— Заткнись, бикса, чего орёшь, как падла, в ушах звенит… Заткнись, и без тебя тошно…
Лерочка осуждающе посмотрела на грубого квадратного коротко стриженного мужлана, но сочла благоразумным не реагировать на его хамство и замолчать. Она бросилась на диван, закрыла глаза руками и тряслась от рыданий. Впрочем, никто не видел, от чего именно она тряслась… Она, как и все обитатели хлебосольного имения Гнедого, уже дала показания следователю, приехавшему сюда с бригадой, как только на опушке леса был обнаружен взорванный «Мерседес».
Живоглот по-хозяйски расселся в гостиной Гнедого, заложил ногу за ногу и стал проводить своё следствие, вызывая к себе по одному всех оставшихся в живых телохранителей Гнедого и обслуживающий его особняк персонал. Все были крайне удручены, говорили одно и то же. Толстая горничная рыдала навзрыд. Они понимали, что потеряли тёплое местечко и хоть довольно оригинального, но тем не менее щедрого хозяина.
Последним в каминный зал вошёл довольно весёлый участковый Виктюшкин, долговязый, в кургузо сидящей на нем милицейской форме. Его нисколько не удручала кончина авторитета, от присутствия которого в посёлке дрожала вся округа. Его ночные оргии давно уже стали предметом оживлённых обсуждений. Почти каждую ночь к его воротам подъезжали шикарные иномарки, из них с ором выскакивали бандюганы с голосистыми шлюхами, и не дай бог было в этот момент проходить мимо этого зачумлённого места… К тому же существовала постоянная опасность перестрелки или взрыва. Что, кстати, и произошло. По счастью, в отдалённом безлюдном месте. А вполне могло произойти и здесь, могли пострадать ни в чем не повинные люди… Туда ему и дорога, воздух чище будет… Утром он вызвал из районного отдела внутренних дел опергруппу, которая наведалась в особняк Гнедого и провела недолгое, крайне поверхностное расследование. Впрочем, по мнению Виктюшкина, более тщательного расследования он и не заслуживал. Однако участковый явился в особняк, когда его туда вежливо попросили прийти люди Живоглота.
— Не знаю я этого человека, которого вы описываете, — твёрдо сказал он. — Это кто-то из… ваших… Разборочки… Опергруппа здесь уже была, был и следователь районной прокуратуры… Так что будет следствие, настоящее следствие, погиб гражданин России, вернее, не один гражданин, а целых четверо… Разберутся…
— На кой хрен ты… вы… вызвали оперативную группу? — пробормотал Живоглот. — Что они могут сделать?
— А как же, мил человек? Во-первых, люди слышали жуткий взрыв в лесу, во-вторых, мне доложили, что на моем участке стоит обугленная машина марки «Мерседес-600», в ней три трупа, в-третьих, мне позвонил аноним и сообщил, что труп неизвестного найден в двух километрах от взорванного автомобиля, и, наконец, в-четвёртых, вы сами позвонили мне с целью узнать, не заменили ли меня неким Трынкиным, и сообщили, что гражданин Шервуд Евгений Петрович был сегодня, пятнадцатого мая 1999 года, взорван в своём автомобиле, что уже и так было ясно из найденного трупа, который опознали телохранители и прислуга Шервуда. Так что, сами посудите, что мне оставалось делать? У вас своя… работа, у меня своя…
При словах Виктюшкина о трупе, находившемся в двух километрах от взорванной машины, Лычкин метнул быстрый взгляд на Живоглота. Но тот и бровью не повёл. А ведь и впрямь, о правоохранительных органах, которые могли бы заинтересоваться, при каких обстоятельствах труп гражданина Шервуда попал в машину, принадлежавшую Лычкину Михаилу Гавриловичу, Лычкин в своём ужасе от происшедшего как-то не подумал. А теперь подумал, и ему стало жутко. Потому что, оказывается, бояться ему следует не только гнева братвы и мести Кондратьева, ему следует бояться и ареста. А тюрьмы, лишения свободы он боялся, может быть, больше всего на свете.
И он был очень благодарен Живоглоту, что тот не выдал его. Кстати, ему ничего не мешало сделать это, свалить преступление на Михаила, объяснив причину убийства разборкой, злобой, ненавистью, завистью — да чем угодно. И тем избежать долгого следствия, которое никак не было бы на руку браткам, поскольку в ходе его могли бы всплыть нежелательные для них факты… Челядь же могла запросто показать, что хозяин глумился и над Михаилом, и над его гражданской женой Ларисой, и основания для мести у него вполне могли быть… Но тот промолчал, более того, дал дезинформацию…
Виктюшкин покинул особняк Гнедого в прекрасном настроении, а Живоглот отправил восвояси челядь и остался один на один с Михаилом.
— Все жалуешься на меня, — усмехнулся он. — А как я тебя выгородил, чуешь? Сдать ведь мог со всеми потрохами… И ещё одна любопытная информация поступила от гаишника знакомого — кто-то позвонил сегодня утром на пост на Рублево-Успенском шоссе и сообщил, что в твоей машине труп. Так что ты своему неумёхе Гене по гроб жизни обязан…
— Это он, — прошептал Михаил. — Кондратьев. Теперь понятно, что это он.
— Понятно, понятно, что он, непонятно только, что нам дальше делать с твоим крутым друганом. А ты, Лыко, на волоске висишь… И хоть благодаря мне и моим связям мы получили информацию о том, что твоя тачка мазаная, но, полагаю, за легавыми не заржавеет… Да, висишь ты на тоненьком волоске, Лыко… Ох, и не завидую я тебе… Сам посуди, можем мы рассчитывать на молчание каких-то там Жиклёра и Кардана? Они от страха за свои шкуры запросто сдадут тебя легавым… Такие вот они поганые дела, братан…
— Так что же делать? — испуганным голосом спросил Михаил.
— Что делать? Сам понимаешь, делать то, что нужно. Потому что, кроме нас, твоих братанов, никто за тебя не заступится. Сегодня Игоряха за тебя стеной встал, даже хотел мне, родному старшему брату, врезать, а теперь я за тебя заступился перед российским законодательством. А уж что там твой корефан Кондратьев ещё задумал, этого я, понятно, не ведаю… Но без дела он сидеть не станет, мужик он, я вижу, крутой… Такую заваруху затеял, мало не покажется… А со своей красивой тачкой можешь проститься, мазаная она, сам понимаешь… Через некоторое время перегонят её в тёплые края и загонят там, сам понимаешь, не задорого… Глядишь, и тебе кое-что перепадёт, твоя как-никак… — усмехнулся он.
— Надо его мочить, — сквозь зубы прошипел Михаил, сжимая кулаки. Несмотря на серьёзность ситуации, тачки было жаль больше всего.
— Так мочи, кто тебе мешает? Наоборот, чем можем — поможем. Но пойми, больше тебя в этом деле никто не заинтересован… А теперь поехали отсюда, нечего нам тут делать, а то, не дай бог, снова менты нагрянут…
И когда они уже покинули осиротевший особняк Гнедого и сели в «БМВ» Живоглота, Михаил сказал ему:
— А ведь кто-то из своих стучал. Без посторонней помощи ему бы не проникнуть в особняк Гнедого и не взорвать его машину.
— Ты прав, Лыко, — кивнул круглой головой Живоглот. — Разберёмся и в этом… Кстати, эту красулечку надо бы отсюда забрать. Зачем она здесь? Хозяина нет и не будет, что, этим придуркам её оставлять для потехи? Или на улицу выбросить за ненадобностью. А ну-ка, покличь её… Мы подождём.
Лычкин вернулся в дом и подошёл к лежавшей на диване «Лерочке».
— Поехали с нами, Лера, — тихо и вкрадчиво произнёс он. — Зачем тебе здесь оставаться? Мы тебя утешим… Поехали…
— Не поеду я с вами, — надула губки Лера. — Не хочу. Не нравитесь вы мне… Я Евгения Петровича любила… И у меня траур…
— «Любила», — злобно передразнил её Михаил. — Что ты в этом понимаешь, бикса? Траур у неё, видите ли… А ну, вставай, раз говорят. Тебе тут больше делать нечего. Вставай, одевайся, и на улицу! — прошипел он. — Не заставляй меня говорить по-другому…
Лера увидела в глазах Михаила зловещие искорки и встала с дивана. Она немного повертелась перед зеркалом и вышла из комнаты…
— Сюда, — показал ей Михаил на белый «БМВ» Живоглота.
— Я хочу домой, — прошептала она. Теперь ей стало страшно.
— Так и отвезём тебя домой, — широко улыбнулся Живоглот. — Где ты живёшь?
Она слегка растерялась. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы они знали, где она живёт и каково её настоящее имя.
— Ты что мнёшься? — продолжал улыбаться Живоглот. — Забыла от горя, где живёшь?
— А я не хочу, чтобы вы знали, где я живу, — попыталась она снова сыграть роль капризной шлюхи. — Отвезите меня в Москву, и все…
— Хорошо, хорошо, — соглашался Живоглот. Главное, чтобы она села в машину, а уж там с ней разберутся, куда её везти.
Тут зазвонил мобильный телефон Живоглота, и братан, сидевший на стрёме в машине неподалёку, сообщил, что сюда следует ментовская машина.
По тому, как он нахмурился, Нина Туманович поняла: что-то его обеспокоило и он торопится уехать отсюда.
— Поехали, — ещё раз повторил он.
— Не хочу! — вдруг закричала она. — Я тут хочу остаться, Евгений Петрович обещал жениться на мне!
— У, сучка гребаная, — выругался Живоглот. — Садись, Лыко. Поехали, братки! А с тобой, бикса, мы ещё встретимся…
Он допускал, что может встретиться на даче у Гнедого с милицейской бригадой, но, по возможности, надо было этой встречи избежать. К тому же он прекрасно знал, что в недалёком будущем именно с него тот, кому надо, спросит за гибель Гнедого, за всевозможные беспорядки, а уж если менты начнут копать под все его окружение, последствия могут быть самыми печальными. И прежде всего для него.
Нина Туманович осталась стоять посреди участка Гнедого, а братва села по машинам и уехала восвояси.
— А странно, однако, она себя ведёт, а, Живоглот? — заметил Михаил.
— Думаешь, она стучала? — поглядел на него Живоглот.
Михаил только утвердительно кивнул головой. А потом произнёс:
— Бикса клёвая. Разговорились мы с ней как-то на днях. Теперь дело прошлое, я хотел её того… К себе заманить… И порассказал ей, что злых собак у меня нет, так как я собачьего лая терпеть не могу, и что сигнализацию в машину не поставил за ненадобностью, что и я и Гена большие любители поспать по утрам, поскольку ложимся очень поздно, что моя супруга Лариса в последнее время ночует в московской городской квартире и, кроме меня и Гены, на даче никого не бывает… Ну как, чуешь, откуда ветер дует?
— Вот тварь… — прошипел Живоглот. — Ничего, достанем её хоть из-под земли…
— Успеется. А теперь и нам нужна разведка, — сказал Михаил. — О нашем общем друге тоже не помешает кое-что разузнать. Где живёт, с кем общается…
— Ну, и кто эту разведку будет проводить? — недовольно спросил Живоглот.
— Я, — спокойно ответил Лычкин. — Отвези меня домой.
— Как скажешь. Отвезу хоть на край света, если во благо общего дела… Ты учти, за смерть Гнедого с меня спросят, а я спрошу, понятно, с тебя… Так что действуй, дружище Лыко…
Живоглот отвёз Михаила на Ленинградский проспект. Там его встретила взволнованная Лариса.
— Что с тобой, Мишенька? Да у тебя все лицо избито? Случилось что?! — бросилась она к нему.
— Случилось, случилось, ещё как случилось. Все может кончиться крахом… Давай поедим, умираю с голода…
За столом он спросил:
— Где сейчас обитает твоя Инна?
— Была я как-то у матери, когда Костин уезжал в отпуск. Они-то со мной, сам знаешь, с тех пор не общаются. Но мать жалеет иногда, родная дочь как-никак… Она и сообщила, что квартиру Инна купила. Только вот где, не знаю. Она не сказала, вроде бы где-то недалеко от них. Что ещё? Жених у неё был, как его, забыла… Короче, погиб он в конце девяносто седьмого, ну, знаешь, взрыв был на Востряковском кладбище…
— Знаю, знаю, — неожиданно грубо оборвал её Михаил. Он прекрасно знал про взрыв на Востряковском кладбище, потому что при нем отчаянно матюгался у себя дома Гнедой, узнав, что тот, из-за кого все это затевалось, остался жив. И Гнедой получил за это жуткий втык от большого босса. — Так что Инна-то? Ты про неё говори, а не про взрыв этот.
— А что про неё говорить? — протянула удивлённая его резким тоном Лариса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58