За ограбление Нордмана Нырок должен был получить пятьдесят процентов от общей суммы, так, по крайней мере, ему было сказано. Только Палёный знал истинную цену драгоценностей ювелира и нашёл на них заранее богатых покупателей. Но поскольку в данном случае Палёному просто ничего не надо было делать, он решил и впрямь заплатить киллеру пятьдесят процентов от той суммы, которую ему предложил Живоглот. А предложил тот тридцать тысяч долларов. Именно во столько оценил жизнь Кондратьева Гнедой.
«Живой там ещё этот капитан?» — задал как-то Ферзь вопрос Гнедому. Так, между прочим, на какой-то презентации. Тот поёжился в своём шикарном смокинге, не понимая, зачем это нужно Ферзю. После ограбления склада Ферзь получил от Гнедого сто тысяч долларов вообще непонятно за что, причём не в общак, а в личное пользование. И что-то ещё ему было надо, почему-то Гнедой должен был этим злополучным капитаном заниматься… «Я не интересовался, Андрей Валентинович», — ответил Гнедой. «А ты поинтересуйся, — сквозь зубы процедил Ферзь. — Я не хочу, чтобы мне и моим тюменским друзьям на горло наступали. Не привык к этому, ты привык, чтобы на тебя помои выливали, а я вот нет…» Затем к ним подошла какая-то дама в вечернем платье, и Ферзь обворожительно улыбнулся своей великолепной металлокерамикой. А Гнедой понял, что надо выполнять, раз сказано. Второй раз Ферзь повторять не будет, подошлёт к нему своих головорезов или подложит под его автомобиль взрывное устройство. Его же телохранители, подкупленные людьми Ферзя, и подложат. И все — ни виллы, ни девочек, ни бассейна, ни его богатого духовного мира… Надо выполнять…
Живоглот поехал в Питер к Палёному. И взял с собой Михаила Лычкина.
Оба явились в шикарную квартиру Палёного на Васильевском острове. Пятидесятипятилетний Палёный жил с молодой женой и двумя детьми, двенадцати и десяти лет.
Палёный угостил их чаем со всевозможными сладостями, а потом выслушал их.
«Надо, значит, сделаем… — улыбнулся он. — Братва просит, значит, надо… И деньги лишние тоже не помешают… И человечек нужный есть. Землю носом будет рыть и за бабки и за, так сказать, восстановление престижа. В нуле он, братки, в полном нуле. Давайте задаток. Половину давайте, и я берусь за дело…»
Он хорошо заплатил кому нужно за то, чтобы Нырка отправили в ту колонию, где сидел Алексей. Но не успел узнать о плачевном результате операции, как получил маляву от старого кореша Меченого.
Поразмыслив некоторое время, оценив ситуацию, сопоставив возможности авторитета Чёрного, хоть и находящегося в розыске, и отморозка Гнедого, он отправил маляву Гнедому, в которой отказывался от заказа в силу того, что посланцы Гнедого Живоглот и Мишель ввели его в заблуждение. Деньги он готов вернуть в любое удобное время и в любом назначенном месте.
Вот это послание и пришло к Гнедому за два часа до наступления Нового, 1996 года.
«Да что же этот мерзкий Кондратьев и в огне не горит, и в воде не тонет, и столько из-за него неприятностей…» — думал Гнедой, расхаживая по огромному каминному залу. Он хотел шикарно встретить Новый год, были приглашены весьма любопытные гости, среди них и Михаил с Ларисой. Очень ему нравился этот тройственный союз. Пресыщенный женщинами, Гнедой уже не знал, что бы ему изобрести погаже и поомерзительней. На эту ночь он наметил групповой секс. Ларису они с Михаилом будут трахать одновременно, а при этом действе будут присутствовать приглашённые на праздник проститутки. Уже продуманы наряды, он долго думал, под какую музыку будет происходить акция. Готов был маскарадный костюм и для него самого — кроваво-красная шуба Деда Мороза, а под ней костюм Адама. Лариса же должна быть Снегуркой, а Михаил — Новым годом. Нижнее бельё должно быть заранее снято. Дед Мороз, Снегурочка и Новый год должны были плясать тарантеллу в середине хоровода из полуголых блядей, а затем устроят игрища на ковре. Все это будет сниматься на видеокамеру, а утром под шампанское просматриваться всеми участниками спектакля… Его не волновало то, что терпению Михаила или Ларисы может прийти конец, они были так щедро вознаграждены за свои постыдные роли, что он был уверен в своей безнаказанности и на этот раз. Хотя они оба, естественно, не были поставлены в известность о новых планах хозяина. Похабное действо должно было стать для них новогодним сюрпризом.
Грандиозное представление готовилось с музыкой, живописными деталями. И на тебе — такие неприятные известия под самый праздник…
Жуткая досада овладела Гнедым. К досаде примешалось недоумение — он толком не знал, что ему делать дальше. Ссориться с Чёрным было чревато, ссориться с Ферзём тоже. К счастью, Ферзь укатил встречать Новый год куда-то в тёплые моря, а до того тоже месяца два мотался по заграницам и вообще был не в курсе неудачного покушения на Кондратьева.
«Я, что ли, виноват в том, что поганый Нырок оказался ни на что не годен? — пытался утешить себя Гнедой. — И этот старый мудак Палёный отказался от заказа тоже по моей вине? Что мне, самому лезть в зону, чтобы пришить этого ваньку-встаньку?» И тем не менее перед глазами стояла ослепительная улыбка Ферзя, и предновогоднее настроение сходило на нет.
Гнедой уселся в кресло и задумался…
Придумать он, однако, ничего не смог. Положение было крайне неприятное и двусмысленное. Давно ему не приходилось быть в таком положении. Он кичился своей хитростью и изворотливостью, гордился тем, что он, от рождения трус и подлец, получивший при первой ходке в зону погоняло Гнида, потом аккуратно переделанное им в Гнедой, стал авторитетом, руководителем довольно крупной преступной группировки. Сел он в двадцатидвухлетнем возрасте по позорной сто семнадцатой статье за изнасилование. Быть бы ему петухом, если бы тогда за него не вступился на зоне тот самый Ферзь, угадавший в молодом трусливом и угодливом зэке те черты, которые могут пригодиться ему в будущем. И пригодились — время Гнедого пришло, из жалкого насильника он превратился в уважаемого в своих кругах человека. Он сумел создать себе легенду — пригодился курс обучения в театральном институте, откуда он был отчислен за развратное поведение. Он окружил себя завесой таинственности, люди, подчинённые ему, были уверены, что за его спиной два убийства, хотя он не смог бы зарезать и курицу. Один раз, правда, случай помог ему. Он попал за решётку за убийство, которого не совершал. Поначалу от отчаяния бившийся на Петровке головой об стену, Женя Шервуд вдруг призадумался и понял, что ему пригодится эта крутая статья. Он признался в не совершённом им убийстве и был осуждён на восемь лет. Но уже через полгода адвокаты, нанятые Ферзём, без труда доказали, что Шервуд убийства не совершал, что полностью соответствовало действительности, и он вышел на свободу. Сам же он, подмигивая дружкам, намекал, что убил того мужика он, просто жить надо уметь и влиятельных друзей иметь. Так появилась первая легенда… Затем, лет через пять, Гнедой пошёл ва-банк, желая укрепить свой авторитет. Он взял на себя убийство директора автобазы, которое совершил его кореш Фикса. Игра удалась на славу. Гнедой был оправдан и выпущен из-под стражи в зале суда, и в это же время Фикса, чья вина была доказана, был зарезан нанятыми Гнедым людьми. Так появилась вторая легенда о кровавом жестоком убийце, мастере уходить от наказания… К мнению Гнедого стали прислушиваться… В девяностом году Ферзь поручил ему крупное дело, контроль над многочисленными торговыми точками западного района Москвы. Они поделили сферы влияния с другим протеже Ферзя, полной противоположностью Гнедого, Расцветаевым по кличке Славка Цвет. Цвет был прирождённый бандит, убивать и грабить было для него удовольствием. Угрюмый, не умеющий связать двух слов без отборного мата, проведший полжизни за решёткой, с украшающим лицо страшным шрамом, он вызывал у Гнедого одновременно чувство страха и ненависти. Гнедой постоянно пытался скомпрометировать его перед паханом. А в девяносто втором году он, разумеется, с согласия чем-то разгневанного на непокорного Цвета Ферзя, не погнушался доносом на него в прокуратуру, в котором сообщал, где Цвет хранит оружие и наркотики и где его можно взять тёпленького. Цвет догадывался, кто заложил его. Осуждённый на два года за хранение оружия, он готовил расправу над предателем, но на зоне в потасовке убил человека и получил за это новый срок. Месть была отложена…
О трусости и подлости Гнедого не знали только его подчинённые. Они боялись его как огня. А уж с ними он умел обращаться, тут его изощрённая жестокость не знала предела. Это постоянное глумление над окружающими его людьми стало неотъемлемой частью его жизни. Над ним, хилым избалованным ребёнком и подростком, немало издевались в школе и во дворе, теперь пришла его пора издеваться. Начитанный, нахватанный, имевший знакомых в творческих кругах Шервуд знал, что, как и где сказать, чтобы произвести впечатление на окружающих. Где нужно показать себя настоящим аристократом, а где подчеркнуть, что сидящий рядом для него что-то вроде собаки, которой стесняться не стоит. Можно раздеться догола, издать любой непристойный звук, сказать все, что угодно, оскорбить находящегося рядом любым возможным способом, чтобы он понял своё ничтожество перед таким человеком, как он…
А вот авторитеты прекрасно знали цену Гнедому. Тот же Чёрный понимал, что это очень слабое звено в группировке Ферзя и через него вполне можно делать свои дела, можно надавить, припугнуть, можно и подкупить жадного и практичного Гнедого. Так же получилось в случае со злополучным капитаном Кондратьевым. Гнедой теперь был уже не рад, что связался с ним. А уж если связался, надо было сразу дать отпор Чёрному. А вот на такое он не был способен. Один спокойный уверенный басок Чёрного вызывал у него трепет, этот человек был способен на все, и Гнедой прекрасно знал, что против него он полное ничтожество.
— А пошли они все, к той самой матери! — вдруг громогласно провозгласил Гнедой, встряхнул головой и стал расхаживать взад-вперёд по залу. «Кто они вообще такие?» — подумал он, глотнув любимого виски «Джонни Уолкер», попытался он с презрением подумать о всех этих авторитетах. Для Ферзя он, слава богу, тоже кое-что сделал, никак не меньше, чем звероподобный Славка Цвет, так что ничего он ему не сделает, поворчит и все… Гнедой не такой человек, он порой Ферзю неожиданные подарочки преподносит, вроде тех ста штук баксов в девяносто втором году. Так, ни за что, ради уважения, чтобы поднять настроение… А Чёрный просто мужик, отвратительный мужик. Смелый, конечно, слов нет, но мало ли кто смелый. Он не человек, он животное, хищник, кровавый хищник… Но его надо бояться, как вырвавшегося из клетки тигра или леопарда. И каждый дорожащий своей жизнью забоится. Ничего не боится только набитый дурак. И нечего его дразнить, надо оставить этого придурочного капитана в покое. На кой хрен он ему сдался?
Гнедому сообщили, что приехали гости.
Компания получилась более чем оригинальная. Четыре полуголые шлюхи, Михаил с Ларисой и он сам. Михаил был в красной рубашке, на груди серебряными цифрами было написано 1996, Лариса — в серебристом, до пят платье Снегурочки. Сам Гнедой вышел к гостям в шубе Деда Мороза, с седой бородой и в остроконечной шапке. За ним телохранители несли мешок с подарками. Гнедой стал вытаскивать из мешка флаконы французских духов, которыми одаривал каждую даму, снабжая презент долгим засосом в губы. Особенно долгим был поцелуй Ларисе. Он уже несколько месяцев сожительствовал с ней, при этом сохраняя серьёзный деловой вид в отношениях с Михаилом. Сегодня же он решил дать себе волю. Он подарил Лычкину бутафорскую саблю в красивых ножнах, которую порекомендовал тут же надеть на себя, подвесив к поясу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58