Папка была закрыта, последняя страница перевернута.
— Сколько получит судья? — усталым голосом произнес прокурор.
— А ты как думаешь, сколько ему дать? Гнусный мужик, я тебе скажу, лучше бы ему вообще не давать, ненадежный он.
— А кто тогда даст? — задал следующий вопрос прокурор.
— Думаю, не ты и не я. Есть человек, двоюродный брат судьи, — и Борис Борисович быстро рассказал о родственной цепи, по которой десять тысяч долларов попадут в карман к судье. — И знаешь, что надо будет сделать потом…
— Естественно, знаю, — сказал Прошкин.
— Да, мой подзащитный подаст апелляцию в следующую инстанцию.
— Правильное дело. Но там тоже берут.
— Там вроде все уже схвачено, — признался адвокат, — но они об этом пока ничего не знают. Ну что, теперь закусим?
— Теперь можно и поужинать, — сказал Прошкин, легко поднимаясь с мягкого кожаного кресла.
— Послушай, ты смотришь телевизор? — вдруг спросил адвокат, разливая по рюмкам водку.
— Смотрю, разумеется. А что ты имеешь в виду, надеюсь, не «Санта-Барбару»?
— Какую Барбару, бывшего генерального видал, как прижали? Я его рожу когда увидел, мне аж не по себе стало. Как ты думаешь, сдаст? — спросил адвокат у Юрия Михайловича.
Тот пожал плечами, пространно улыбнулся:
— Нет, не сдаст.
— Тогда какого черта его держат?
— А он просто-напросто всем надоел, — признался Прошкин, — душу на нем отводят.
— И у нас он всем надоел, лез не в свои дела, все хотел под себя подгрести, вот и подгреб. Ну, давай за нашего клиента.
— Давай выпьем за эту мразь.
— Если бы не эта мразь, Юрий Михайлович, где бы мы с тобой были? Ты вот на чем ездишь?
— А то ты не знаешь — на сто двадцать четвертом «мерседесе».
— Ты его в прошлом году купил?
— Да, в прошлом.
— А до этого на чем ездил?
— До этого на «вольво».
— А я, знаешь ли, Юрий Михайлович…
— Знаю, ездишь на «шевроле».
— Вот видишь! А десять лет назад, представь себе, на чем бы мы ездили? Ты на задрипанных «Жигулях», а я на засранном «Москвиче».
— Думаю, ты ездил бы на «Волге», — сощурив глаза, сказал прокурор.
— Навряд ли, навряд ли, — еще раз повторил Борис Борисович, накалывая на серебряную вилку золотистый ломтик осетрины и неторопливо отправляя его в рот. — Деньги бы на нее были, но купить не решился бы.
— Да, иные времена, иные нравы.
— Хорошие времена, только опасные.
— Надо быть осторожным, осмотрительным и неторопливым.
— Вот здесь, Юрий Михайлович, я с тобой не согласен, в нашем деле следует торопиться.
— Нет, Боря, не надо хватать все подряд, все, что плывет мимо, можешь и на блесну напороться.
— На блесну? Ты это о чем?
— О жизни, дорогой, о жизни. Лучше сидеть тихо, как говорится, в полводы, как щука, и следить, чтобы карась не дремал. И хватать только верную добычу, надежную.
И кусок хватать по зубам — так, чтобы поперек горла не стал, такой, какой или проглотить можешь, или, в крайнем случае, вовремя выплюнуть. А иначе — смерть. Кстати, это я тебе о бывшем генеральном говорю, он ведь кусок не по зубам хватанул, неосмотрительно жил, слишком смелым был, считал себя важной персоной, шестым человеком в государстве. Он однажды в компании ляпнул, кто вы, дескать, такие, вот я — шестой человек в государстве.
Представляешь, шестой человек в России? Где сейчас этот шестой человек?
— По иерархии вроде бы правильно, — заметил адвокат, — его должность как бы шестая.
— Да ну, брось ты! Его должность вообще никакая.
А вот мы с тобой живем правильно, не суетимся, обо всем договариваемся, и поэтому мы здесь, а он в Лефортово, в одиночке сидит. А мы за твоим столом осетринку лопаем. Так что мы правильно живем, и доказательство нашей правоты в том, что мы свободны, а он за решеткой, за железной дверью. Правильно я, Боря, говорю?
— Ты, как всегда, Юрий Михайлович, прав.
— Так, может, все-таки сорок? — захмелев, спросил Юрий Михайлович.
— Нет, что ты, что ты, брось! Мы же обо всем договорились, точки расставили. Если, конечно, они заплатят потом и премию, я тебя не забуду, половина пойдет тебе.
— Если заплатят, ты же не скажешь, я тебя не первый год знаю.
— Я не скажу? — и Борис Борисович расхохотался, да так сильно, что толкнул животом стол и две рюмки на высоких тонких ножках упали и звонко ударились друг о дружку. — Конечно не скажу, если сам не спросишь.
Прошкин бережно поставил рюмки на белоснежную скатерть.
— Не надо так смеяться, ведь дело еще не сделано, а хорошо смеется тот, кто смеется последним.
— Ой, все будет хорошо, — благодушно махнул пухлой ладонью адвокат, — я же тебя знаю, ты не обманешь.
Серо-зеленые глаза прокурора блеснули, и в этом блеске было что-то зловещее. Борису Борисовичу стало не по себе, и он тут же поспешил наполнить рюмки водкой. А когда выпил, весело и бесшабашно, пряча страх за улыбку, произнес:
— А может, в баньку к девочкам, Юрий Михайлович, а?
— К девочкам, говоришь?
— Да. Там такие девчонки — закачаешься! Ноги от ушей растут, безотказные, как твой «мерседес». Нажимаешь, а она едет.
— Надо подумать, — Юрий Михайлович взглянул на циферблат своих часов. — Может быть… — сказал он. — Чекан приглашает?
— Он самый.
— Сделаю я все в лучшем виде, если никто мне больших денег не предложит.
— Ты это, Юрий Михайлович, брось, — смертельно испугался адвокат.
— Шутка.
Глава 6
Почти неделю два бандита: один — вор в законе, другой авторитет — Михара и Чекан — только тем и занимались, что принимали гостей и наносили визиты своим старым знакомым. И на первый взгляд могло показаться, что они вообще не занимаются делом, а только пьют, гуляют, предаются ностальгическим воспоминаниям, рассказывают смешные и скабрезные байки, переезжая с одного места на другое, из одного роскошного ресторана в другой, оттуда на какую-нибудь квартиру или вообще за город. И всегда к их появлению столы уже были накрыты, баня натоплена, и если дорогие гости желали, то тут же появлялись девицы.
В общем, все было как положено, встречали Михару так, словно бы он был героем, вернувшимся с планеты Марс. Естественно, у него спрашивали:
— Ну как оно там, жизнь есть или ее уже нет? А, Михара?
— Все нормально, — спокойно говорил Михара, поблескивая маленькими глазками, бросая быстрые взгляды то направо, то налево.
Казалось, он потерял бдительность и окончательно расслабился. Единственное, чего Михара не делал, так это не употреблял наркотики, хотя и был вором старой закалки и считалось, что такой человек, как он, без наркоты обходиться не должен. Но Михара пренебрег этим законом.
Он даже к алкоголю относился, на первый взгляд, абсолютно равнодушно. Пил немного, ел ровно столько, сколько требовал его организм, то есть не переедал. И даже изрядно выпившим за эту неделю его не видели, и никто не мог похвалиться, что видел Михару пьяным, потерявшим над собой контроль.
Михара впитывал жизнь, впитывал, как качественная губка. И уже через несколько дней, разговаривая с Чеканом, он вставлял такие обороты и словечки, что тот диву давался.
— Ну, ты даешь, Михара! Как это ты так быстро нахватался всего?
— Как это нахватался? — спокойно говорил вор в законе. — Я просто слушаю, Чекан, и запоминаю, мотаю, так сказать, на ус.
— Я столько не знаю.
— Я же твой учитель, учитель всегда должен знать больше, чем его ученик. У тебя впереди жизнь, а моя подходит к концу. Мотай на ус, пока не поздно.
Усов у Михары не было. Короткая стрижка ежиком, большие залысины, седые виски. Михара приоделся, причем в самом дорогом магазине. На экипировку друга-кореша Чекан денег не пожалел. А воры и те, кто был связан с Михарой по прошлым делам, и те, кто с нетерпением ждал его возвращения, сейчас были при деньгах, не бедствовали, скинулись и преподнесли вору в законе солидную сумму денег, такую, что нормальному человеку, какому-нибудь инженеру или преподавателю института, хватило бы до конца жизни. Михара принял подношение как должное. Ни сумма, ни то, как деньги были преподнесены, его ничуть не удивили.
Он даже глазом не моргнул, ведь так было принято, ведь так поступил бы и он, вернись из лагерей кто-нибудь его уровня. Закон есть закон, и коль ты вор в законе, коль ты авторитет преступного мира, значит, ты должен жить по понятиям, значит, ты должен блюсти закон. Иначе как же по-другому? Свои перестанут уважать.
За эти несколько дней Михара дважды выступил судьей, участвовал в разборках между преступными группировками. И, надо сказать, сделал это с блеском — так, как не мог это делать никто другой. Хоть дело и оказалось сложным, хоть уже и пролилось много крови, Михара смог это остановить, смог восстановить справедливость. Естественно, по воровским понятиям. И сделал все это он так лихо, что даже не осталось обиженных, хотя и одной группировке, и другой пришлось-таки сильно уступить друг другу.
— Как же мы без тебя где-то все это решали? — говорили бандиты. — Ты за два часа сделал больше, чем другие за два месяца наворотили. А ведь столько людей положили, столько денег зазря потеряли! Где же ты раньше был?
На это замечание Михара зло блеснул глазами:
— Я был там, где вскоре можете оказаться вы. И поверьте, там вам не будет так сладко, как мне.
Как могли, бандиты извинились, стараясь замять несуразность своего поведения и загладить обиду, нанесенную очень уважаемому человеку.
Вроде бы делом ни Михара, ни Чекан не занимались, лишь оставшись наедине, они время от времени возвращались к тому разговору, который Михара начал, переломив на крышке своего чемодана черную, как земля, буханку тюремного хлеба.
— Он проверенный? — вспомнив имя или фамилию известного бизнесмена, спрашивал Михара у Чекана.
— Да кто его знает, Михара, — говорил, морщась, Чекан. — Пока нигде не замечен, ничего на него плохого нет, Дань отстегивал исправно и собирается продолжить это.
Деньги у него крутятся немалые, мы все его счета и все его дела контролируем. Вроде мимо нас не работает.
— Ты уверен, Чекан?
— Почти уверен.
— Так почти или уверен? — настойчиво спрашивал Михара, развалясь на заднем сиденье и почесывая под белоснежной рубашкой волосатую грудь, испещренную татуировками.
— Только в себе можно быть уверенным.
— Проверь на всякий случай, отследи этого мужичка как следует. Поручи своим ребятам, пусть им займутся, пусть походят за ним, посмотрят, с кем встречается, куда ездит, с кем пьет, каких баб трахает. В общем, мы о нем должны знать все, даже больше, чем он знает о себе сам.
Понял, Чекан?
— Ясное дело, — говорил тот, чувствуя, что власть понемногу от него уходит.
Но в общем-то этому Чекан был рад. Ему давно уже хотелось переложить груз ответственности и разных забот на чьи-то надежные плечи, а самому заняться тем, чем он и любил заниматься: играть в карты, ездить по бабам, участвовать в разборках. Вот такая жизнь Чекану была по душе.
Единственная мысль, которая ему не давала покоя все эти дни, будь он за столом, в дружеской компании, или слушая разудалые блатные песни в каком-нибудь роскошном ресторане, или в гостиной загородного дома, или даже в парилке с длинноногими девицами, которые ласкались и лезли, как пиявки лезут к коже в теплой грязной воде, была мысль о странном телефонном звонке. Да, звонок выбил Чекана из колеи — того, кто смотрел на стволы автоматов в руках конвойных, кто смотрел в желтые глаза разъяренных псов, несущихся по глубокому снегу за беглым зеком в серой рваной телогрейке; того, кто не боялся ни ментов, ни конвойных, ни конкурентов.
Произошло что-то странное, почти невероятное, что-то надломилось в душе Чекана. Иногда бывает так, что одна-единственная капля, капля дождя или даже слеза, случайно выкатившаяся из глаза, переполняет огромную чашу, и ее содержимое переливается через край. Так случилось и с Чеканом. Этот звонок выбил его из привычной колеи, разрушил спокойствие, сломал равновесие, царившее в жизни вора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49