Юрий Михайлович Прошкин в тот момент, когда его жена садилась в машину, направляясь в гости, поднимался в лифте на четвертый этаж дома на Цветном бульваре. Именно там, в тридцать девятой квартире, он должен был встретиться с одним очень богатым человеком, тесно связанным с преступным миром, — с известным московским адвокатом, ведущим дела самых крупных авторитетов воровского мира.
Позвонив в дверь, Юрий Михайлович прикоснулся к галстуку, словно бы проверяя, плотно ли стянут узел.
Глазок на мгновение погас, затем дверь открылась, открылась широко — так, как встречают дорогого гостя или очень важную персону.
— О, Юрий Михайлович! Ты, как всегда, пунктуален.
Хоть часы сверяй!
— Да, не люблю опаздывать, — пожимая холеную руку адвоката, произнес прокурор.
— Ну проходи, проходи… Я почему позвал тебя домой, думаю, здесь никто нам не помешает обсудить детали и все взвесить.
— Надеюсь, — сказал Юрий Михайлович.
— У меня дома надежно.
В квартире, кроме хозяина, не было никого. Негромко играла музыка, стол был сервирован на двоих. Дорогая посуда, роскошная закуска, шикарные вина.
Раздевшись, повесив пальто на плечики и спрятав его в шкаф из карельской березы, Юрий Михайлович прошел в гостиную.
— Присаживайся, где тебе будет удобнее.
— Найду, где сесть.
Адвокат, маленький, лысый, в очках, без пиджака, в подтяжках на округлых плечах, был суетлив. Юрий Михайлович догадался, что Прохальский волнуется.
«Да, просить будет о многом, если он так расстарался».
— Присаживайся, присаживайся за стол, Юрий Михайлович. Ты что, меня стесняешься?
— Да нет, не стесняюсь, одним же делом занимаемся, — Прошкин держал в руках портфель..
— Давай свою сумку, что ты с ней не расстаешься?
Что у тебя там, магнитофон?
— Конечно, — съязвил прокурор, — Тогда включай.
— Я его еще на лестнице включил, — улыбнулся Прошкин, показывая ровные, белые зубы без единого заметного изъяна.
— Что, Юрий Михайлович, вина или водочки?
— Давай лучше сразу к делу.
— Что ж, к делу так к делу.
Адвокат подошел к секретеру, выдвинул ящик и извлек пухлую папку, которая казалась безобразной в этой изящно оформленной квартире. Папка была из серого картона, потертая, захватанная руками, испещренная всевозможными надписями.
— Вот, собственно говоря, наше дело. Думаю, ты его знаешь не хуже меня, — адвокат положил папку на низкий журнальный столик с изящно выгнутыми ножками, толкнул мягкое кожаное кресло. — Присаживайся, здесь тебе будет удобнее. — Затем включил торшер, свет которого упал точно на стол.
Юрий Михайлович посмотрел вверх на высокий лепной потолок, на бронзовую люстру с холодно искрящимися хрустальными слезками.
— Если желаешь, включу и верхний свет.
— Да нет, света хватает.
— Тогда смотри.
— А что мне смотреть, я это дело наизусть знаю. Мне тебя послушать надо.
— Во время защиты, Юрий Михайлович, я хочу обратить внимание…
— Погоди, — сказал Прошкин, — я знаю, о чем ты будешь говорить. О трудном детстве, о родителях-пьяницах, о детском доме и вообще о всей этой херне, которой ты так любишь пользоваться, чтоб выжать слезу у тех, кто соберется в зале.
— Нет-нет, Юрий Михайлович, ты меня не понял, я хочу, чтобы ты об этом говорил, а не я.
— Ты что, с ума сошел?
— Нет, я не сошел с ума. Слушай…
— Борис Борисович, ты же знаешь, что твой клиент — это сволочь, это отребье, его даже расстрелять мало, если быть честным.
— Ну зачем же ты так? Смертная казнь у нас почти отменена, и стрелять его никто не станет.
— Может, и отменена, но он достоин пули в затылок.
Это еще будет самым малым за все его дела.
— Я понимаю, он сволочь, мерзавец, подонок.., и вообще, от таких людей общество надо освобождать. Таких детей надо убивать еще при рождении, сбрасывать в пропасть.
— Вот именно, — сказал Юрий Михайлович Прошкин, постукивая пальцами по толстой папке.
— Но ты же знаешь, какие люди стоят за ним, знаешь, под кем он ходит.
— Ну, допустим, не знаю, а догадываюсь.
— Если не знаешь или не хочешь знать, тогда и не надо.
— Борис, давай сразу к делу.
— Что ж, давай.
— Сколько пообещали тебе? — сдвинув брови и даже не моргнув своими зеленовато-серыми глазами, посмотрев на адвоката, спросил Юрий Михайлович.
— Мне платят отдельно.
— А мне? — спросил прокурор.
— И тебе тоже.
— Ему светит одиннадцать лет.
— Зачем ты так сурово, Юрий Михайлович? Какие одиннадцать?
— Восемь.
— Тоже много.
— Семь.
— А лучше шесть.
— Я понимаю, шесть лучше, а еще лучше его вообще отпустить.
— Ну, об этом разговор не идет, все-таки два убийства с отягчающими.
— Вот и я говорю — одиннадцать лет, меньше я никак не могу попросить.
— Как это не можешь? Закуривай, закуривай, — Борис Борисович подвинул золоченый портсигар и дорогую зажигалку к прокурору.
— Я эти не курю.
— А ты попробуй, египетские, таких днем с огнем в Москве не найдешь, на ценителя.
— Тебя ими бандиты снабжают?
— Какая разница, кто меня снабжает, вот цепляться любишь!
— Люблю, — признался прокурор.
— Ты попробуй закури. А может, хочешь с травкой попробовать?
— Да пошел ты… Может, ты мне еще в портфель пару пакетиков подбросишь?
— Брось ты, брось ты, Юрий Михайлович, мы же солидные люди.
— Глядя на тебя, сомневаться начинаешь.
Адвокат, к которому приехал Юрий Михайлович Прошкин, был полнейшим мерзавцем, защищал бандитов с таким рвением и с такой яростью, словно бы они все бы ли его кровными детьми, может, правда, незаконнорожденными. Умело принимал от них взятки, чтобы передать прокурору и судьям. И бандиты преданность адвоката ценили, отбоя от всевозможных предложений у Бориса Борисовича не было. Ему оставалось лишь выбирать то дело, за которое больше заплатят.
— Сорок, — вдруг постучав пальцем по рифленой крышке портсигара, сказал Юрий Михайлович Прошкин.
— Да ты что!
— Сорок, — повторил Прошкин.
— Да ты что!
— Сорок, сорок, братец. И скажи своим друзьям-товарищам, братве-товарищам, если они не хотят стать гражданами, то сорок, и лишь за то, что я не попрошу пятнадцать.
И уж поверь, Борис, если я попрошу пятнадцать, одиннадцать судья даст наверняка. И как ты ни старайся, хоть в лепешку разбейся, хоть весь зал пусть рыдает и пол в зале суда станет мокрым от слез, меньше одиннадцати не дадут.
— Да ты что, какие одиннадцать, они хотят пять! Ну, сделай шесть.
— Слушай, Борис Борисович, ты меня не первый год знаешь, и я тебя знаю давным-давно. Так что о пяти-шести даже речи идти не может.
Адвокат наморщил лоб, его большие уши даже покраснели.
— Да ты, Юрий Михайлович, меня без ножа режешь, просто по живому. Ты же мои деньги забираешь, деньги моих детей!
— Ты мне про своих детей брось, у меня у самого двое и жена, которую одевать и обувать надо.
— Да что ты мне свою жену в пример приводишь, — вспылил адвокат, — скажу тебе честно, на все про все сто тысяч выделили, сто, и не больше.
— Ну так вот, давай мне сорок, и тогда я постараюсь, чтобы наш клиент получил восемь, но запрашивать буду одиннадцать.
— Нет, нет и нет! — адвокат вскочил и, словно мячик, запрыгал вокруг круглого сервированного стола. — Каких восемь! Да они же меня застрелят, зарежут в подъезде, машину взорвут! Они же сигареты о мою лысину гасить будут. Ты что, Юрий Михайлович!
— Так о твою же будут гасить, а не о мою. Я на то и прокурор, чтобы сроки заламывать.
Борис Борисович явно не ожидал, что прокурор будет настолько несговорчивым и запросит такую высокую цену. Он был убежден, что двадцати тысяч для того, чтобы уменьшить срок года на три, будет предостаточно. Ведь из ста тысяч — здесь адвокат был откровенен и назвал точную сумму — прокурор может рассчитывать получить двадцать, ну тридцать тысяч, а никак не сорок. И условие было поставлено перед ним — пять лет, шесть, максимум. Но если прокурор говорит, что попросит пятнадцать и докажет…
— Послушай, Борис, — скосив глаза на скачущего по гостиной адвоката, сказал Юрий Михайлович Прошкин, — шесть томов дела. Он столько наворотил, за ним такая дрянь плывет, словно из прорвавшейся канализации, сплошное дерьмо… Да ты сам посуди, как буду выглядеть я? И ты хочешь, чтобы я это сделал почти что даром. Так не бывает.
— Да.., ты всегда выглядишь хорошо, лучше всех.
Ни за что не отвечаешь, просишь — и все. А за все отвечаю я, я! — адвокат оттянул подтяжку и хлопнул себя по объемному животу. — Понимаешь, я! Если они меня убьют, замордуют? У них на меня к тому же досье… Если все это поплывет…
— Да не бойся ты, адвокат долбаный, ну и что их досье? Подтереться им разве что.
Борис Борисович, побегав еще по гостиной, остановился, устало схватил бутылку водки, налил в рюмку и одним глотком выпил всю — до дна. Тут же наполнил ее и снова выпил.
— Тридцать! — выкрикнул он так, словно находился на аукционе и хотел приобрести чрезвычайно дорогую картину и страшно боялся, что она уйдет к другому покупателю. — Тридцать, и ни цента больше!
— Что мы торгуемся как на базаре? Не хочешь — не надо. Я же не набиваюсь, ты сам меня позвал, сам предложил поговорить. Я ставлю свои условия, те, которые мне выгодны, а если тебе не интересно мое предложение, то тогда…
— Погоди, — крикнул адвокат, — погоди. Давай лучше сядем, выпьем и немного подумаем. Юрий Михайлович, войди в мое положение, войди, — и адвокат толстым указательным пальцем стал тыкать себя в солнечное сплетение. — Судье надо дать, и еще кучу денег следует раздать. Одна охрана в СИЗО за передачу записок сколько берет. Мне тогда вообще ничего не остается, а я на это дело полгода убил. Представляешь, полгода каждый день со всеми этими уродами общался. Они же говорить нормально не умеют, ты же знаешь этот контингент — пальцы веером и в глаза наколками тычут: «Ты, адвокат, давай, давай работай. Мы тебе платим, мы тебя наняли, и крутись».
— Это твои проблемы, Борис, я тебя не назначал адвокатом. Ты себе профессию выбрал сам, вот и отвечай за свои дела. Я скромно устроился — прокурором.
— Так я и отвечаю за дело, я и хочу с тобой договориться.
Прошкин тоже понял, что сорок тысяч в данной ситуации он не вырвет из цепких лап адвоката, тот, еще немного, — и начнет биться головой о стену.
— Сколько ты получишь?
— Да нисколько я не получу, нисколько! Если бы я занимался чем-нибудь другим, у меня и без этого Свиридова куча дел, я бы уже в золоте купался.
— Ну так плюнь, отступись.
— Как плюнь? Бросить дело перед самым судом? Да ты что, Юрий Михайлович! Убьют!
— Ладно, уговорил. Тридцать пять.
— Тогда по рукам, — два юриста ударили по рукам, затем сели рядом, как два школьника, и стали листать пухлый том уголовного дела.
И у прокурора даже не возникло вопроса, каким образом уголовное дело оказалось в квартире у адвоката, кто выдал его и как его смогли вынести. Но у каждой профессии есть свои секреты, которые не выдаются. Они сидели, просматривая страницу за страницей, обменивались короткими профессиональными репликами, иногда спорили. Адвокат начинал размахивать руками, брызгать слюной, а Юрий Михайлович Прошкин говорил кратко и называл, как правило, лишь параграфы и номера статей Уголовного кодекса, всевозможные приложения, а также названия всевозможных актов, дополнений к кодексу.
Постепенно, пункт за пунктом, они проиграли все дело от начала до конца. Адвокат рассказал о том, как он будет защищать Павла Ивановича Свиридова, одного из основных в балашихинской группировке, а прокурор объяснял, какие обвинительные статьи будет выдвигать. Иногда они согласовывали ту или иную статью, тот или иной пункт и соглашались. И тогда адвокат принимал сторону прокурора или прокурор сторону защиты.
В общем, через два с половиной часа дело было закончено. Весь процесс почти в мельчайших подробностях был оговорен. Названы имена и фамилии свидетелей как со стороны обвинения, так и со стороны защиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49