Постепенно напряжение спадает, и его охватывает страх, подлинный ужас: его предали, ему нарочно подсунули человека, которого он убил, и сейчас его, Савели, на площади ждут полицейские, а то и “надёжные люди”, с которыми иметь дело не лучше, чем с полицией. Наоборот!
Уже заполночь, пора уносить ноги из музея, кстати началось дежурство опоённого вином Федериго. Но Савели уже не хватает смелости выполнить первоначальный план, он уже не решается спуститься по лестнице с холстом в руках, а ещё меньше — выйти с ним на улицу. Он решает скрыть полотно Корреджо там, где его никто не станет искать. Где же?
Он прекрасно знает здание, знает, где проходят трубы отопления и водопровода, куда выведен дымоход камина. В здании всего один камин, и он находится в кабинете директора музея. Камин давно утратил своё функциональное назначение и служит скорее для украшения кабинета. Дымоход у него прямой и выведен на крышу; в нижней части, над самым камином, он образует седловинку. Лучшего, более удобного и безопасного тайника для картины нельзя и желать.
Савели через окно лезет на крышу, ползком добирается до каминной трубы и опускает в неё свёрнутое в трубку полотно.
Вернувшись на чердак, он спускается по лестнице и идёт к служебному входу, но, отпирая дверь, с ужасом замечает, что глаза Марио Чиветты удивлённо смотрят на него. Этот негодяй его видел! Он завтра же об этом скажет! Чиветта будет свидетельствовать против него, Савели!
Спрятавшись в тени соседнего здания — бывшего кардинальского дворца, — Савели терпеливо ждёт, и когда Чиветта спустя час выходит из Боргезе, Савели идёт за ним следом, догоняет, здоровается и предлагает себя в попутчики. Легкомысленный Чиветта ничего не подозревает, он даже не видит, как Савели достаёт из кармана финку, не слышит, как щёлкает её лезвие, выскочив из ручки, и не успевает вскрикнуть, когда это лезвие впивается в его горло. На всякий случай Савели наносит ещё два удара финкой и возвращается к музею, чтобы сесть на автобус, который идёт вдоль Джанниколо. Тут он вспоминает, что забыл запереть служебный вход, испугавшись Марио; Федериго, придя в себя, может увидеть, что дверь не заперта, он поднимет на ноги полицию, а полиция со своей стороны тут же позвонит в Санта-Анну, и его “альтер эго” окажется в дурацком положении. Успех всей операции висит на волоске, а вокруг его шеи затягивается петля, поэтому Савели, собравшись с духом, возвращается к галерее и запирает дверь на ключ. Не нужно забывать, что Чезаре Савели — бывший натовский разведчик, убийца и авантюрист. Вы, например, на его месте вряд ли решились бы дважды за одну ночь бросить вызов судьбе?
Потом Савели садится в автобус, сходит на первой остановке и исчезает среди зарослей пиний и кустов холма Джанниколо. Там он проводит ночь. На следующий день является в дом Виттории Ченчи, где я имел удовольствие встретить его. Комки глины прилипли к его обуви на холме, а пятно на рукаве, вероятно, оставила кровь Чиветты.
Вы, наверное, догадываетесь, что все эти логические построения не могли помочь ни Луизе, ни Ливио, потому что я не мог подкрепить их вещественными доказательствами или свидетельскими показаниями. Поэтому я решил довести игру до конца и для этого воспользоваться принципом бумеранга. “Даная” украдена для того, чтобы подбросить её в дом Пьетро Фальконе; я решил сам выполнить эту операцию, но, разумеется, не с “Данаей” Корреджо, — такое мне бы и в голову никогда не пришло, — а с подобием “Данаи”, холстом, над которым работал Ливио Перетти.
Вы вместе со мной были у Фальконе и слышали, что он ждёт трубочистов. На обратном пути я зашёл на почту и справился по телефону в профсоюзе трубочистов, будут ли они проводить профилактическую чистку труб в доме 71 по виа Монсеррато. Мне ответили, что такая чистка у них запланирована только на 8 ноября. Ясно, что за трубочисты собирались в гости к Фальконе, — головорезы и бандиты, одетые трубочистами; один из них принесёт завёрнутое в дерюгу полотно Корреджо. Сценарий Савели был таков: “трубочисты” подбрасывают картину в спальню профессора Фальконе и выходят оттуда ровно за минуту до того, как сам он с группой полицейских и представителем прокуратуры поднимется по лестнице дома 71, якобы вызванный туда свидетелем.
И украденную “Данаю” найдут в спальне коммуниста, кандидата в мэры города! Какой римский гражданин станет голосовать за человека, который ворует картины? Провал Фальконе на выборах, что называется, был решён и подписан.
Вы знаете, как развивались далее события, потому что сами участвовали в игре. Сегодня, в 9 часов утра, когда полиция вместе с подследственными покинула галерею Боргезе, вы достали полотно, спрятанное в трубе камина, а на его место положили холст Ливио Перетти, после чего удалились в ближайшую кондитерскую — есть мороженое. В 10 часов пять минут Чезаре Савели явился в музей, где не было ни души; его охраняла полиция, но посты стояли только на улице! Ни секунды не медля, Савели входит в огромный кабинет директора, достаёт из каминной трубы свёрнутый в трубке холст, сует его под пальто и бегом бежит к своим подручным, которые уже ждут его.
В десять часов десять минут Чигола отпускает на все четыре стороны привратников и сторожей Боргезе вместе с Карло Колонной; служащие Боргезе занимают свои места, несущие наружную охрану, а полицейские покидают свои посты. В десять часов пятнадцать минут вы торжественно вступаете в свой кабинет и дрожащими руками разворачиваете холст, который небрежно засунут в угол за дверью. Вы видите “Данаю” Корреджо, снимаете очки и тайком смахиваете слезы, навернувшиеся на глаза. Разве не так, профессор? Ну, не стесняйтесь, “Даная” стоит того, чтобы заплакать и в голос!
Потом вы поднимаетесь на второй этаж и при помощи своих служащих натягиваете холст на его собственную раму.
Затем вы звоните в дом Пьетро Фальконе и сообщаете, что подлинная “Даная” найдена. Чигола парой пощёчин приводит в чувство Чезаре Савели, потерявшего сознание.
На этом игра кончается.
Я ни минуты не сомневаюсь, что Чигола понял и замысел игры, и весь её ход, и роль в ней Чезаре Савели. Но я убеждён и в том, что инспектор не станет заводить дело на шефа охраны Боргезе и передавать его прокурору. Этим он навлечёт на себя не только ненависть экстремистов, но и их приятелей. А Чигола человек жизнелюбивый и не захочет добровольно сокращать свои дни на белом свете!
В траттории тихо, только за двумя столиками сидят посетители, но и они говорят негромко. Даже слышно, как стучит дождь по стёклам. Чем больше темнеет на улице, тем сильнее он идёт.
Аввакум разливает вино по бокалам и чокается с Роберто Тоцци.
— Теперь вы получите рождественские наградные и на праздники повезёте синьору Инессу на зимний курорт. Я вам завидую, профессор!
— И все это благодаря вам! Вы — удивительный человек, синьор Захов!
— Наоборот, профессор. К счастью, я самый обыкновенный человек.
Под фонарём останавливаются две машины. В свете фар клубится золотистый туман.
Аввакум и Роберто Тоцци выходят на улицу.
К ним подходят Ливио Перетти, согнувшийся в три погибели под струями дождя, от которого не спасает старенький коротковатый плащ.
Он обнимает Аввакума и говорит:
— Мне велено поцеловать вас один раз — от имени синьоры Виттории Ченчи и ещё раз — от имени синьорины Ченчи! — Он смеётся и целует Аввакума в обе щеки.
Аввакум задумывается, стоит ли передать через Ливио поцелуи Луизе и Виттории, но молчит.
— Ваш багаж — в первой машине! — объявляет Ливио. Шофёр — хороший парень.
На прощанье Аввакум просит Роберто Тоцци:
— Обещайте мне, что сегодня вечером вы поужинаете в “Лавароне”! Пригласите от моего имени синьору Витторию и синьорину Луизу. — О Ливио он ничего не говорит. — И когда поднимете заключительный тост, помяните добрым словом вашего скромного друга из далёкой Болгарии!
Нагнувшись к уху профессора, он добавляет:
— Пожалуйста, не стесняйтесь. Этот последний вечер включён в мой общий счёт у “Лавароне”!
Аввакум садится в машину и прежде, чем захлопнуть дверцу, весело машет рукой.
Через несколько минут старенький “фиат” выруливает на виа Аппиа Антика — древнюю дорогу, по которой на протяжении веков прошло столько весёлых и печальных людей, счастливых и разбитых сердец.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17