Расчет оказался в общем-то верным – к нему относились с пониманием и даже с интересом. Если Шпагатова никто не замечал, то Али все время был на виду. Его расспрашивали – о жизни, о профессии, – и он охотно отвечал, неся при этом полную ахинею. По его словам выходило, что он и его товарищи живут в Боровске, занимаются бизнесом – торгуют бензином, – а в свободное время любят побродить с ружьишком по окрестным лесам. При этом в рассказах Али постоянно возникали нестыковки и просто откровенные ляпы. Любому местному жителю сразу было бы ясно, что Боровск Али знает плохо, а охотник из него и подавно никакой. По мнению Шпагатова, от него и его корешей за версту несло зоной. Но москвичи, казалось, ничего не замечали. Может быть, они искренне считали, что в Боровске все жители такие.
Совсем иначе вел себя проводник, земляк Шпагатова. Они были незнакомы, но Шпагатов поневоле присматривался к человеку, который в некотором смысле являлся его коллегой. Правда, по ухваткам, мрачности характера и роду занятий этот человек был гораздо ближе к Али и его сообщникам. При нем были ружье и собака – ирландский сеттер, и он явно был любитель пострелять в неурочное время. Но этот человек (он носил фамилию Тарасов) был единственным, у кого рассказы Али вызывали заметное недоверие. Он ничего не говорил и молча проглатывал байки, которые преподносили у костра прибившиеся к экспедиции люди, и только все больше хмурился, поглядывая исподлобья на улыбающегося во весь рот Али. Шпагатов почувствовал в нем родственную душу и решил, что именно с этим человеком он должен поделиться при удобном случае своими сомнениями. Вдвоем они сумеют принять нужное решение.
Но прошел один день, второй, а Шпагатов так и не нашел в себе сил сделать решительный шаг. Присутствие рядом Али и прочих повергало его в ужас.
На третий день утром они должны были сниматься с места и двигаться дальше к болотам. Тарасов заявил, что путь будет тяжелым, так как идти придется практически звериными тропами, по бурелому, но часов через шесть-семь до Черной Топи они доберутся.
После завтрака все стали собираться, укладывать рюкзаки, снимать палатки и приводить в порядок поляну. Профессор категорически запретил оставлять после себя в лесу мусор, и за это Шпагатов проникся к нему уважением.
Шпагатов уже мог вполне сносно передвигаться, его беспокоила лишь небольшая хромота. Осознав этот факт, Шпагатов стал все чаще задумываться о том, чтобы, как говорится, развернуть оглобли. Ему совершенно ни к чему было идти на болота. Конечно, обратная дорога в два раза длиннее, но вернуться домой будет куда логичнее, чем шататься с незнакомыми людьми по глухим местам. Будь обстановка иной, Шпагатов непременно воспользовался бы такой возможностью и с гордостью бы рассказывал потом на работе, как путешествовал с московским профессором. Но жизнь была дороже славы. Шпагатов решил при первой же возможности незаметно смыться. Али и его корешам нужно на болота, значит, преследовать его они не должны.
Приняв такое решение, Шпагатов даже повеселел. Он уже предвкушал, как будет пробираться назад в блаженном одиночестве, не испытывая страха за свою шкуру, свободный как ветер. Возможно даже, если повезет, он сумеет найти свой рюкзак. Заблудиться Шпагатов не боялся. Али был страшнее.
Но, как это часто бывает в жизни, светлые надежды были разбиты в прах в самый последний момент. И разбил их не кто иной, как профессор Хамлясов, человек, от которого Шпагатов никакой подлости не ожидал.
А вышло все очень просто. Собирая свой рюкзак, профессор проверил лежащий в нем бумажник и поднял страшный крик. Он матерился как сапожник, и на такое необычное выступление сбежалась вся его команда. Сначала никто не мог понять, в чем дело, но профессор быстро взял себя в руки и доходчиво все объяснил.
– Какая-то подлая тварь без чести и совести взяла у меня из бумажника семьсот долларов! – громоподобным голосом объявил он, обводя грозным взглядом собравшихся вокруг него людей. – Вы можете себе представить что-нибудь подобное? Я, например, до сих пор не мог! Мне не денег жалко, хотя такую сумму трудно назвать ничтожной, а мне жаль доверия и тех теплых товарищеских отношений, которые сложились в нашем маленьком коллективе. И вот что я думаю – это каким же цинизмом и жестокостью нужно обладать, чтобы плюнуть в лицо людям, с которыми делишь кров и пищу, с которыми преодолеваешь трудности и невзгоды? Как хотите, а я не могу бросить даже тень подозрения на людей, с которыми бок о бок прошел многое, с которыми создавал наш институт. Вы знаете, о ком я говорю – это вот Вадим, это Васяткины, это Крупицын... И Визгалов всегда был с нами, и Гриша Корнеев...
– Постойте-ка, Борис Александрович! Вы практически всех тут перечислили, а моей фамилии так и не прозвучало, – звонко и с вызовом произнесла врач Шилова. – Следует ли это понимать так, что, по вашему мнению, деньги сперла я?!
– Упаси бог! – смутился профессор. – Вашу фамилию я не назвал по простой причине. Я и мысли не допускаю, что вы можете быть причастны к этому инциденту, Валентина Ивановна...
– Короче, ясно, – мрачно заключил проводник Тарасов, глядя исподлобья на всю честную компанию. – Вы тут все из Москвы пушистые, а приблуды, само собой, – воры. Только сразу предупреждаю – у меня твоих денег нет, профессор, и можешь меня с этим вопросом не кантовать. Это чтобы потом обид не было.
Хамлясову было до слез жаль денег, но ссориться с проводником не входило в его планы, поэтому он внес еще одну небольшую коррективу.
– Никоим образом не хочу разбрасываться огульными обвинениями, – горячо заявил он, глядя на Тарасова. – И уж тем более в ваш адрес, Павел Иванович! За то недолгое время, как мы с вами познакомились, я убедился в вашей высочайшей порядочности и надежности...
– Да чего там долго базарить! – вдруг вмешался в разговор Али. – Тут ведь козе понятно, кто ваш багаж шмонал, профессор! Тут дело ясное, без вопросов.
Расталкивая толпу, он вдруг решительно подошел к ничего не подозревающему Шпагатову и ловким движением запустил руку в его карман. Через секунду он уже доставал из этого кармана смятую стодолларовую бумажку. Все ахнули.
Шпагатов сначала даже не понял, что произошло. Ему эта манипуляция показалась каким-то фокусом, вроде тех, что показывают в цирке иллюзионисты. Он открыл рот и с большим любопытством уставился на купюру, которую торжественно поднял над головой Али.
– Что и требовалось доказать! – объявил Али и повернулся к Хамлясову. – Дальше пошарить, профессор?
– Ну-ка, постойте! – нахмурившись, сказал профессор и, набычившись, пошел прямо на Шпагатова.
Тот невольно отшатнулся.
– Стоять! – прикрикнул Али, хватая его за локоть. – Что-то ты больно прыткий стал, кореш!
Хамлясов подошел к ним и требовательно протянул руку. Али почтительным жестом положил в раскрытую ладонь купюру.
– Кхм! Несомненно, это мои деньги, – озабоченно пробормотал профессор. – Я всегда переписываю номера купюр, когда... Ну, неважно! Однако это лишь седьмая часть. А где же остальные, любезный? – спросил он у Шпагатова, отправляя деньги в задний карман брюк.
Шпагатов отлично знал, где остальная часть, но безмятежный взор Али, устремленный на него, убедил его, что говорить этого не нужно.
– Я... Не у меня... То есть я хочу сказать... – залепетал он.
– Говорите толком! Что такое вы несете? Я – у меня... – рассердился Хамлясов. – Взяли деньги, так признайтесь!
– Я не брал! – пискнул Шпагатов.
– Поглядите на него! – Профессор обвел общество изумленным взглядом. – Изобличен! Пойман, можно сказать, с поличным и еще имеет наглость заявлять, что он не брал!
– Правда, не брал! – чуть не плача, проговорил Шпагатов. – Я бы не посмел... Да вот, сами смотрите!
Он принялся один за другим выворачивать карманы. На траву посыпались самые разнообразные вещи – складной нож, компас, спички, залитые парафином, радиоприемник размером с пачку сигарет, носовой платок, месячный проездной билет на автобус и еще много подобной чепухи. Были здесь и деньги – сто десять рублей десятками и мелочью. Однако долларов так никто и не увидел.
– Заныкал где-то! – уверенно заявил Али.
Шпагатов посмотрел на него со страхом и отвращением. «Как ему не совестно! – подумал он с отчаянием. – Сам же взял! А теперь все валит на меня – знает, что я не смогу его выдать, скотина! Но как они все не понимают, что это сделал он?!»
Однако тут он ошибся. Из толпы раздался спокойный голос Корнеева.
– Слушай, Борис Александрович! По-моему, нужно оставить человека в покое. Мы все-таки не следственные органы, чтобы выдвигать версии. Лично меня эта миниатюра с долларами не убедила. Очень это напоминает сцену из известного телефильма. Про Кирпича и Жеглова, помните?
– Ты что же, козел, хочешь сказать, что я тут всем фуфло толкаю? – с надрывом спросил Али, резко обернувшись к говорившему. – Да ты знаешь, что за это бывает?
– И что же за это бывает? – все тем хладнокровным тоном поинтересовался Корнеев. – Поделись, деловой!
– Я потом с тобой поделюсь, – зловеще пообещал Али. – С глазу на глаз.
– Заметано, – сказал Корнеев.
Он стоял, сунув руки в карманы, выпрямив спину, и смотрел Али прямо в глаза. В этом взгляде не было ни капли страха. Шпагатов почувствовал, что завидует этому человеку, много повидавшему в жизни и ничего, похоже, не боявшемуся. Но прежде всего он испытывал к нему чувство благодарности – Корнеев был единственным, кто за него вступился и усомнился в правдивости разыгранного здесь спектакля. И еще он пожалел, что не рассказал своей тайны ему, а ведь это было так просто сделать – они спали, можно сказать, бок о бок.
– Спокойно, друзья, спокойно! – меняя тон, воскликнул профессор. – Нет ничего хуже, чем ссориться в экспедиции, вы это знаете не хуже меня. Умерьте свои страсти. Случай, конечно, вопиющий, но попробуем разобраться в нем цивилизованными методами.
– Единственный цивилизованный метод в данном случае – это немедленно вернуться в город и обратиться в милицию, – железным голосом сказал Корнеев. – Вернуться в полном составе.
Все, кто был на поляне, растерянно посмотрели друг на друга.
– То есть как это вернуться? – недовольно произнес Хамлясов. – Это невозможно. Это перечеркивает все наши планы. И потом, что это дает? Милиции-то откуда знать, что здесь произошло?
– Милиция разберется, – упрямо сказал Корнеев. – Это их работа.
– Нет, все-таки я не понимаю, что тут может сделать милиция? – пожал плечами сбитый с толку Хамлясов.
– Ну, положим, – неожиданно поддержал Корнеева картограф Фишкин, – милиция может проверить наши личности, и после этого могут вскрыться какие-нибудь любопытные факты. И еще там могут снять отпечатки пальцев с банкноты – это окажется важной уликой.
– А что, это мысль! – воскликнул писатель-фантаст Визгалов, выразительно поглядывая на компанию чужаков, не в добрый час прибившихся к их группе. – В своих-то мы уверены на сто процентов, верно? Знаем друг друга не один год. Да и потом, что это, черт возьми, за сумма – семьсот долларов? Извините за грубость, Борис Александрович, но за семьсот долларов я, например, мараться не стану. Это здесь семьсот долларов – целое состояние, а в Москве на них один раз в хороший ресторан сходить.
– Я, знаете, по ресторанам на хожу, Визгалов! – сварливо ответил Хамлясов. – Я цену деньгам знаю. Семьсот долларов – это семьсот долларов, хоть здесь, хоть в Москве. Да и потом, разве в этом дело? Важен сам факт – среди нас затесался вор!
– Ну а я о чем? – невозмутимо заговорил Корнеев. – Воров милиция ловит. Нам-то зачем этим заниматься?
– Вам легко говорить, Корнеев! – пробурчал Хамлясов. – Вы – человек вольный. А у меня договора – с издательством, с журналом, с газетой, с телевидением, наконец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42