Доктор был сорокапятилетним мужчиной с чеховской бородкой, мягким взглядом, быстрыми и очень чистыми пальцами рук. Щеки у него вислые, но на них играл румянец. Вика была уверена, что видит его в первый раз. Доктор мягко намекнул, что это не так, но настаивать не стал.
— Я ваш лечащий врач, — весело поприветствовал он Вику, как только появился в палате. — Ну, как у нас сегодня дела?
Вика лишь минут пятнадцать назад получила свою положенную порцию обезболивающего, и сейчас спасительный туман уже подбирался к ней нежными приливами.
— Знаете, доктор, зуд… Там, под гипсом, чешется.
— Очень хорошо. Выздоравливает.
— Зуд невозможный. Очень хочется почесать. Так, знаете…
— Потерпите. После того что вам пришлось вытерпеть, это все ерунда. И косточки наши очень неплохо срастаются. Я смотрел снимки.
— Вы знаете, я ведь многое помню… но вот день аварии…
— И хорошо. Лучше таким воспоминаниям и оставаться в прошлом. Вы у меня отличница.
— А… почему меня не навещают, доктор?
Он быстро взглянул на нее:
— Лучше вас пока не беспокоить. Хотя ваши коллеги приезжали. Пока вы спали. Мы не позволили вас будить. И пока еще не позволим.
— А-а… с работы?
— Да. С вашей работы.
— А… папа?
— С ним все в порядке. Он все в той же клинике. У вас есть хорошие друзья. Очень хорошие. Они заботятся о вас и о ваших близких.
— Папа… в клинике?
— Да. А… а вы… Простите, Вика, вы не помните этого?
— Помню. Помню, конечно. — Вика как-то неопределенно покачала головой. И чего уж там скрывать — она все помнит. После покушения папа выжил, а вот Леха — нет. Вот как вышло. Только папа остался прикован к постели, неподвижен, что было бы ужасно для человека, привыкшего проводить в постели не более шести часов в сутки, если бы… Если бы папа знал что-либо о своем нынешнем состоянии. Такие вот штучки. Беда не приходит одна, так было сказано большим писателем, которым Вика очень увлекалась в юности. Она это также помнила. Папа впервые открыл глаза лишь через месяц после покушения. Обычного заказного убийства. Только когда это приходит в ваш дом, это вовсе уже не выглядит таким обычным. Леха просто-напросто стал еще одной жертвой в хронике заказных убийств. Есть такая хроника — «Ведение бизнеса в России». Она очень отличается от подобных хроник в других странах. Очень. Только Вика сейчас об этом думать не станет.
Папа выжил. И через месяц его вывели из бессознательного состояния.
Но когда Вика смотрела в его прозрачные глаза, она видела, что там не было папы — в его безжизненном отсутствующем взгляде. И это Вика тоже помнила. И сначала отец находился в их ведомственном госпитале, и его состояние долго, очень долго определялось словом «стабильное». Ни туда ни сюда. Это вовсе не та стабильность, о которой мог бы мечтать живой человек, но что теперь делать, коли так вышло. Коли один телефонный звонок в состоянии изменить всю твою жизнь. И тогда Вика, зная, что отец никогда бы подобного не одобрил, все же смогла перевезти его в частную клинику, наняла лучшего швейцарского специалиста. Она не моргнув глазом отвезла бы отца в зарубежную клинику, даже невзирая на соображения государственных интересов и тайн, но пока подобного не требовалось. И еще Вика помнила один день, когда зрачки отца начали совершенно четко реагировать на внешние раздражители. Пока лишь зрачки. Но Вика была уверена, что папа узнал ее. Это Вика видела в его глазах. И с этого момента врачи заговорили о положительной динамике и что, возможно, — вы только представьте, какое счастье! — вполне возможно, он еще будет двигаться.
Самостоятельно двигаться. А в тот день в глазах отца Вика увидела, словно короткие всплески, и боль, и безмерную грусть, но это уже были проявления жизни. Он узнал ее. По крайней мере Вика убедила в этом и себя, и окружающих.
Она была уверена, что именно эта ее убежденность поможет вернуть отца из тех глубин мозга, в которых болезнь держала его взаперти.
И был еще один день. Отец снова узнал ее. Вика склонилась и просто долго смотрела на него и слушала прерывистое дыхание, а потом его зрачки задрожали. И неожиданно из уголка левого глаза по щеке отца скатилась сиротливая слеза. Вполне возможно, что это было лишь рефлекторное слезоотделение, но… только не для Вики.
Отец узнал ее. И Вика обнимала папу так, как это было в детстве, она целовала его в лоб, но потом, после этой слезы, она ушла. Возможно, это лишь рефлекторное слезоотделение, все возможно. Только если папа узнал ее, он очень бы не хотел, чтобы она видела его слезы. Ничего, гордый человек, мы все восстановим. Мы справимся. В нашем мире было очень много любви и очень много достоинства. Пришла беда. Она отняла Леху, она отняла здоровье отца, и вот через несколько месяцев Вика сама оказалась прикованной к постели. И теперь нам придется со всем этим справиться. У нас остался единственный способ вернуть в наш дом жизнь — Вика и Леха маленькие. А пока нельзя забывать про краба, умненького краба, нашедшего себе надежное укрытие. И о маске из трепещущих простыней, поджидающей где-то в тумане.
— Вы действительно обещаете, что я смогу вскоре увидеть детей? — спросила Вика.
— Даю вам слово, — ответил доктор. — Уже очень скоро.
— Хорошо. — Голос ее зазвучал бесцветно, она уже начала блуждать в тумане. Потом встрепенулась:
— Доктор, а телевизор?!
— Но мы уже говорили об этом, Вика. Мы обо всем договорились.
— Да… Знаете, эти таблетки. От них немножко дуреешь.
— Знаю. Но пока, к сожалению, мы не можем от них отказаться.
— Вообще-то они мне здорово помогают. Только вот сестра строгая.
— Для вашего же блага, Вика, — Да?.. Это хорошо. А что телевизор?
— Вика, — он мягко улыбнулся, — мы договорились с вами. Сегодня в палате появится видео. И вы нам уже продиктовали список ваших любимых фильмов.
— Он длинный? — произнесла Вика. Ее глаза блуждали по палате. — Этот список длинный?
— Достаточно длинный, — терпеливо улыбнулся доктор. — Но мы пока ограничимся мягкими мелодрамами.
— А «Притти вумен»? «Красотку»? Не забыли? И «Белое солнце пустыни»…
— Конечно, конечно, Вика, обязательно. Мы это записали. Но некоторым фильмам придется подождать. Как и телевидению. Вы же станете смотреть «Новости». А никаких положительных эмоций подобные передачи у вас не вызовут.
— «Не читайте советских газет», — усмехнулась Вика.
Врач снова быстро взглянул на нее, затем мягко улыбнулся:
— Совершенно верно.
— «Так ведь нет же других», — продолжила Вика. — «Вот никаких и не читайте!»
Доктор смотрел на нее с нежной, заботливой улыбкой.
— «Собачье сердце»? — проговорил он. — Булгаков?
— Да, Булгаков. Видите, какие я помню вещи?! Значит, действительно не все потеряно.
— Вы у меня умница. Скоро будете помнить все.
— Такое кино? — Викин взгляд заволакивало пеленой. Туман… — Со Шварценеггером? Да?
— Вроде. — Доктор рассмеялся. — Вот такая у нас вышла светская беседа.
— Да-да-да… славно перебросились парой слов. — Вика неожиданно рассмеялась. Смех вышел каким-то рассеянным.
— Но некоторые фильмы и, главное, телевидение придется пока исключить. Придется им пока подождать.
— Пусть подождут, — согласилась Вика.
— Я думаю, это вовсе не так страшно.
— Совсем не страшно. Это ерунда.
— Я рад, Вика, что у нас наблюдается подобное взаимопонимание.
— Конечно. Вы — врач, я — ваша пациентка. Знаете, — сообщила Вика, — мне совсем прекратили сниться дурные сны.
— Это хорошо.
— А теперь, если вы не против, я отдохну, доктор.
— Конечно-конечно. Отдыхайте. До свидания, Вика.
— Счастливо вам. А когда вы придете в следующий раз?
— Скоро. Думаю, через пару дней.
— А они точно установят мне видео?
— Уже сегодня вечером, — пообещал врач и направился к двери.
— Доктор, — позвала Вика, и ему снова пришлось нарисовать на своем лице терпеливую улыбку, — я забыла… как называется эта… эта самая клятва, которую дают врачи?
Он обернулся. На какое-то короткое мгновение улыбка его поблекла. Но лишь на короткое мгновение. Вика лучезарно улыбалась:
— Вот эта вот клятва… По имени какого-то грека…
— Клятва Гиппократа, — подсказал доктор.
— Точно! А я вот… видите… А что значит его фамилия? Или это имя?
Доктор смотрел на нее. Но улыбались теперь лишь его губы. Он проговорил:
— Неожиданный вопрос. Гиппократ… Гиппо — это лошадь, кратос — власть… Думаю — власть коней. Или, наоборот, властвующий над конями.
Укротитель коней, наверное.
— Как нам больше понравится? — спросила Вика, зевнув.
Ее голос словно начал отлетать, и она счастливо прикрыла глаза.
— Наверное, так.
— Как больше понравится… До свидания, доктор.
— Поспите. Всего вам доброго.
И он ушел, почти бесшумно затворив за собой дверь.
В этот день, когда приходил лечащий врач, Вика окончательно утвердилась в некоторых выводах. Все они не стали для нее неожиданным открытием. Но теперь кое-что Вика знала наверняка.
Она находится вовсе не в клинике.
Нарозин — великолепное болеутоляющее. Это болеутоляющее не просто чревато привыканием. Вика прилично подсела на нарозин.
И еще: она в беде. С ней происходит что-то плохое. Что-то очень плохое.
4. Странный факс
Телеграфистку, обслуживающую платную факсимильную связь, звали Любой.
На Центральном телеграфе, расположившемся в большом здании на Тверской, которое москвичи так и называли — Телеграфом, она работала уже больше шести лет. И раньше у ее окошка всегда стояло множество народу, толпилась очередь, хотя расценки, разумеется с учетом инфляции, были значительно выше, не в пример нынешним. Как быстро все меняется: всего лишь пять — семь лет назад факсимильная связь если и не была в диковинку, все же являлась довольно дорогим удовольствием, поэтому у Любиного окошка от клиентов не было отбоя. Сейчас же народ понакупил себе факсов, и наличие аппарата в доме — в общем-то такая же обыденная вещь, как и наличие телевизора или, скажем, холодильника: если человек по роду его занятий пользуется факсом, то ни у кого это не вызывает удивления.
Так же обстояли дела с мобильной связью. Еще совсем недавно небольшой мобильный телефон в руках, какая-нибудь «моторола», был предметом зависти неимущих, аксессуаром дорогого образа жизни и всякие крутые, бандюги там и прочие не расставались с «мобилами» даже в сортире. А в «Макдоналдсе» напротив Телеграфа, куда иногда по пятницам Люба водила детей, вообще смех да и только: сидит бычара с бритым затылком, в одной руке бутерброд с котлетой, в другой — телефон. Можно подумать, что каждая минута его времени стоит состояния. А послушаешь, о чем говорит: «Вован, ну ты чисто конкретно, баб-то снял?» Ну точно, смех да и только. Сейчас же с «мобилами» в руках рассекает всякая шантрапа, мелкие сошки типа торговцев помидорами. Люди приличные, конечно же, мобильной связью пользуются и телефоны при себе имеют, но уже больше не выставляют их напоказ. Да, времена меняются, прошлые игрушки быстро дешевеют.
Поэтому сегодня к Любиному окошку факсимильной связи за целый день подошло всего семь клиентов. Конечно, Люба без дела не сидела. В таком крупном коммуникационном улье, как Центральный телеграф, всегда найдется работа, поэтому время пролетело быстро. И вот вроде бы только что был обед, а уже смена заканчивается. И уже седьмой год как Люба здесь работает.
По пятницам за Любой всегда заезжал муж и привозил с собой детей — шестилетнего Коленьку и восьмилетнего Алешу. И бывало, что они вели мальчиков в расположившийся напротив входа в Телеграф «Макдоналдс». Супруг Володя ухаживал за Любой с давних пор, еще со школы. Но Люба замуж не торопилась — ее по праву считали одной из первых черемушкинских красавиц, и она прислушалась к совету старшей сестры: «Не бери с меня пример, не выскакивай рано замуж. Отгуляй свое.
На твой век кобелей хватит».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56