в “Лавароне” текущий счёт, и за моим столом наличными не платят.
— Но как же так, — Роберто Тоцци искренне протестовал, однако в голосе его слышалось облегчение, как у человека, вылезшего из глубокой ямы.
Они встали из-за стола.
На улице Аввакум тихонько сказал Роберто Тоцци:
— На десяти шагах от музея есть уличный телефон-автомат. Позвоните мне, пожалуйста, завтра часов в десять. Но если вы узнаете нечто важное, что меняет ход следствия, пожалуйста, не стесняйтесь и звоните тут же, в любое время!
— Вы странный человек, — сказал Роберто Тоцци, оглянувшись по сторонам. — Знаете, вы, кажется, склонны поддаваться иллюзиям! Впрочем, всем вам, представителям… гм… присуща эта черта. — Он помолчал, потом решительно сказал, — хорошо, если вы настаиваете, я позвоню вам!
Аввакум по-дружески сжал ему руку и тут же добавил:
— Кстати, сколько времени вам нужно, чтобы достать мне архитектурные и инженерные планы галереи?
— Ну, это нетрудно! — заявил Роберто Тоцци, и в его голосе впервые за весь день прозвучали уверенные нотки. — Они у меня, эти планы! В прошлом году наше руководство собиралось переделывать интерьер и менять систему отопления, и я взял домой всю папку с архитектурными и инженерными планами музея, чтобы поработать над ними. Вам повезло, я до сих пор не вернул их! Давайте зайдём к нам, выпьем кофе и вы получите ваши планы!
Услышав, что они приглашены к Тоцци, Виттория надулась — у неё не было настроения ходить по гостям, — зато Инесса чистосердечно заявила, что бесконечно довольна сегодняшним вечером.
Покидая галерею Боргезе, Феликс Чигола предупредил своего адъютанта Джованни, что тот лично отвечает за безопасность Луизы; если он, адъютант, осмелится досаждать ей хотя бы разговорами, его ждёт понижение в чин сержанта. Джованни знал, что шеф слов на ветер не бросает и на пустые угрозы неспособен; кроме того, он дорожил своей офицерской карьерой и ставил её превыше всех соблазнов, и потому решил ввести такой порядок, который лишил бы его самого возможности проявить агрессию в случае, если он, не дай бог, потеряет рассудок. Карло Колонне, помощника Савели, он велел ночевать с привратниками Агустино и Лоренцо. Сторожей Монтано и Федериго устроил в кабинете Карло Колонны, рядом с кабинетом Савели. Луизу оставил в кабинете её дядюшки, а Ливио Перетти предоставил скамью перед служебным входом; при этом Перетти бесцеремонно заявил, что и сам выбрал для ночлега этот пост у дверей Луизы, потому что никакой полиции он не верит и намерен всю ночь смотреть в оба.
У парадного и служебного входа адъютант поставил посты. В вестибюле поставил ещё двух часовых — одного у лестницы, ведущей наверх, другого перед кабинетом Тоцци, в котором он с устроил свою спальню и командный пункт; затем оставил сержанта своим заместителем и начальником охраны и только после этого позволил себе уйти из музея, чтобы поужинать.
Он вернулся через час и с удовлетворением выслушал рапорт сержанта, а затем удалился в свои “апартаменты” и улёгся спать. Начищенные до зеркального блеска сапоги самодовольно уставились носками в потолок. Изящное рококо и хрустальная люстра директорского кабинета, казалось, застыли от негодования при виде такой бесцеремонности.
До полуночи всё шло нормально. В привратницкой стоял храп, очень похожий на звуки, долетавшие из комнат сторожей. Однако в первом часу полицейский, стоявший на посту у лестницы, вздрогнул и почувствовал, что по спине у него забегали мурашки: где-то далеко наверху кто-то бил кулаками в дверь и завывал хриплым голосом. Странные звуки оборвались так же внезапно, как и начались. Не успел постовой подумать, что стук и крики под самой крышей только почудились ему, как шум снова раздался или, вернее, обрушился сверху. Постовой не выдержал, достал свисток из верхнего кармана форменной куртки и бешено засвистел.
Ему казалось, что он свистнул что было силы, и он очень удивился, когда коллега, карауливший дверь директорского кабинета, вразвалку подошёл к нему и сонно спросил:
— Джакомо, что за шутки, чего ради ты вздумал баловаться свистком среди ночи?
— Я не балуюсь, Анджело, а подаю сигнал!
— Будет тебе дурака валять! — сказал на это Анджело.
— Помоги тебе святая Мария, — покачал головой Джакомо. — Я свищу что есть мочи, а ты мне говоришь, что я балуюсь!
На звук голосов подошёл сержант.
— Кто вам разрешил покидать пост и вести разговоры? — поинтересовался он. — Если лейтенант проснётся, знаете, что с вами будет?
— Господин сержант! — Джакомо вытянулся в струнку. — Я просвистел “тревогу”, потому что наверху кто-то стучит кулаками в дверь и вопит не своим голосом.
— Хха! — удивился сержант. Сам он не слышал сиг нала и потому смутился, но не подавая вида спросил:
— Какого черта ты поднял тревогу?
— Он говорит, — пояснил Анджело. — будто наверху кто-то стучит кулаками в дверь.
— Господин сержант, я два раза собственными ушами слышал, как кто то барабанил кулаками в дверь и кричал!
Сержант недоверчиво посмотрел наверх.
В эту минуту, — должно быть, сама судьба поспешила на выручку Джакомо, — сверху снова долетел странный шум. Но это были уже не удары кулаков, а глухой стон; казалось, что где то далеко, очень далеко, может быть, за холмом Джанниколо или даже на равнине, мычит корова.
— Гм! — сказал сержант.
— Вот видите! — обрадовался Джакомо.
Анджело молчал.
— Это, наверное, ветер! — рассудил сержант. — Иной раз ветер воет как человек, а то и коровой замычит. Но все таки, — он повернулся к Анджело, — давай поднимемся наверх для очистки совести!
Пока они ходили наверх, Джакомо решал трудный вопрос. Он не мог понять, почему свисток, трель которого могла поднять мёртвого из гроба, только что от казал. “Ну, погоди ты у меня” — злился постовой, кляня свисток, и решил завтра же забраться в подвал и свистеть, пока глухой не услышит.
Тут вернулись сержант и Анджело. Сержант сказал, что ничего такого нет и шум был, наверное, от ветра, но завтра он на всякий случай обо всём доложит лейтенанту.
Остаток ночи прошёл спокойно.
Пятница, 27 октября.
Чигола начал день в плохом настроении. Ещё не проснувшись окончательно, он вспомнил, что времени для следствия осталось всего ничего, и расстроился. Впервые он почувствовал, какая неумолимая штука — календарь; будто паровой каток космических размеров, он катится вперёд, поднимая под себя всё, что попадётся.
На улице было сумрачно, шёл дождь.
Роберто Тоцци уселся у окна на то же место, что и вчера. Он ждал, что Чигола заговорит с ним, но главный инспектор сосредоточенно читал новые сводки технических отделов и бюллетени происшествий за истёкшую ночь. Одно сообщение так сильно заинтересовало его, что Чигола перечитал его несколько раз. и в глазах его вспыхнули огоньки, которые разгорались все ярче. Инспектор выкурил сигарету, чтобы успокоиться и принять недовольную мину сильно раздосадованного человека, но всё равно было заметно, что настроение его сильно повысилось.
— Вы не возражаете, если мы подведём итоги вчерашним допросам? — обернулся он к Роберто Тоцци.
— Да, конечно! — обрадовался польщённый директор. — Я готов слушать вас с огромным удовольствием.
“Вот и слушай, раз на другое неспособен!” — посмеялся в душе Чигола и начал:
— Мы установили, что в среду после полудня и в ночь со среды на четверг в галерее находились привратники Агостино и Лоренцо и сторожа Марко Монтано и Федериго Нобиле. Дежурство вели парами: Агостино с Монтано и Лоренцо с Федериго. Около 16.00 в галерее появилась Луиза Ченчи, дежурили в это время Агостино и Монтано. Незадолго до конца их смены, примерно в 23.30, в галерею явился, также через служебный вход, Марио Чиветта, племянник Монтано. В 24.00 заступила на дежурство пара Лоренцо и Федериго. Марко Монтано передал ключ от служебного входа привратнику Лоренцо с просьбой отпереть дверь, когда его племянник захочет уйти. В час ночи привратник Лоренцо устанавливает, что Чиветта исчез, а дверь заперта. О пребывании Луизы в музее ему не известно, так как Монтано забыл его уведомить, что синьорина сидит над учебниками в кабинете своего дяди. Луиза Ченчи утверждает, что, выйдя в коридор, она увидела, что дверь приоткрыта, воспользовалась этим и покинула здание, не обращаясь за помощью ни к Лоренцо, ни к сторожу Федериго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17