Пока остальные цилиндры прогревались, я наметил курс поперек озера, затем разворот на юг, в запретную зону, передал карту миссис Бикман и погнал "Бобра" на редане из узости. Он вяло разбегался, изрыгая резкие выхлопы.
Когда машина оторвалась от воды, я удержал ее близко к поверхности, и мы понеслись на бреющем, маневрируя между островами.
Глава 20
До моего озера было почти девяносто миль, так что сели мы незадолго до полудня. Я покружился над хижиной Хомера, чтобы он понял, что мы здесь, если сам был на месте. Затем высадил миссис Бикман на берег дожидаться, а самолет погнал к острову для дозаправки.
Я помнил, что там было около ста двадцати галлонов, и не хотел ничего оставлять. Что смогу – залью в баки, остальное загружу в задний отсек.
Но ста двадцати галлонов не было: в моем распоряжении оказалось лишь восемьдесят пять. Тридцать пять кто-то умыкнул.
Сначала я подумал о Хомере, но тот никак не мог истратить тридцать пять галлонов, даже если катастрофически нуждался в топливе для освещение и обогрев. Затем на берегу я обнаружил кучу пустых канистр. Единственным для этих мест средством, на котором можно переправить куда-то тридцать пять галлонов высокооктанового бензина, причем без канистр, была "сессна" Оскара, вернее, была до вчерашнего дня.
И рассказать Оскару о моем тайнике мог Мика.
Я залил баки под завязку, все что они могли вместить – около двадцати галлонов. Остальное разместил за последней переборкой. Потом наделал дыр в днищах пустых канистр и утопил их в озере.
Не следовало оставлять следов сверх тех, которых уж никак не избежать.
Затем направил самолет обратно к берегу, имея в баках горючего на четыреста морских миль, и все же с неприятным, зудящим чувством, что кто-то спер мой бензин.
Миссис Бикман ожидала на берегу в одиночестве.
– Никаких признаков его присутствия, – доложила она.
– Пошли к хижине.
– Будь он там, вышел бы сюда.
– Правильно. Но на худой конец мы можем у него стащить чего-нибудь поесть. Я пропустил и завтрак, и обед.
Она стояла на песке, слегка расставив ноги, руки уперев в бока.
– Ты уверен, что затащил меня туда, куда надо?
– Какого черта мне иначе понадобилось бы тащить вас сюда?
– Начинаю догадываться, и причем с отвращением.
У меня стало прорезаться понимание ее расположения духа.
– Вы, видимо, предполагаете, что после завтрака я планирую небольшое изнасилование. Должен сознаться – это единственный вид преступлений, в котором за последние несколько дней меня не заподозрили, так что с успехом можно наверстать упущенное.
По тропинке я зашагал к хижине. Когда я оглянулся, она стояла все там же.
– Если вся эта суета из-за того, что вы не умеете стряпать, то не волнуйтесь – я могу.
– Это звучит весьма учтиво и оставляет надежду, что какая-то порядочность у тебя все же сохранилась. А то я на сегодня уже досыта навоевалась, – надуто бросила она.
Я поморщился и зашагал дальше. На полпути вдруг вспомнил, что это в общем-то медвежий край, а я забыл забрать с собой с "Бобра" дробовик. Но у меня был пистолет Кенига... и его виски.
Если тринадцать пуль из "браунинга Н-Р" не остановят медведя, я всегда могу предложить ему выпить.
Хижина была пуста – по крайней мере Хомер отсутствовал.
Но его чемоданы все еще были сложены под окном, и на трех колышках вдоль стены висели три ружья.
– Узнаете багаж? – спросил я и пошел взглянуть на ружья. Одно было для охоты на оленей, калибр 7. Два других представляли пару прославленных дробовиков Парди: изделия ручной работы с чистыми, благородными линиями, без какой-либо вычурной гравировки. Четвертый колышек был пуст.
Миссис Бикман спокойно констатировала:
– Это его вещи, я сожалею о своих подозрениях.
– Хомер забрал ружье для охоты на медведей, действительно, он говорил, что отправится поохотится.
Спальный мешок был скатан и лежал под ружьями, но брезентовый чехол с него исчез.
– Долго он может отсутствовать?
– Он сказал – два-три дня. Это было два дня назад. Если он ушел вчера, то нужно ждать через пару дней.
Она обследовала картонные коробки, в которых я доставил ему продукты.
– Куда он направился?
– Невозможно даже представить! Он мог отойти отсюда всего лишь на десяток миль, но затратить половину времени из запланированного трехдневного путешествия: здесь исключительно дикие, непроходимые края.
Она выпрямилась, держа в руках три банки консервов.
– Хорошо, хоть он оставил достаточно продуктов, так что я могу ждать.
Я отреагировал очень резко:
– Черта с два вы можете. Вы, здесь, среди диких лесов. Между прочим, до ближайшей дороги вам за день не дойти, учитывая вашу обувь и все прочее. И это медвежьи края. Нет, нет и нет, если он не вернется к вечеру, по дороге за границу я высажу вас около Инари. Потом вы сможете раздобыть в Хельсинки какого-нибудь пилота и за соответствующую сумму через пару дней он вас сюда доставит. Сожалею, но сам я не могу остаться.
– Ты думаешь, я буду в большей безопасности, если ты так поступишь?
Она взглянула на меня, сопроводив слова слабой кривой улыбкой.
– Ну, по крайней мере по части медведей.
Она кивнула и взглянула на банки в руках.
– Сельдь, тушеное мясо и горох для вашей светлости.
Я махнул рукой.
– Пусть будет так.
Она нашла консервный нож и принялась за дело, добавив:
– И я остаюсь.
– Черт бы тебя побрал!
– Ты насильно затащишь меня в самолет и доставишь в Ивайло? – спокойно спросила она. – Только пальцем притронься ко мне, и я через суд заставлю тебя заплатить миллион долларов.
Я проворчал:
– Повторяю еще раз: не нужно было вам давать право голоса, – и вышел в поисках банки, которая заменила бы мне стакан, чтобы с помощью виски как-то привести мысли и чувства в относительный порядок.
Мы ели, и я поставил на печку старый, закопченный кофейник с водой.
Я никогда не понимал, как финнам удается варить лучший кофе в мире, даже из того сорта, какой был в моем распоряжении. До их стандартов мне было далеко, но все же удалось сотворить нечто вполне пригодное для питья. Общеизвестно, что англичане готовить кофе не умеют.
Потом мы расстелили спальный мешок на дверном пороге, сели на него и стали пить то, что получилось.
Ветер затих, среди суровых елей, хаотически разбросанных вокруг, воцарилась тишина и неподвижность, сродни затаенному дыханию, так вызывающая чувство одиночества.
– Ты любишь эти края? – спросила она.
– По-своему. Что-то вроде спокойных и основательных взаимоотношений без восторгов и громких восхвалений.
– Я чувствую, что эти леса в известные моменты могут быть изумительно колдовскими и таинственными.
Она задумчиво смотрела куда-то вглубь чащи, и я знал, что в его дебрях она видит своего брата; небольшую, плотную фигуру, которая всегда в полной гармонии с самим собой; видит, как он шагает с ружьем наизготовку, ведя какую-то собственную игру, пытается преодолеть дремучее, враждебное противодействие леса.
Я подлил себе виски в кофе.
– Исключительно таинственными. У лапландцев в ходу поверий в шаманов, ведьм и знахарей не меньше, чем в Конго.
Глядя на лес, я сделал маленький глоточек из банки. У меня было двойственное чувство к Лапландии. Я любил это вечное спокойствие деревьев, но вместе с тем был лишен всяческих амбиций, чтобы претендовать на исконно-врожденное чувство любви к нему, свойственное аборигенам. А летая над лесом, видел в нем огромное пространство, на котором невозможна аварийная посадка, и даже те просветы, которые вроде могли подойти для срочного приземления, оборачивались или огромными оврагами, или грудами валунов.
Миссис Бикман осведомилась:
– Значит, теперь ты собираешься бежать. За что тебя преследуют?
– Нокаутировал двух полицейских, захватил и угнал такси... Вы видели Никонена – зачем я ему нужен, он сказал?
Она слегка пожала плечами.
– О, тебя застукали с неким трупом, и ты исчез до окончания допроса.
– Да, так и было.
Я погладил кончиками пальцев ту сторону лица, которая тоже стимулировала кое-какие вопросы.
– Они подозревают тебя в убийстве?
– Не думаю. У меня не было оружия, из которого его убили, и я подкинул недурную версию, что пытался сообщить о случившемся, но телефон был неисправен.
– А он был неисправен?
– Конечно. Я сам его вывел из строя, когда понял, что меня вот-вот возьмут. – Я отхлебнул виски с кофе. – Нет, меня преследуют совсем не потому. Но задержание меня на месте преступления дает прекрасный повод загнать иголки мне под ногти. Они предполагают, что я кое-что знаю о происходящих здесь делах.
Она повернулась ко мне, удивленно приподняв брови.
– Ну хорошо, а что здесь происходит?
Я закурил и глубоко затянулся.
Беседа продолжалась.
– Основным занятием тех типов из трейлера была контрабанда золотых соверенов в Россию. Убитый был одним из тех, кто помогал им по эту сторону границы.
– Почему русских интересуют соверены?
– Одна из причин, по которым Британия продолжает их чеканить, – их удобно использовать как платежное средство в разных шпионских операциях на Среднем и Дальнем Востоке. Это международно принятая валюта имеет собственное золотое содержание и цену и не имеет никаких вызывающих неудобство и сомнение номеров, по которым, как в случае с банкнотами, можно проследить их движение. Контрабандисты ими пользуются по тем же причинам.
Как оказалось, кофе кончился. Пришлось вместо него налить чистого виски.
– Большинство международных преступных и шпионских организаций держится золотом, и в основном соверенами, если их удается достать.
– А как убитый был замешан в этом?
– Вейко? Он начал подделывать соверены, переплавляя их золото с медью и чеканя снова. Но не догадывался, что это делало его для международного сообщества врагом номер один: русским он стал поперек горла, в Швейцарии его тоже не любили. Ни у преступников, ни у шпионов симпатии он не вызывал, раз подрывал весь рынок соверенов.
Я покачал головой.
– Но он не утруждал себя подобными заботами. Вейко был убежден, что если ты жулик, то должен дурачить всех и во всем. Он был слишком бесчестным для порядочного жулика.
– Прошу прощения, не поняла?
– Преступники – честнейшие люди. Им приходится быть такими, имея дело друг с другом, когда нельзя заключать какие-либо письменные обязательства. В преступном мире вы не продержитесь на обмане и пяти минут, в то время, как в большом бизнесе это вполне возможно: разрыв контрактов, некачественные товары, подставка под судебное преследование.
Она задумчиво кивнула.
– Что-то в этом роде я предполагала. А что же случилось с пилотом, который погиб?
– Не знаю, как он в это влип, но полицейские раздувают чертовскую кутерьму вокруг расследования аварии. Он, разумеется, переправлял соверены для Вейко, но вот аварию ему скорей всего подстроил последний пассажир, которого он где-то подобрал. Никто не знает, кто это был и куда направлялся.
Она опять согласно кивнула.
– У тебя есть сигарета?
Я дал ей одну и поднес огня. Потом она спросила:
– А ты каким образом замешан в этом деле?
– Я? – я воздел руки к небесам. – Судья высший и праведный, я обретаюсь здесь только как случайный свидетель событий.
– Темная лошадка! – резюмировала она в манере старинных, почитаемых семейств Вирджинии. – Только ты знаешь о золоте, соверенах и преступниках многовато для того, чтобы выглядеть невинной овечкой. И увернулся от ареста. Теперь мне понятна точка зрения полиции. Я бы держала тебя под подозрением каждый раз, когда в округе пропадает молоко для кошки.
– Но что поделать, если я сообразительнее лапландских полицейских?
– И к тому же скромнее...
Я тщательно затушил сигарету.
– Давайте просто согласимся с тем, что Лапландия – это маленький район. Так что события, связанные с полетами, рано или поздно коснутся меня, так или иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37