Выпьем, закусим, потом — поговорим.
— С удовольствием… Честно говоря, оголодал, — стеснительно поежившись, признался парень.
После скудного гаражного рациона накрытый стол казался фантастической картиной. Влруг этот мираж расплывется и исчезнет?
Родимцев поспешно устроился напротив Ольховой. Старался не смотреть на заброшенные в кресло оголенные женские ножки. Все внимание — поросенку, гусю с зашитыми яблоками, осетру.
— Мои бедрышки тебя не шокируют, младенчик? Не портят аппетит? — ехидно спросила девушка, демонстративно проведя ладонью по ноге от пояса к щиколотке. — Признайся, очень уж они сооблазнительные, да? Небось, употребил бы вместо поросенка. Даже без хрена… Или — с ним?
Набив рот вкуснейшей поросятиной, Николай согласно кивнул. Да, употребил бы. Но прежде не мешает подзаправиться, а то для «употребления» сил не хватит. Судорожно проглотив огромный кусок, он потянулся к девушке. Ожидал ответного движения, приоткрытых жадных губ. Вместо этого Ольхова закрыла лицо взятым со стола блюдом. Яблоки из него пренебрежительно высыпала на стол в другое, с салатом.
— Не торопись, младенчик, я тебе не гулящая кобыла, на мне не поскачешь… Пока не поскачешь.
— И когда кончится твое «пока»? — пересев на диван рядом с сооблазнительницей, шутливо спросил парень.
— Многое зависит от тебя. А я погляжу на твои старания, подумаю. Кому сказано отвали! — отдернула садистка оголенное коленко.
— Извини, — отпрянул Родимцев, обрадовавшись неожиданному отпору. Особого желания взять телку он не испытывал, но в теперяшней жизни за все нужно платить. В том числе, и за освобождение из вонючего ментовского обез»янника. — Я пошутил…
— Извиняю, — серьезно проговорила Ольхова. Но по таинственно мерцающим глазам и насмешливой улыбке, на мгновение искривившей губы, Николай понял — издевается. — На первый раз извиняю. Повторится — икнешь.
И все же она опустила ноги и пересела в кресло. Даже короткое платьице одернула, на оголенные ляжки набросила свисающий край скатерти.
— Что будем пить? Аперитив? Для детей и сентиментальных дамочек. Виски? Этот напиток сейчас одни путаны и употребляют… Знаешь что, младенчик, начнем-ка мы с родимой водочки. Во первых, я люблю матушку-Россию, во вторых, терпеть не могу заграничную отраву.
Выпили. Николай осторожно пригубил, девица выпила залпом. Подняла на вилке маринованный грибок, испытующе оглядела и откусила головку. Положила на свою тарелку крылышко фазана, полила соусом. Не спуская глаз с сотрапезника, принялась отщипывать кусочки.
Для оголодавшего парня проглоченный кусок поросятины — капля в море. Он набросился на расставленные закуски. С трудом удерживая желание хватать их прямо руками, метал вилкой, как мечут вилами сено.
— Насытился? — не снимая с лица улыбки, осведомилась девушка. — Ну, младенчик, здоров же ты жрать. Стол — будто выпотрошен. Не попросить ли горячего?
Занятый едой, Родимцев кивнул. Желудок наполнялся медленно, голодные судороги уже не сотрясали его, но до полного насыщения ещё далеко. Кто знает, что ожидает беглеца через час или два? Может быть, банкирша, вволю позабавившись наивным «младенчиком», прикажет ресторанным мордоворотам-охраникам выбросить его на улицу?
— Нет, горячее подождет, — сама себе ответила Ольхова. — Сначала ты расскажешь мне о своих мытарствах. И в отделении, и до него… Гляди, младенчик, не вешай на уши лапшу, я — баба хитрая и настырная, все равно докопаюсь до правды.
Она поудобней устроилась в кресле. Поставила на подлокотник хрустальную пепельницу и открытую пачку дорогих сигарет. Николай тоже взял сигарету, потянулся к девушке с зажигалкой.
Закурили.
— Я жду.
Говорил Родимцев медленно. Будто нащупывал заросшую тропку между правдой и ложью. Памятуя недавнее предупреждение спасительницы о лапше и ушах, старался быть максимально откровенным. Единственно, что скрыл — свои отношения с Симкой и её — с сотрудником ФСБ. Максимально умело обошел этот штрих своей биографии.
— Погоди, — остановила рассказчика девица. — А почему этот Антон со своей сворой шавок наехал на тебя? Что-то ты темнишь, младенчик. Бабу не поделили, да?
— Кто его знает? — пожал плечами Николай. — Что ФСБ, что менты — для них причин не существует, сами их придумывают.
— А менты за что окрысились?
— По пьянке набил морду участковому. Тот тоже был пьян и оскорбил мою мать.
— Ну-ну, — недоверчиво протянула банкирша. — Давай бреши дальше.
Сценка, в которой любящий сын пробирается к родному дому, чтобы издали поглядеть на тоскующую мать, не вызвала подозрений. Нападение малолеток тоже принято на веру. А вот с милицией — закорючка.
— Признаться, тоже не люблю ментов. Но чтобы они так просто окольцевли невинного парня, да ещё подбросили ему пакетик наркоты… Не верится.
Разгорячившись, Николай поведал аналогичные истории со своими сверстниками или просто соседями по дому. Одному подкинули оружие, второму — наркоту, третьему подставили шлюшку, которая обвинила его в изнасиловании. Большинство этих баек наспех придуманы — следствие обиды на правоохранительные органы, но кое-что, действительно, происходило.
Ольхова насмешливо покачивала головой, накручивала на пальчик и снова раскручивала свисающий на лоб локон.
Наконец, парень иссяк. Залпом выпил бокал нарзана.
— Вот и все. Куда деваться — ума не приложу. К матери нельзя, друзья не примут, побоятся. Единственная была надежда на Сансаныча, но и она рухнула.
— Не плачься, младенчик, тебе жаловаться не к лицу. Да и все твои жалобы не помогут… Сейчас поедем домой, переночуешь у меня… Не надейся, торопыга, не в одной постели. В отцовском особняке достаточено свободных комнат… Поедим горяченькго и отправимся. Генка, небось, пятый сон досматривает. Любит дерьмовый стукач пожрать и поспать…
Вера Борисовна мизинцем нажала клавишу вызова официанта. Не прошло и пяти минут, как Филя появился с подносами…
Двухэтажный ольховский особняк притаился в одном из московских переулков, будто снайпер в засаде. Высокий железобетонный забор увенчан тремя нитками колючки. Скорей всего, под током. Покрашенные в темнозеленый цвет глухие металлические ворота с калиткой. Над зданием особняка поднимается пик антенны. Пониже — чаши, ловящие космические сигналы.
Генка затормозил возле ворот. Трижды, с короткими паузами, посигналил. Открылся глазок. Невидимый охранник оглядел машину и окружающую местность. Убедился в полной безопасности.
Полотнища ворот раз»ехались. За ними — обсаженная деревями тенистая аллея, ведущая к портику особняка. Очерелная остановка перед такой же, как ворота, металлической дверью, только окрашенной в голубой цвет. Из неё вышли два парня в камуфляже с короткоствольными автоматами.
— Не беспокойтесь, парни, — свои! — промурлыкала Вера Борисовна, выбираясь из салона машины. — Я — с другом.
Увидев хозяйку, охранники опустили настороженные рыльца автоматов. Поклонились и отошли в сторону.
Демонстративно взяв Родимцева под руку и прижавшись к его плечу, банкирша повела кавалера в дом. В холле сбросила на мягкий диван темную накидку с меховой опушкой, не отпуская Николая, повела его по лестнице, застеленной ковровой дорожкой, на второй этаж.
— Приглашаю в свою берлогу, — по пути об»явила она. — Не на ночь, конечно, с этим мы, кажется, уже разобрались. Выпьем по чашечке кофе и пойдешь баюшки-баю. В свою комнату… Не могу без кофе, — по детски пожаловалась она. — Обычный ночной рацион: крепкий кофе и снотворная таблетка.
Родимцев смотрел и удивлялся. Подобного великолепия он ещё не видел. В холле — чучело медведя с подносом в лапах. На подносе — напитки, фужеры. Второй медведь распростер когтистые лапы над столиком на гнутых ножками с раритетным телефонным аппаратом. На стенах — дорогие картины, хрустальные светильники, и — чучела, чучела. Неведомых зверюшек и фнтастических птиц.
— Любуешься на эту дрянь? — хозяйка брезгливо ткнула пальчиком в оскаленную морду какого-то птеродакля. — Папаша забавляется. Мало ему разной нечисти — грозится поставить мумии африканских туземцев…
Аппартаменты Ольховой — несколько комнат, соединенных раздвигающимися перегородками. В холле и на лестнице — чистота и порядок, а здесь — разбросанные вещи, принадлежности туалета, косметика, зонтики и шляпки. Короче, полный кавардак. В приоткрытую дверь виднеется разобранная постель со смятым в комок одеялом и кошкой, спящей на хозяйской подушке.
Войдя в комнату, Вера Борисовна быстренько схватила лежащие прямо на столе бюстгалтер и такого же белоснежного цвета штанишки, спрятала их за спину.
— Прости за беспорядок, — отвела она в сторону смеющийся взгляд. — Признаться, хозяйка из меня дерьмовая, терпеть не могу убираться. Точно так же — готовить. А разреши это сделать служанке — так уберется, что с неделю станешь искать свое белье… Устраивайся на диванчике, младенчик, сейчас сварю кофе и продолжим душещипательную беседу.
Ольхова включила стоящую на баре кофееварку и умчалась в спальню. Наверно, переодеваться. Ибо дверь не просто закрыла — защелкнула на замок.
Устраиваться на плюшевом диване Николай не стал — принялся бродить по гостиной. Здесь не было картин и чучел, только над диваном висит в простенькой рамочке лубочная картинка, изображающая целующихся парня и девушку.
Равнодушно осмотрев обстановку, Родимцев поднял с пола золотую зажигалку с вкрапленными бриллиантами. Не потому, что золотая. Зажигалка изображала голых бородатого мужика и толстобедрую бабу. Нажмешь кнопку — влюбленные приникают друг к другу, женщина блаженно откидывает голову, у неё между ног вспыхивает огонь.
Рядом валяется такая же драгоценная брошь. И снова с сексуальным подтекстом: две голые фигуры переплелись одна с другой. Так, что с первого взгляда не отличить чья нога, чья рука.
Многозначительные игрушки! Если они подстать своей хозяйке, можно идти на приступ — отказа не предвидится.
— Любуешься?
Ольхова — в длинном, до пят, блестящем халате, наглухо застегнутом у шеи и на поясе. На лице — монашеское выражение невинной девочки. Волосы распущены, пышным водопадом падают на воротник.
— Есть чем полюбоваться, — согласился Николай, показывая эротическую зажигалку. — Знаете, Вера Борисовна…
— Стоп, младенчик! — неожиданно густым, недовольным голосом остановила парня хозяйка. — На этой стадии китайские церемонии просто смешны. Твое имя узнала — Коленька. А меня в детстве покойная мама именовала Вавочкой… Смешное имячко, да? — густой, недовольный голос вдруг трансформировался в кошачье мурлыканье. — Ушибу, бывало, ножку и бегу к мамочке, показываю и лепечу: вавочка… Вот и прошу тебя, Коленька, впредь обращаться ко мне по детской кличке… Понятно?
Удивительная женщина. Или девушка? То по мужски груба, то по детски ласкова, то откровенно сексуальна, то — типичная невинность.
— Понятно, — не сдержал улыбки Родимцев. — Постараюсь.
На баре ожила кофееварка.
— Черный или с молоком?
— Время — три часа ночи… Если можно, с молоком.
Толчком ноги Вавочка подтолкнула к дивану столик на колесиках. Кивнула гостю — садись, мол, не изображай статую. Сама устроилась напротив. Проверила закрывают ли полы халата ноги, провела ладонью по шее и груди. Будто оглядела перед «боем» состояние защищающего её «панцыря».
— Итак, продолжим начатую в ресторации познавательную беседу. Сам понимаешь, безвластная, несчастная девушка сама ничего сделать для тебя не сможет. Придется обращаться к папаше. Для этого мне нужно изучить всю твою биографию. От А до Я. Борис Моисеевич по банкирски недоверчив, провести его невозможно. То, что ты был в заключении — и хорошо, и плохо. Для отца — приемлемо. А вот причина наездов на тебя госбезопасности лично для меня — темный лес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— С удовольствием… Честно говоря, оголодал, — стеснительно поежившись, признался парень.
После скудного гаражного рациона накрытый стол казался фантастической картиной. Влруг этот мираж расплывется и исчезнет?
Родимцев поспешно устроился напротив Ольховой. Старался не смотреть на заброшенные в кресло оголенные женские ножки. Все внимание — поросенку, гусю с зашитыми яблоками, осетру.
— Мои бедрышки тебя не шокируют, младенчик? Не портят аппетит? — ехидно спросила девушка, демонстративно проведя ладонью по ноге от пояса к щиколотке. — Признайся, очень уж они сооблазнительные, да? Небось, употребил бы вместо поросенка. Даже без хрена… Или — с ним?
Набив рот вкуснейшей поросятиной, Николай согласно кивнул. Да, употребил бы. Но прежде не мешает подзаправиться, а то для «употребления» сил не хватит. Судорожно проглотив огромный кусок, он потянулся к девушке. Ожидал ответного движения, приоткрытых жадных губ. Вместо этого Ольхова закрыла лицо взятым со стола блюдом. Яблоки из него пренебрежительно высыпала на стол в другое, с салатом.
— Не торопись, младенчик, я тебе не гулящая кобыла, на мне не поскачешь… Пока не поскачешь.
— И когда кончится твое «пока»? — пересев на диван рядом с сооблазнительницей, шутливо спросил парень.
— Многое зависит от тебя. А я погляжу на твои старания, подумаю. Кому сказано отвали! — отдернула садистка оголенное коленко.
— Извини, — отпрянул Родимцев, обрадовавшись неожиданному отпору. Особого желания взять телку он не испытывал, но в теперяшней жизни за все нужно платить. В том числе, и за освобождение из вонючего ментовского обез»янника. — Я пошутил…
— Извиняю, — серьезно проговорила Ольхова. Но по таинственно мерцающим глазам и насмешливой улыбке, на мгновение искривившей губы, Николай понял — издевается. — На первый раз извиняю. Повторится — икнешь.
И все же она опустила ноги и пересела в кресло. Даже короткое платьице одернула, на оголенные ляжки набросила свисающий край скатерти.
— Что будем пить? Аперитив? Для детей и сентиментальных дамочек. Виски? Этот напиток сейчас одни путаны и употребляют… Знаешь что, младенчик, начнем-ка мы с родимой водочки. Во первых, я люблю матушку-Россию, во вторых, терпеть не могу заграничную отраву.
Выпили. Николай осторожно пригубил, девица выпила залпом. Подняла на вилке маринованный грибок, испытующе оглядела и откусила головку. Положила на свою тарелку крылышко фазана, полила соусом. Не спуская глаз с сотрапезника, принялась отщипывать кусочки.
Для оголодавшего парня проглоченный кусок поросятины — капля в море. Он набросился на расставленные закуски. С трудом удерживая желание хватать их прямо руками, метал вилкой, как мечут вилами сено.
— Насытился? — не снимая с лица улыбки, осведомилась девушка. — Ну, младенчик, здоров же ты жрать. Стол — будто выпотрошен. Не попросить ли горячего?
Занятый едой, Родимцев кивнул. Желудок наполнялся медленно, голодные судороги уже не сотрясали его, но до полного насыщения ещё далеко. Кто знает, что ожидает беглеца через час или два? Может быть, банкирша, вволю позабавившись наивным «младенчиком», прикажет ресторанным мордоворотам-охраникам выбросить его на улицу?
— Нет, горячее подождет, — сама себе ответила Ольхова. — Сначала ты расскажешь мне о своих мытарствах. И в отделении, и до него… Гляди, младенчик, не вешай на уши лапшу, я — баба хитрая и настырная, все равно докопаюсь до правды.
Она поудобней устроилась в кресле. Поставила на подлокотник хрустальную пепельницу и открытую пачку дорогих сигарет. Николай тоже взял сигарету, потянулся к девушке с зажигалкой.
Закурили.
— Я жду.
Говорил Родимцев медленно. Будто нащупывал заросшую тропку между правдой и ложью. Памятуя недавнее предупреждение спасительницы о лапше и ушах, старался быть максимально откровенным. Единственно, что скрыл — свои отношения с Симкой и её — с сотрудником ФСБ. Максимально умело обошел этот штрих своей биографии.
— Погоди, — остановила рассказчика девица. — А почему этот Антон со своей сворой шавок наехал на тебя? Что-то ты темнишь, младенчик. Бабу не поделили, да?
— Кто его знает? — пожал плечами Николай. — Что ФСБ, что менты — для них причин не существует, сами их придумывают.
— А менты за что окрысились?
— По пьянке набил морду участковому. Тот тоже был пьян и оскорбил мою мать.
— Ну-ну, — недоверчиво протянула банкирша. — Давай бреши дальше.
Сценка, в которой любящий сын пробирается к родному дому, чтобы издали поглядеть на тоскующую мать, не вызвала подозрений. Нападение малолеток тоже принято на веру. А вот с милицией — закорючка.
— Признаться, тоже не люблю ментов. Но чтобы они так просто окольцевли невинного парня, да ещё подбросили ему пакетик наркоты… Не верится.
Разгорячившись, Николай поведал аналогичные истории со своими сверстниками или просто соседями по дому. Одному подкинули оружие, второму — наркоту, третьему подставили шлюшку, которая обвинила его в изнасиловании. Большинство этих баек наспех придуманы — следствие обиды на правоохранительные органы, но кое-что, действительно, происходило.
Ольхова насмешливо покачивала головой, накручивала на пальчик и снова раскручивала свисающий на лоб локон.
Наконец, парень иссяк. Залпом выпил бокал нарзана.
— Вот и все. Куда деваться — ума не приложу. К матери нельзя, друзья не примут, побоятся. Единственная была надежда на Сансаныча, но и она рухнула.
— Не плачься, младенчик, тебе жаловаться не к лицу. Да и все твои жалобы не помогут… Сейчас поедем домой, переночуешь у меня… Не надейся, торопыга, не в одной постели. В отцовском особняке достаточено свободных комнат… Поедим горяченькго и отправимся. Генка, небось, пятый сон досматривает. Любит дерьмовый стукач пожрать и поспать…
Вера Борисовна мизинцем нажала клавишу вызова официанта. Не прошло и пяти минут, как Филя появился с подносами…
Двухэтажный ольховский особняк притаился в одном из московских переулков, будто снайпер в засаде. Высокий железобетонный забор увенчан тремя нитками колючки. Скорей всего, под током. Покрашенные в темнозеленый цвет глухие металлические ворота с калиткой. Над зданием особняка поднимается пик антенны. Пониже — чаши, ловящие космические сигналы.
Генка затормозил возле ворот. Трижды, с короткими паузами, посигналил. Открылся глазок. Невидимый охранник оглядел машину и окружающую местность. Убедился в полной безопасности.
Полотнища ворот раз»ехались. За ними — обсаженная деревями тенистая аллея, ведущая к портику особняка. Очерелная остановка перед такой же, как ворота, металлической дверью, только окрашенной в голубой цвет. Из неё вышли два парня в камуфляже с короткоствольными автоматами.
— Не беспокойтесь, парни, — свои! — промурлыкала Вера Борисовна, выбираясь из салона машины. — Я — с другом.
Увидев хозяйку, охранники опустили настороженные рыльца автоматов. Поклонились и отошли в сторону.
Демонстративно взяв Родимцева под руку и прижавшись к его плечу, банкирша повела кавалера в дом. В холле сбросила на мягкий диван темную накидку с меховой опушкой, не отпуская Николая, повела его по лестнице, застеленной ковровой дорожкой, на второй этаж.
— Приглашаю в свою берлогу, — по пути об»явила она. — Не на ночь, конечно, с этим мы, кажется, уже разобрались. Выпьем по чашечке кофе и пойдешь баюшки-баю. В свою комнату… Не могу без кофе, — по детски пожаловалась она. — Обычный ночной рацион: крепкий кофе и снотворная таблетка.
Родимцев смотрел и удивлялся. Подобного великолепия он ещё не видел. В холле — чучело медведя с подносом в лапах. На подносе — напитки, фужеры. Второй медведь распростер когтистые лапы над столиком на гнутых ножками с раритетным телефонным аппаратом. На стенах — дорогие картины, хрустальные светильники, и — чучела, чучела. Неведомых зверюшек и фнтастических птиц.
— Любуешься на эту дрянь? — хозяйка брезгливо ткнула пальчиком в оскаленную морду какого-то птеродакля. — Папаша забавляется. Мало ему разной нечисти — грозится поставить мумии африканских туземцев…
Аппартаменты Ольховой — несколько комнат, соединенных раздвигающимися перегородками. В холле и на лестнице — чистота и порядок, а здесь — разбросанные вещи, принадлежности туалета, косметика, зонтики и шляпки. Короче, полный кавардак. В приоткрытую дверь виднеется разобранная постель со смятым в комок одеялом и кошкой, спящей на хозяйской подушке.
Войдя в комнату, Вера Борисовна быстренько схватила лежащие прямо на столе бюстгалтер и такого же белоснежного цвета штанишки, спрятала их за спину.
— Прости за беспорядок, — отвела она в сторону смеющийся взгляд. — Признаться, хозяйка из меня дерьмовая, терпеть не могу убираться. Точно так же — готовить. А разреши это сделать служанке — так уберется, что с неделю станешь искать свое белье… Устраивайся на диванчике, младенчик, сейчас сварю кофе и продолжим душещипательную беседу.
Ольхова включила стоящую на баре кофееварку и умчалась в спальню. Наверно, переодеваться. Ибо дверь не просто закрыла — защелкнула на замок.
Устраиваться на плюшевом диване Николай не стал — принялся бродить по гостиной. Здесь не было картин и чучел, только над диваном висит в простенькой рамочке лубочная картинка, изображающая целующихся парня и девушку.
Равнодушно осмотрев обстановку, Родимцев поднял с пола золотую зажигалку с вкрапленными бриллиантами. Не потому, что золотая. Зажигалка изображала голых бородатого мужика и толстобедрую бабу. Нажмешь кнопку — влюбленные приникают друг к другу, женщина блаженно откидывает голову, у неё между ног вспыхивает огонь.
Рядом валяется такая же драгоценная брошь. И снова с сексуальным подтекстом: две голые фигуры переплелись одна с другой. Так, что с первого взгляда не отличить чья нога, чья рука.
Многозначительные игрушки! Если они подстать своей хозяйке, можно идти на приступ — отказа не предвидится.
— Любуешься?
Ольхова — в длинном, до пят, блестящем халате, наглухо застегнутом у шеи и на поясе. На лице — монашеское выражение невинной девочки. Волосы распущены, пышным водопадом падают на воротник.
— Есть чем полюбоваться, — согласился Николай, показывая эротическую зажигалку. — Знаете, Вера Борисовна…
— Стоп, младенчик! — неожиданно густым, недовольным голосом остановила парня хозяйка. — На этой стадии китайские церемонии просто смешны. Твое имя узнала — Коленька. А меня в детстве покойная мама именовала Вавочкой… Смешное имячко, да? — густой, недовольный голос вдруг трансформировался в кошачье мурлыканье. — Ушибу, бывало, ножку и бегу к мамочке, показываю и лепечу: вавочка… Вот и прошу тебя, Коленька, впредь обращаться ко мне по детской кличке… Понятно?
Удивительная женщина. Или девушка? То по мужски груба, то по детски ласкова, то откровенно сексуальна, то — типичная невинность.
— Понятно, — не сдержал улыбки Родимцев. — Постараюсь.
На баре ожила кофееварка.
— Черный или с молоком?
— Время — три часа ночи… Если можно, с молоком.
Толчком ноги Вавочка подтолкнула к дивану столик на колесиках. Кивнула гостю — садись, мол, не изображай статую. Сама устроилась напротив. Проверила закрывают ли полы халата ноги, провела ладонью по шее и груди. Будто оглядела перед «боем» состояние защищающего её «панцыря».
— Итак, продолжим начатую в ресторации познавательную беседу. Сам понимаешь, безвластная, несчастная девушка сама ничего сделать для тебя не сможет. Придется обращаться к папаше. Для этого мне нужно изучить всю твою биографию. От А до Я. Борис Моисеевич по банкирски недоверчив, провести его невозможно. То, что ты был в заключении — и хорошо, и плохо. Для отца — приемлемо. А вот причина наездов на тебя госбезопасности лично для меня — темный лес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41