Игорь и Коляка жили в коммуналке в соседнем с Михаилом доме на Ленинградском проспекте. Собственно, из-за этого старшего брата Михаил и водил дружбу с тупым Игорем, подкидывал ему деньжат с барского плеча, доставал продукты, шмотье. Взамен Михаилу была обеспечена безопасность и неприкосновенность. Но это так, для пущей страховки, вообще-то его мало кто обижал, слишком уж нужным он был человеком. Пару раз Игорь побывал у них дома, после чего из квартиры пропало несколько серебряных ложек и дефицитных книг. «Ты этого ублюдка больше в дом не води, — заявила Михаилу мать. — А то скоро по миру пойдём. И вообще, нечего тебе с ним дружить, тоже мне, нашёл себе приятеля, пакость какая…» — «Ты знаешь, мам, — произнёс тринадцатилетний Миша, — это нужный человек. Из-за дружбы с ним меня никто обидеть не может». — «Да? — покосилась на него мать. — Тогда общайся, но только там, на стороне. А здесь ему нечего воздух портить… Не обеднеем, разумеется, но больно уж он поган, ты меня извини…»
Игорь наведался в шикарную квартиру Лычкиных ещё один раз, заявившись как-то без приглашения, якобы за учебником. Михаил старался не оставлять его ни на секунду без присмотра и, когда в гостиной зазвонил телефон, позвал Игоря с собой. Отвернулся он лишь на какое-то мгновение и ничего подозрительного не заметил. А после его ухода с ужасом обнаружил, что из шкатулки, стоявшей на столе, пропали серебряное колье и браслет с аквамаринами, которые неделю назад привёз отцу из Таиланда один писатель, отоваривавшийся у него. Отец подарил набор матери, ей он сильно понравился, хотя украшений у неё было видимо-невидимо. Но это была очень оригинальная вещь, к тому же аквамарин был её камень по гороскопу.
— Глотов был? — держа в руках шкатулку и бешеными глазами глядя на сына, спросила мать.
Михаил молчал, потупив глаза. Тогда мать залепила сыну пощёчину и вышла из комнаты.
Больше Глотова в квартиру не пускали. Да тот и не рвался, знал, что рыло в пуху. Но отношения их не прекратились, Миша понимал, что это человек нужный. Когда отца посадили, он был одним из немногих, кто продолжал дружить с Мишей. И когда он почти год назад обратился к нему за помощью, Миша дал ему взаймы. А дал, потому что знал — тот самый тупорылый брат, который приходил в школу лупить обидчиков брата, имел уже две ходки в зону, а затем вошёл в одну преступную группировку под кличкой Живоглот. Кликуха, сочетаемая с фамилией, очень подходила этому квадратному, на первый взгляд недалёкому, но в то же время хитроумному парняге. Как-то раз Михаил зашёл к Игорю, тоже снимавшему квартиру, а выходя от него, увидел подъехавший к подъезду серебристый «БМВ». Из тачки вылезло четверо мордоворотов, среди них был Коляка. Михаил бочком пошёл в противоположную сторону. На скамейке сидели всезнающие бабки. Он услышал приглушённый старушечий шепоток: «Бандюга проклятущий… К братику приехал, он квартиру тут снимает в третьем подъезде, шпана чёртова… А этот, я слыхала, только что освободился, мне участковый говорил… Пришло время таких…» Михаил намотал информацию на ус, а через некоторое время Игорь обратился к нему за помощью. И он дал, хотя денежки уже подходили к концу… Знал, что пригодится. И, кажется, пригодилось…
В свою очередь и Игорь хотел этой встречи. Его крутой братан уже прослышал про процветающую фирму «Гермес», не имеющую «крыши», основанную на деньги Фонда инвалидов-афганцев. От этой фирмы можно было немало поиметь. Вот он и приказал братишке прощупать почву.
— Братана моего помнишь? — переспросил Игорь, не расслышав тихо произнесённого ответа. — Братана, Коляку…
— Ну помню, помню, что с того? — делано равнодушным голосом произнёс Михаил и отхлебнул наваристого супа из акульего плавника, который вовсе ему не нравился, несмотря на полезность.
— Потрепала судьба братана, — криво усмехнулся Игорь. — Попал по подставе ни за что ни про что в зону… Оттрубил три года, вышел, потоптался на воле с месяц, и опять… Тоже на три… Мать так переживала, — вздохнул он, пытаясь вложить в голос жалость к старушке-матери. Не получилось. Бойкую бабёнку Маньку знали все в округе, когда они жили на Ленинградском проспекте. Она торговала в соседнем магазине водкой и была такой матерщинницей, что вяли уши даже у бывалых алкашей, до того грязен был её язык. Обсчитывала она так нагло, что долго на этом хлебном месте не продержалась. А как раз грянул горбачевский указ, и утраченное ею место стало не просто хлебным, а золотым. Манька была близка к апоплексическому удару от распиравшей её злобы и досады. Работала уборщицей в подъезде, по знакомству доставала дефицитную водку и материла площадными словами всех проходивших мимо неё, когда она, выставив толстенную задницу, драила тряпкой подъездный пол.
— Да, мать переживала, — вздохнул Игорь. — Сам знаешь, всю жизнь работала, а чего добилась? Так и живёт в коммуналке той самой.
— Ну а братан-то что? — совсем уже равнодушным голосом спросил Михаил, боясь и переиграть и недоиграть.
— Коляка-то? — ощерился Игорь. — Раскрутился братан, на «бээмвухе» гоняет, нас, прохожих, грязью обдаёт.
— Да ну? — попытался имитировать изумление Михаил.
— Вот те и ну! А ты говоришь, я тебе не пригожусь… Ещё не вечер, Мишаня, какие наши годы! Покатаемся и мы на «Мерседесах-Бенцах»…
— Ты бы мне хоть часть долга отдал, — нудным голосом произнёс Михаил. — Я сам по твоей милости в долги влез, — солгал он и налил обоим в рюмки водки. — Хоть вешайся, — надрывно крикнул он и залпом выпил водку.
Игорь нахмурился, округлил водянистые коровьи глазёнки и спросил:
— С братаном моим не желаешь повидаться?
— А зачем? Тоже у меня хочет занять? Или отобрать? Так нечего же, Игоряха, ну совсем нечего. Шёл на работу в фирму, думал, раскручусь, куда там! А ведь стал помощником Кондратьева… Сколько я пользы принёс фирме, один бог знает… Таких клиентов находил… И все это за триста баксов в месяц… Разве же это деньги? Разве мы так жили, Игоряха? Вспомни покойного батю, вот был человек, какими бабками ворочал. Так все мать пропила-проела со своим ебарем… Он «Волгу» разбил, — солгал, чтобы подчеркнуть подлость Эдика, Михаил, хотя не Эдик разбил «Волгу», а он разбил о столб свою «девятку». — На ремонт денег нет, квартиры скоро и этой лишится и дачи тоже, помяни моё слово. Тоже в коммуналку переедет… Она в коммуналку, а твоя мать в нашу бывшую квартиру на Ленинградском, — чуть не рыдал Михаил.
— Хера ей Коляка квартиру купит, — усмехнулся Игорь. — Он денежки зря тратить не станет, умный… Сам-то уже в Крылатском «трёшку» приобрёл… А я вот, как и ты, вынужден снимать хату, чтобы с мамашей не жить… Нервная она стала, все от переживаний… Ханку глушит литрами да матюгается, спасу от неё нет…
— Пошли по домам, Игоряха, — предложил Михаил. — Чего воду в ступе толочь? Никто никому не поможет, это я точно знаю… Век мне в нищете прозябать. Ну хоть баксов пятьсот бы отдал, вспомни, как я тебе помогал всегда, ещё в школе, дружище, — захныкал он, чувствуя, что клюёт.
Но он заблуждался, ничего не клевало, их материальные интересы были диаметрально противоположны. И тем не менее общие интересы были.
— Только бы братан сюда не заявился, — вдруг заёрзал на стуле Игорь. — Любит он здесь оттягиваться. А я не хочу его сегодня видеть, знаю, злой он, потасовка у них вчера была. Он мужика одного замочил, — переходя на яростный шёпот, произнёс Игорь, наклоняясь к уху собутыльника. — Я случайно узнал, ко мне ночью нагрянули, шептались все на кухне. Он боится, чтобы не замели…
— Правда? — побледнел Михаил, уже жалея о своём плане. Больно уж опасны были люди, с которыми он хотел связаться.
— Ах ты, мать твою! — махнул рукой с короткими толстыми пальцами Игорь. — Так и знал… Вот он, Коляка, собственной персоной!
Миша оглянулся и увидел входящую в зал грозную компанию. Их было четверо, и все они были очень похожи друг на друга. Но Николая Глотова он узнал сразу, несмотря на то что прошло столько лет.
Николай был старше Игоря лет на шесть, и теперь ему было под тридцать. Они с братом были очень похожи, те же белесые круглые глаза, коротко стриженные светлые волосы, крепкие шеи. Но Коляка был явно покруче, помощнее… Одет он был в чёрную короткую кожаную куртку, шею украшала толстенная золотая цепь. На толстом пальце он крутил ключи от машины. Компашка, не обращая ни на кого внимания, прошествовала к свободному столику. Засуетился метрдотель, предлагая им самый удобный столик.
— Там, — указал пальцем на столик у стены Коляка голосом, не терпящим никаких возражений.
Приказание было выполнено. Мгновенно накрылся столик. Братаны расселись, заложили ноги за ноги и мрачно закурили, порой обмениваясь короткими репликами.
Потом они также мрачно принялись жрать и пить, а разговор Михаила со школьным приятелем как-то затух… Видя грозную четвёрку, он уже пожалел о своём плане, хмель с него мгновенно сошёл. Впрочем, он и не был сильно пьян, только прикидывался. А теперь понял, что встречу эту организовал сам Игорь. А, ладно, была не была!
Его уже давно глодала навязчивая мысль. Темпы, которыми раскручивался «Гермес», и его собственные доходы явно дисгармонировали. А ему хотелось денег, больших денег. Он хотел жить так, как жил при покойном отце, но желательно — гораздо богаче. Почему эти недоумки Кондратьев и Никифоров, поддерживаемые Фондом афганцев-инвалидов, ворочали крупными деньгами, а ему доставались жалкие крохи? Михаил считал такой расклад несправедливым. И не желал слушать слов Кондратьева о том, что главное для них — это рассчитаться с кредитом, а потом уже работать на самих себя. Он не хотел ждать, он не умел ждать, ему нужно было все сегодня, сейчас, немедленно. Когда он видел знакомых, выходящих из иномарок, когда он узнавал, что кто-то покупал квартиру, строил дачу, ездил на дорогой курорт, его охватывало чувство чёрной зависти и бешеной досады. Почему они? Почему не он? Он, который поил, кормил, снабжал продуктами и шмотками всех знакомых, он, который объедался в детстве чёрной икрой и осетриной, который понятия не имел, что такое детский садик и городской транспорт, он работает в поте лица на малое предприятие, а сам имеет только на жрачку… Но он бы потерпел, если бы не одно обстоятельство… А об этом обстоятельстве он узнал совсем недавно, в январе… И оно не давало ему спать, думать, дышать… Ненависть к коммерческому директору Кондратьеву, неприступному, спокойному седому человеку, раздирала его до костей. Не меньше чем Кондратьева он ненавидел его одноногого приятеля Сергея Фролова, у которого, как он знал, Кондратьев жил несколько месяцев, пока недавно не снял квартиру. Фролов жил неподалёку от Михаила, в Ясеневе. Этот невозмутимый весельчак, любимец публики, муж красавицы, с которой он несколько раз видел его, раздражал его до умопомрачения. Недавно у Сергея появилась «Ауди», на которой его возил шофёр. Сам же Михаил недавно в пьяном виде врезался в столб, машина стояла на ремонте, а он ездил то на метро, то на такси. К тому же одноногий явно недолюбливал его, постоянно отпускал шутки в его адрес, глядел с нескрываемым презрением и наверняка что-то нашёптывал про него Кондратьеву. Но Кондратьев долго терпел. В последнее же время их отношения явно ухудшились, и Алексей стал намекать ему, что, если он не прекратит пьянствовать и прогуливать, его былые заслуги будут списаны, его уволят. Этот дуболом так разговаривает с ним, причём при Аллочке, к которой он безуспешно пытался подклеиться. Недавно Кондратьев сделал ему строгий выговор, и он вынужден был слушать, не имея возможности возразить. Потому что по сути Кондратьев был прав. По сути прав… А плевать на эту суть… Кто такой этот Кондратьев? Что он понимает в торговле? Кто такие этот Никифоров, Фролов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Игорь наведался в шикарную квартиру Лычкиных ещё один раз, заявившись как-то без приглашения, якобы за учебником. Михаил старался не оставлять его ни на секунду без присмотра и, когда в гостиной зазвонил телефон, позвал Игоря с собой. Отвернулся он лишь на какое-то мгновение и ничего подозрительного не заметил. А после его ухода с ужасом обнаружил, что из шкатулки, стоявшей на столе, пропали серебряное колье и браслет с аквамаринами, которые неделю назад привёз отцу из Таиланда один писатель, отоваривавшийся у него. Отец подарил набор матери, ей он сильно понравился, хотя украшений у неё было видимо-невидимо. Но это была очень оригинальная вещь, к тому же аквамарин был её камень по гороскопу.
— Глотов был? — держа в руках шкатулку и бешеными глазами глядя на сына, спросила мать.
Михаил молчал, потупив глаза. Тогда мать залепила сыну пощёчину и вышла из комнаты.
Больше Глотова в квартиру не пускали. Да тот и не рвался, знал, что рыло в пуху. Но отношения их не прекратились, Миша понимал, что это человек нужный. Когда отца посадили, он был одним из немногих, кто продолжал дружить с Мишей. И когда он почти год назад обратился к нему за помощью, Миша дал ему взаймы. А дал, потому что знал — тот самый тупорылый брат, который приходил в школу лупить обидчиков брата, имел уже две ходки в зону, а затем вошёл в одну преступную группировку под кличкой Живоглот. Кликуха, сочетаемая с фамилией, очень подходила этому квадратному, на первый взгляд недалёкому, но в то же время хитроумному парняге. Как-то раз Михаил зашёл к Игорю, тоже снимавшему квартиру, а выходя от него, увидел подъехавший к подъезду серебристый «БМВ». Из тачки вылезло четверо мордоворотов, среди них был Коляка. Михаил бочком пошёл в противоположную сторону. На скамейке сидели всезнающие бабки. Он услышал приглушённый старушечий шепоток: «Бандюга проклятущий… К братику приехал, он квартиру тут снимает в третьем подъезде, шпана чёртова… А этот, я слыхала, только что освободился, мне участковый говорил… Пришло время таких…» Михаил намотал информацию на ус, а через некоторое время Игорь обратился к нему за помощью. И он дал, хотя денежки уже подходили к концу… Знал, что пригодится. И, кажется, пригодилось…
В свою очередь и Игорь хотел этой встречи. Его крутой братан уже прослышал про процветающую фирму «Гермес», не имеющую «крыши», основанную на деньги Фонда инвалидов-афганцев. От этой фирмы можно было немало поиметь. Вот он и приказал братишке прощупать почву.
— Братана моего помнишь? — переспросил Игорь, не расслышав тихо произнесённого ответа. — Братана, Коляку…
— Ну помню, помню, что с того? — делано равнодушным голосом произнёс Михаил и отхлебнул наваристого супа из акульего плавника, который вовсе ему не нравился, несмотря на полезность.
— Потрепала судьба братана, — криво усмехнулся Игорь. — Попал по подставе ни за что ни про что в зону… Оттрубил три года, вышел, потоптался на воле с месяц, и опять… Тоже на три… Мать так переживала, — вздохнул он, пытаясь вложить в голос жалость к старушке-матери. Не получилось. Бойкую бабёнку Маньку знали все в округе, когда они жили на Ленинградском проспекте. Она торговала в соседнем магазине водкой и была такой матерщинницей, что вяли уши даже у бывалых алкашей, до того грязен был её язык. Обсчитывала она так нагло, что долго на этом хлебном месте не продержалась. А как раз грянул горбачевский указ, и утраченное ею место стало не просто хлебным, а золотым. Манька была близка к апоплексическому удару от распиравшей её злобы и досады. Работала уборщицей в подъезде, по знакомству доставала дефицитную водку и материла площадными словами всех проходивших мимо неё, когда она, выставив толстенную задницу, драила тряпкой подъездный пол.
— Да, мать переживала, — вздохнул Игорь. — Сам знаешь, всю жизнь работала, а чего добилась? Так и живёт в коммуналке той самой.
— Ну а братан-то что? — совсем уже равнодушным голосом спросил Михаил, боясь и переиграть и недоиграть.
— Коляка-то? — ощерился Игорь. — Раскрутился братан, на «бээмвухе» гоняет, нас, прохожих, грязью обдаёт.
— Да ну? — попытался имитировать изумление Михаил.
— Вот те и ну! А ты говоришь, я тебе не пригожусь… Ещё не вечер, Мишаня, какие наши годы! Покатаемся и мы на «Мерседесах-Бенцах»…
— Ты бы мне хоть часть долга отдал, — нудным голосом произнёс Михаил. — Я сам по твоей милости в долги влез, — солгал он и налил обоим в рюмки водки. — Хоть вешайся, — надрывно крикнул он и залпом выпил водку.
Игорь нахмурился, округлил водянистые коровьи глазёнки и спросил:
— С братаном моим не желаешь повидаться?
— А зачем? Тоже у меня хочет занять? Или отобрать? Так нечего же, Игоряха, ну совсем нечего. Шёл на работу в фирму, думал, раскручусь, куда там! А ведь стал помощником Кондратьева… Сколько я пользы принёс фирме, один бог знает… Таких клиентов находил… И все это за триста баксов в месяц… Разве же это деньги? Разве мы так жили, Игоряха? Вспомни покойного батю, вот был человек, какими бабками ворочал. Так все мать пропила-проела со своим ебарем… Он «Волгу» разбил, — солгал, чтобы подчеркнуть подлость Эдика, Михаил, хотя не Эдик разбил «Волгу», а он разбил о столб свою «девятку». — На ремонт денег нет, квартиры скоро и этой лишится и дачи тоже, помяни моё слово. Тоже в коммуналку переедет… Она в коммуналку, а твоя мать в нашу бывшую квартиру на Ленинградском, — чуть не рыдал Михаил.
— Хера ей Коляка квартиру купит, — усмехнулся Игорь. — Он денежки зря тратить не станет, умный… Сам-то уже в Крылатском «трёшку» приобрёл… А я вот, как и ты, вынужден снимать хату, чтобы с мамашей не жить… Нервная она стала, все от переживаний… Ханку глушит литрами да матюгается, спасу от неё нет…
— Пошли по домам, Игоряха, — предложил Михаил. — Чего воду в ступе толочь? Никто никому не поможет, это я точно знаю… Век мне в нищете прозябать. Ну хоть баксов пятьсот бы отдал, вспомни, как я тебе помогал всегда, ещё в школе, дружище, — захныкал он, чувствуя, что клюёт.
Но он заблуждался, ничего не клевало, их материальные интересы были диаметрально противоположны. И тем не менее общие интересы были.
— Только бы братан сюда не заявился, — вдруг заёрзал на стуле Игорь. — Любит он здесь оттягиваться. А я не хочу его сегодня видеть, знаю, злой он, потасовка у них вчера была. Он мужика одного замочил, — переходя на яростный шёпот, произнёс Игорь, наклоняясь к уху собутыльника. — Я случайно узнал, ко мне ночью нагрянули, шептались все на кухне. Он боится, чтобы не замели…
— Правда? — побледнел Михаил, уже жалея о своём плане. Больно уж опасны были люди, с которыми он хотел связаться.
— Ах ты, мать твою! — махнул рукой с короткими толстыми пальцами Игорь. — Так и знал… Вот он, Коляка, собственной персоной!
Миша оглянулся и увидел входящую в зал грозную компанию. Их было четверо, и все они были очень похожи друг на друга. Но Николая Глотова он узнал сразу, несмотря на то что прошло столько лет.
Николай был старше Игоря лет на шесть, и теперь ему было под тридцать. Они с братом были очень похожи, те же белесые круглые глаза, коротко стриженные светлые волосы, крепкие шеи. Но Коляка был явно покруче, помощнее… Одет он был в чёрную короткую кожаную куртку, шею украшала толстенная золотая цепь. На толстом пальце он крутил ключи от машины. Компашка, не обращая ни на кого внимания, прошествовала к свободному столику. Засуетился метрдотель, предлагая им самый удобный столик.
— Там, — указал пальцем на столик у стены Коляка голосом, не терпящим никаких возражений.
Приказание было выполнено. Мгновенно накрылся столик. Братаны расселись, заложили ноги за ноги и мрачно закурили, порой обмениваясь короткими репликами.
Потом они также мрачно принялись жрать и пить, а разговор Михаила со школьным приятелем как-то затух… Видя грозную четвёрку, он уже пожалел о своём плане, хмель с него мгновенно сошёл. Впрочем, он и не был сильно пьян, только прикидывался. А теперь понял, что встречу эту организовал сам Игорь. А, ладно, была не была!
Его уже давно глодала навязчивая мысль. Темпы, которыми раскручивался «Гермес», и его собственные доходы явно дисгармонировали. А ему хотелось денег, больших денег. Он хотел жить так, как жил при покойном отце, но желательно — гораздо богаче. Почему эти недоумки Кондратьев и Никифоров, поддерживаемые Фондом афганцев-инвалидов, ворочали крупными деньгами, а ему доставались жалкие крохи? Михаил считал такой расклад несправедливым. И не желал слушать слов Кондратьева о том, что главное для них — это рассчитаться с кредитом, а потом уже работать на самих себя. Он не хотел ждать, он не умел ждать, ему нужно было все сегодня, сейчас, немедленно. Когда он видел знакомых, выходящих из иномарок, когда он узнавал, что кто-то покупал квартиру, строил дачу, ездил на дорогой курорт, его охватывало чувство чёрной зависти и бешеной досады. Почему они? Почему не он? Он, который поил, кормил, снабжал продуктами и шмотками всех знакомых, он, который объедался в детстве чёрной икрой и осетриной, который понятия не имел, что такое детский садик и городской транспорт, он работает в поте лица на малое предприятие, а сам имеет только на жрачку… Но он бы потерпел, если бы не одно обстоятельство… А об этом обстоятельстве он узнал совсем недавно, в январе… И оно не давало ему спать, думать, дышать… Ненависть к коммерческому директору Кондратьеву, неприступному, спокойному седому человеку, раздирала его до костей. Не меньше чем Кондратьева он ненавидел его одноногого приятеля Сергея Фролова, у которого, как он знал, Кондратьев жил несколько месяцев, пока недавно не снял квартиру. Фролов жил неподалёку от Михаила, в Ясеневе. Этот невозмутимый весельчак, любимец публики, муж красавицы, с которой он несколько раз видел его, раздражал его до умопомрачения. Недавно у Сергея появилась «Ауди», на которой его возил шофёр. Сам же Михаил недавно в пьяном виде врезался в столб, машина стояла на ремонте, а он ездил то на метро, то на такси. К тому же одноногий явно недолюбливал его, постоянно отпускал шутки в его адрес, глядел с нескрываемым презрением и наверняка что-то нашёптывал про него Кондратьеву. Но Кондратьев долго терпел. В последнее же время их отношения явно ухудшились, и Алексей стал намекать ему, что, если он не прекратит пьянствовать и прогуливать, его былые заслуги будут списаны, его уволят. Этот дуболом так разговаривает с ним, причём при Аллочке, к которой он безуспешно пытался подклеиться. Недавно Кондратьев сделал ему строгий выговор, и он вынужден был слушать, не имея возможности возразить. Потому что по сути Кондратьев был прав. По сути прав… А плевать на эту суть… Кто такой этот Кондратьев? Что он понимает в торговле? Кто такие этот Никифоров, Фролов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58