Да так и спивались бы на своих кухнях в пустой болтовне. Разве это не так?
Мюйр огляделся, ожидая возражений. Не дождавшись, удовлетворенно кивнул:
- Именно так. Но я не претендую на то, чтобы мое имя было вписано золотыми буквами в историю свободной Эстонии. Я даже не в обиде, что меня вышвырнули из жизни в самом зрелом и плодотворном возрасте. Мне было всего шестьдесят девять лет, когда меня отправили на пенсию, на которую я могу прокормить только своего кота. У меня замечательный кот, - сообщил он. Карл Вольдемар Пятый. Прекрасный собеседник. Потому что он умеет молчать.
Меньше всего Мюйр был похож на человека, который тратит пенсию на своего кота, а сам живет впроголодь. Но я воздержался от этого замечания.
- Нет, не в обиде, - повторил он. - Оценку прошлому даст история. Собственно говоря, я уже часть истории. Некоторым образом - сама Клио.
- Вы не Клио, - вступился за музу истории Томас. - Клио женского рода. - Он указал на Риту Лоо. - Клио - это она.
- Вы ошибаетесь, - возразил Мюйр. - Клио не может быть молодой и красивой. Она среднего рода. Она стара и страшна. Как я.
- Вы не инициировали процесс над молодыми эстонскими националистами, решительно вступила в игру червонная дама Рита Лоо. - Вы его спровоцировали. Подбросили моему мужу доллары. До сих пор удивляюсь, что не наркотики!
- Нечему удивляться, госпожа Лоо. У нас была другая задача. Наркотики уголовщина. А доллары - это работа на западные антисоветские центры. Доллары очень хорошо вписались в контекст. Стали эффектной заключительной точкой. А контекст, согласитесь, был неспровоцированным. Самиздат, "Хроника текущих событий", машинописные экземпляры "Архипелага ГУЛАГа". Нам нужен был политический, а не уголовный процесс.
- И вы его успешно сварганили. И даже не краснеете, когда говорите об этом сейчас!
- Я чего-то не врубаюсь, - вновь вмешался бубновый валет. - Вы говорите о художественной литературе, а я не понимаю зачем. Я читал "Архипелаг ГУЛАГ". Талантливо, но затянуто. Но разве вы пришли ко мне, господин Мюйр, чтобы говорить о художественной литературе?
- Сиди и молчи, - вывела его из игры червонная дама. - При обыске они обнаружили у моего мужа пятьдесят тысяч долларов, - объяснила она мне. Не потому, что хотела объяснить, а потому, что ей нужно было выговориться, и она почему-то решила, что я самый подходящий для этого адресат. - А сказали, что должно быть двести. По агентурным данным. Двести тысяч долларов! У Александра! Да он и десятки никогда в руках не держал! У нас в доме иногда куска хлеба не было! Они допытывались, куда он дел остальные сто пятьдесят тысяч. Пропил. Финансировал подрывную деятельность. Я была-совсем девчонкой, ничего не понимала. Но чудовищность этой нелепицы понимала даже я!
- Мы не настаивали на этом обвинении, - заметил Мюйр. - Ваш муж получил только то, что заслужил по закону. И провел в лагере всего три года. Другим в те времена давали и по пять, и по семь плюс пять. "Семь плюс пять" - это была такая формула, - объяснил он мне. - Семь лет исправительно-трудовых лагерей и пять лет ссылки.
- Я очень хотела бы, господин Мюйр, чтобы вы сами провели в лагере хотя бы год!
Червонная дама вела свою партию активно, но в самой этой активности таился проигрыш. Она не оставляла себе резервов. А король пик оставлял. И он лишь усмехнулся, услышав ее пожелание, идущее от самого сердца. Снисходительно переспросил:
- Год? Всего год? В наших-то лагерях? Дитя мое, я провел в заключении пять лет восемь месяцев и двенадцать дней. С марта сорок восьмого года. Из них год во внутренней тюрьме Лубянки, год в Лефортове и восемь месяцев в камере смертников во Владимирской тюрьме. А последние три года в "Норильлаге". И только в апреле пятьдесят четвертого года был освобожден и реабилитирован.
- Странно, что это ничему вас не научило! - бросила Рита.
Лицо у него окаменело, помертвели глаза.
- О нет, Рита Лоо, - возразил он. - Эти годы научили меня всему.
Твою мать. Восемь месяцев в камере смертников - это круто. Внутренняя тюрьма Лубянки и Лефортово - тоже неслабо. А "Норильлаг"?
Мюйр не стал объяснять, чему научили его эти годы. Он молчал. И это было очень красноречивое объяснение.
- И в чем парадокс? - снова заговорил он. - В том, что меня обвиняли в буржуазном национализме. Как и вашего мужа, Рита Лоо. Каково? Настоящая причина была, конечно, в другом. О ней я узнал много позже. Вы даже представить себе не можете, какие узлы закручивала в те годы жизнь. Я сидел из-за того, что слишком много знал... Никогда не угадаете. Нет, никогда. Я слишком много знал о вашем дедушке, Томас Ребане. Да, об Альфонсе Ребане. И не знал, что об этом нужно молчать.
Последнюю фразу он адресовал мне, и я невольно почувствовал, что становлюсь центром всего разговора, хотя на эту роль совершенно не претендовал.
- Это неправильно, - решительно заявил Томас. - Я не согласен. Так не принимают гостей. Это невежливо. Не выпьете ли чего-нибудь, господин Мюйр?
- Пожалуй, - согласился пиковый король. - Капельку "Мартеля". Я видел в вашем баре "Мартель".
- Рита Лоо, капельку "Мартеля" для господина Мюйра, - распорядился Томас. - И для меня.
Он немного подумал и уточнил:
- Две капельки.
- Я тебе не прислуга, - отрезала Рита.
- Она мне не прислуга, - сообщил Томас Мюйру. - Она мне пресс-секретарь.
- И невеста, - напомнил Мюйр.
- Да, и невеста. Я об этом все время думаю. Я принесу сам. Вам со льдом?
- С мышьяком, - посоветовала Рита.
- Это она так шутит, - сказал Томас и обернулся к Рите: - Где у нас мышьяк? Это так шучу я.
- О господи! - сказала Рита, - Иди и неси "Мартель". Только молча!
Томас величественно удалился.
- Надеюсь, госпожа Лоо, я убедил вас, что в смерти вашего мужа не стоит винить меня, - продолжил свою партию Мюйр. - Я всего лишь был рукой Провидения. Олицетворял суровую правду жизни. И только.
- Не кощунствуйте! - вспыхнула Рита. - Ваша лагерная закалка сломала сотни людей! Самых талантливых, самых светлых, самых честных! Которых сейчас так не хватает Эстонии. Если бы их не перемололи в лагерной мясорубке, Эстония сейчас была бы другой страной! Этническая демократия. Грязная помойка!
- Меня всегда умиляет, когда проститутки говорят о политике, а политики о морали, - рассудительно проговорил Мюйр. - Ваш муж баловался наркотиками и до лагеря. Вместе с вами, Рита Лоо. А после лагеря окончательно сел на иглу. Понимаю: вам хотелось бы вычеркнуть из памяти эти годы. Не следует этого делать. Нет, не следует. Их нужно помнить всегда. Смаковать каждое унижение, вспоминать в бессонницу каждого грязного скота, у которого вы отсасывали в подъездах, чтобы добыть дозу для мужа. Это вооружает. Это очень помогает жить. К чему это я? - перебил себя он. - А, вот к чему. Почему же вы захотели и смогли соскочить, а он нет? Ваш муж был талантлив, да. Он писал блистательные статьи. Я с удовольствием их читал. Он переправлял их на Запад. Так он думал. Нет, он переправлял их в мой кабинет. В сущности, я был единственным поклонником его таланта. У него был талант, но не было характера. А талант без характера оборачивается бедой. Я приведу вам пример другого человека. Он проходил обвиняемым по тому же процессу и получил те же три года. И сидел в одном лагере с вашим мужем. Я говорю о кинорежиссере Марте Кыпсе. Он же не сломался. Потому что у него был не только талант, но и характер. Он добивался своей цели и добился ее.
Мюйр немного подумал и уточнил:
- Почти.
- Минутку! - вмешался я. - Так это вы вдохновили его на сценарий? Значит, вы и были тем таинственным незнакомцем, который пришел к нему ночью в котельную и рассказал об эсэсовце?
- Совершенно верно, юноша, совершенно верно, - покивал Мюйр. - Это был я. И этот ночной разговор в котельной был началом моей самой масштабной оперативной комбинации. Лучшей в жизни. Она продолжается и сейчас. Но скоро завершится, уже скоро. Два слова, чтобы закончить с предыдущей темой. Не задумывались ли вы, госпожа Лоо, куда все-таки делись те сто пятьдесят тысяч долларов, которых недосчитались при обыске вашего мужа? Эти деньги были действительно переправлены из Лондона для помощи нашим диссидентам, объяснил он мне. - Мы перехватили курьера, а затем продолжили игру и подбросили их Александру Лоо. Но при обыске обнаружили только пятьдесят тысяч долларов. Остальных так и не нашли, хотя перерыли всю Эстонию. - Он вновь повернулся к Рите: - Так куда же они подевались? Не догадываетесь?
- Их украли вы, - предположил я.
Мюйр засмеялся старческим дребезжащим смешком:
- Нет, юноша, нет. Я их не украл. Я их приватизировал. Заблаговременно. Это была моя доля общенародного достояния. И сейчас я могу об этом сказать.
- Зачем? - спросил я.
- Чтобы знали.
- Зачем нам об этом знать?
- Вам? - удивился Мюйр. - Разве вы ничего не поняли? Я говорю это не для вас. Для тех, кто вышвырнул меня из жизни. Кто был уверен, что с Матти Мюйром покончено. И теперь они знают. Но знают не всё. Далеко не всё. Им еще очень многое предстоит узнать!
- Будьте вы прокляты, Матти Мюйр! - сделала свой последний ход червонная дама. - Будьте вы прокляты с вашими долларами и с вашими гнусными комбинациями! Я думала, что забыла о вас. Зачем вы снова лезете в мою жизнь? Кто вас звал? Когда же вы наконец сдохнете, старый паук?!
Король пик постоял у окна, сложив за спиной руки и покачиваясь на носках. Потом живо обернулся и кончиком мизинца пригладил усы.
- Паук, - весело повторил он. - Паук. По-моему, меня повысили в звании. Паук - это же выше, чем гнида. Не так ли? - И тут же его лицо вновь стало мертвым, холодным. - А теперь я отвечу на ваш вопрос. Ваша жизнь, милочка, интересует меня не больше, чем жизнь тех голубей за окном, какими так любит лакомиться мой кот Карл Вольдемар Пятый. А вот жизнь вашего жениха очень интересует. Вы сделали хороший выбор. Верней, его сделали за вас, но это неважно. Вы даже не представляете, насколько хороший. Вы это поймете. Чуть позже.
Он извлек из жилетного кармана плоские золотые часы, открыл крышку и взглянул на циферблат. Заметил:
- Странно. Мне казалось, что путь отсюда до бара в гостиной не такой уж и длинный.
Я тоже посмотрел на часы. Разговор продолжался уже тридцать минут, но запала у этого старого паука не убывало. Похоже, козырной мастью у нас сейчас были пики.
- Знаете ли вы, юноша, что сообщает человеку энергию жизни? - словно угадав мои мысли, спросил Мюйр, защелкивая часы и пряча их в жилетный карман. - Считается, любовь. Нет. Любовь с годами тускнеет, становится привычкой. Но только одно чувство никогда не утрачивает своей силы и остроты. Ненависть!
На этой оптимистической ноте в кабинет и вернулся Томас Ребане.
На длинном пути от бара в гостиной до кабинета Томас явно успел пропустить две капельки "Мартеля". Скорее всего, из горла. Это практично. Чтобы лишний раз не пачкать хрусталь. Он торжественно водрузил поднос с объемистой квадратной бутылкой и пузатыми бокалами на журнальный стол, плеснул по капельке Мюйру и мне с Ритой Лоо, чуть больше себе и гостеприимно предложил:
- Ваш "Мартель", господин Мюйр. Присядьте. А то вы все ходите. Так можно устать. Хороший коньяк лучше пить сидя. Стоя пьют только на троих. Чтобы быстро. А мы никуда не спешим.
После этого он расположился на диване, деликатно уступая свободное кресло гостю. Но Мюйр не сразу последовал приглашению. Он взял бокал обеими руками снизу, поднес к лицу и принюхался. Одобрительно кивнув, предложил:
- За вас, сын мой.
- Ваше здоровье, господин Мюйр, - ответил Томас, несколько озадаченный таким обращением. Но все же выпил. Потому что не выпить было невежливо. Потом закурил и приготовился слушать.
Мюйр тоже сделал глоток, оценил:
- Недурно.
И только после этого опустился в кресло
- Вы удивлены, что я так вас назвал? - спросил он. - Для этого есть причина. Дело в том, Томас Ребане, что я некоторым образом ваш отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Мюйр огляделся, ожидая возражений. Не дождавшись, удовлетворенно кивнул:
- Именно так. Но я не претендую на то, чтобы мое имя было вписано золотыми буквами в историю свободной Эстонии. Я даже не в обиде, что меня вышвырнули из жизни в самом зрелом и плодотворном возрасте. Мне было всего шестьдесят девять лет, когда меня отправили на пенсию, на которую я могу прокормить только своего кота. У меня замечательный кот, - сообщил он. Карл Вольдемар Пятый. Прекрасный собеседник. Потому что он умеет молчать.
Меньше всего Мюйр был похож на человека, который тратит пенсию на своего кота, а сам живет впроголодь. Но я воздержался от этого замечания.
- Нет, не в обиде, - повторил он. - Оценку прошлому даст история. Собственно говоря, я уже часть истории. Некоторым образом - сама Клио.
- Вы не Клио, - вступился за музу истории Томас. - Клио женского рода. - Он указал на Риту Лоо. - Клио - это она.
- Вы ошибаетесь, - возразил Мюйр. - Клио не может быть молодой и красивой. Она среднего рода. Она стара и страшна. Как я.
- Вы не инициировали процесс над молодыми эстонскими националистами, решительно вступила в игру червонная дама Рита Лоо. - Вы его спровоцировали. Подбросили моему мужу доллары. До сих пор удивляюсь, что не наркотики!
- Нечему удивляться, госпожа Лоо. У нас была другая задача. Наркотики уголовщина. А доллары - это работа на западные антисоветские центры. Доллары очень хорошо вписались в контекст. Стали эффектной заключительной точкой. А контекст, согласитесь, был неспровоцированным. Самиздат, "Хроника текущих событий", машинописные экземпляры "Архипелага ГУЛАГа". Нам нужен был политический, а не уголовный процесс.
- И вы его успешно сварганили. И даже не краснеете, когда говорите об этом сейчас!
- Я чего-то не врубаюсь, - вновь вмешался бубновый валет. - Вы говорите о художественной литературе, а я не понимаю зачем. Я читал "Архипелаг ГУЛАГ". Талантливо, но затянуто. Но разве вы пришли ко мне, господин Мюйр, чтобы говорить о художественной литературе?
- Сиди и молчи, - вывела его из игры червонная дама. - При обыске они обнаружили у моего мужа пятьдесят тысяч долларов, - объяснила она мне. Не потому, что хотела объяснить, а потому, что ей нужно было выговориться, и она почему-то решила, что я самый подходящий для этого адресат. - А сказали, что должно быть двести. По агентурным данным. Двести тысяч долларов! У Александра! Да он и десятки никогда в руках не держал! У нас в доме иногда куска хлеба не было! Они допытывались, куда он дел остальные сто пятьдесят тысяч. Пропил. Финансировал подрывную деятельность. Я была-совсем девчонкой, ничего не понимала. Но чудовищность этой нелепицы понимала даже я!
- Мы не настаивали на этом обвинении, - заметил Мюйр. - Ваш муж получил только то, что заслужил по закону. И провел в лагере всего три года. Другим в те времена давали и по пять, и по семь плюс пять. "Семь плюс пять" - это была такая формула, - объяснил он мне. - Семь лет исправительно-трудовых лагерей и пять лет ссылки.
- Я очень хотела бы, господин Мюйр, чтобы вы сами провели в лагере хотя бы год!
Червонная дама вела свою партию активно, но в самой этой активности таился проигрыш. Она не оставляла себе резервов. А король пик оставлял. И он лишь усмехнулся, услышав ее пожелание, идущее от самого сердца. Снисходительно переспросил:
- Год? Всего год? В наших-то лагерях? Дитя мое, я провел в заключении пять лет восемь месяцев и двенадцать дней. С марта сорок восьмого года. Из них год во внутренней тюрьме Лубянки, год в Лефортове и восемь месяцев в камере смертников во Владимирской тюрьме. А последние три года в "Норильлаге". И только в апреле пятьдесят четвертого года был освобожден и реабилитирован.
- Странно, что это ничему вас не научило! - бросила Рита.
Лицо у него окаменело, помертвели глаза.
- О нет, Рита Лоо, - возразил он. - Эти годы научили меня всему.
Твою мать. Восемь месяцев в камере смертников - это круто. Внутренняя тюрьма Лубянки и Лефортово - тоже неслабо. А "Норильлаг"?
Мюйр не стал объяснять, чему научили его эти годы. Он молчал. И это было очень красноречивое объяснение.
- И в чем парадокс? - снова заговорил он. - В том, что меня обвиняли в буржуазном национализме. Как и вашего мужа, Рита Лоо. Каково? Настоящая причина была, конечно, в другом. О ней я узнал много позже. Вы даже представить себе не можете, какие узлы закручивала в те годы жизнь. Я сидел из-за того, что слишком много знал... Никогда не угадаете. Нет, никогда. Я слишком много знал о вашем дедушке, Томас Ребане. Да, об Альфонсе Ребане. И не знал, что об этом нужно молчать.
Последнюю фразу он адресовал мне, и я невольно почувствовал, что становлюсь центром всего разговора, хотя на эту роль совершенно не претендовал.
- Это неправильно, - решительно заявил Томас. - Я не согласен. Так не принимают гостей. Это невежливо. Не выпьете ли чего-нибудь, господин Мюйр?
- Пожалуй, - согласился пиковый король. - Капельку "Мартеля". Я видел в вашем баре "Мартель".
- Рита Лоо, капельку "Мартеля" для господина Мюйра, - распорядился Томас. - И для меня.
Он немного подумал и уточнил:
- Две капельки.
- Я тебе не прислуга, - отрезала Рита.
- Она мне не прислуга, - сообщил Томас Мюйру. - Она мне пресс-секретарь.
- И невеста, - напомнил Мюйр.
- Да, и невеста. Я об этом все время думаю. Я принесу сам. Вам со льдом?
- С мышьяком, - посоветовала Рита.
- Это она так шутит, - сказал Томас и обернулся к Рите: - Где у нас мышьяк? Это так шучу я.
- О господи! - сказала Рита, - Иди и неси "Мартель". Только молча!
Томас величественно удалился.
- Надеюсь, госпожа Лоо, я убедил вас, что в смерти вашего мужа не стоит винить меня, - продолжил свою партию Мюйр. - Я всего лишь был рукой Провидения. Олицетворял суровую правду жизни. И только.
- Не кощунствуйте! - вспыхнула Рита. - Ваша лагерная закалка сломала сотни людей! Самых талантливых, самых светлых, самых честных! Которых сейчас так не хватает Эстонии. Если бы их не перемололи в лагерной мясорубке, Эстония сейчас была бы другой страной! Этническая демократия. Грязная помойка!
- Меня всегда умиляет, когда проститутки говорят о политике, а политики о морали, - рассудительно проговорил Мюйр. - Ваш муж баловался наркотиками и до лагеря. Вместе с вами, Рита Лоо. А после лагеря окончательно сел на иглу. Понимаю: вам хотелось бы вычеркнуть из памяти эти годы. Не следует этого делать. Нет, не следует. Их нужно помнить всегда. Смаковать каждое унижение, вспоминать в бессонницу каждого грязного скота, у которого вы отсасывали в подъездах, чтобы добыть дозу для мужа. Это вооружает. Это очень помогает жить. К чему это я? - перебил себя он. - А, вот к чему. Почему же вы захотели и смогли соскочить, а он нет? Ваш муж был талантлив, да. Он писал блистательные статьи. Я с удовольствием их читал. Он переправлял их на Запад. Так он думал. Нет, он переправлял их в мой кабинет. В сущности, я был единственным поклонником его таланта. У него был талант, но не было характера. А талант без характера оборачивается бедой. Я приведу вам пример другого человека. Он проходил обвиняемым по тому же процессу и получил те же три года. И сидел в одном лагере с вашим мужем. Я говорю о кинорежиссере Марте Кыпсе. Он же не сломался. Потому что у него был не только талант, но и характер. Он добивался своей цели и добился ее.
Мюйр немного подумал и уточнил:
- Почти.
- Минутку! - вмешался я. - Так это вы вдохновили его на сценарий? Значит, вы и были тем таинственным незнакомцем, который пришел к нему ночью в котельную и рассказал об эсэсовце?
- Совершенно верно, юноша, совершенно верно, - покивал Мюйр. - Это был я. И этот ночной разговор в котельной был началом моей самой масштабной оперативной комбинации. Лучшей в жизни. Она продолжается и сейчас. Но скоро завершится, уже скоро. Два слова, чтобы закончить с предыдущей темой. Не задумывались ли вы, госпожа Лоо, куда все-таки делись те сто пятьдесят тысяч долларов, которых недосчитались при обыске вашего мужа? Эти деньги были действительно переправлены из Лондона для помощи нашим диссидентам, объяснил он мне. - Мы перехватили курьера, а затем продолжили игру и подбросили их Александру Лоо. Но при обыске обнаружили только пятьдесят тысяч долларов. Остальных так и не нашли, хотя перерыли всю Эстонию. - Он вновь повернулся к Рите: - Так куда же они подевались? Не догадываетесь?
- Их украли вы, - предположил я.
Мюйр засмеялся старческим дребезжащим смешком:
- Нет, юноша, нет. Я их не украл. Я их приватизировал. Заблаговременно. Это была моя доля общенародного достояния. И сейчас я могу об этом сказать.
- Зачем? - спросил я.
- Чтобы знали.
- Зачем нам об этом знать?
- Вам? - удивился Мюйр. - Разве вы ничего не поняли? Я говорю это не для вас. Для тех, кто вышвырнул меня из жизни. Кто был уверен, что с Матти Мюйром покончено. И теперь они знают. Но знают не всё. Далеко не всё. Им еще очень многое предстоит узнать!
- Будьте вы прокляты, Матти Мюйр! - сделала свой последний ход червонная дама. - Будьте вы прокляты с вашими долларами и с вашими гнусными комбинациями! Я думала, что забыла о вас. Зачем вы снова лезете в мою жизнь? Кто вас звал? Когда же вы наконец сдохнете, старый паук?!
Король пик постоял у окна, сложив за спиной руки и покачиваясь на носках. Потом живо обернулся и кончиком мизинца пригладил усы.
- Паук, - весело повторил он. - Паук. По-моему, меня повысили в звании. Паук - это же выше, чем гнида. Не так ли? - И тут же его лицо вновь стало мертвым, холодным. - А теперь я отвечу на ваш вопрос. Ваша жизнь, милочка, интересует меня не больше, чем жизнь тех голубей за окном, какими так любит лакомиться мой кот Карл Вольдемар Пятый. А вот жизнь вашего жениха очень интересует. Вы сделали хороший выбор. Верней, его сделали за вас, но это неважно. Вы даже не представляете, насколько хороший. Вы это поймете. Чуть позже.
Он извлек из жилетного кармана плоские золотые часы, открыл крышку и взглянул на циферблат. Заметил:
- Странно. Мне казалось, что путь отсюда до бара в гостиной не такой уж и длинный.
Я тоже посмотрел на часы. Разговор продолжался уже тридцать минут, но запала у этого старого паука не убывало. Похоже, козырной мастью у нас сейчас были пики.
- Знаете ли вы, юноша, что сообщает человеку энергию жизни? - словно угадав мои мысли, спросил Мюйр, защелкивая часы и пряча их в жилетный карман. - Считается, любовь. Нет. Любовь с годами тускнеет, становится привычкой. Но только одно чувство никогда не утрачивает своей силы и остроты. Ненависть!
На этой оптимистической ноте в кабинет и вернулся Томас Ребане.
На длинном пути от бара в гостиной до кабинета Томас явно успел пропустить две капельки "Мартеля". Скорее всего, из горла. Это практично. Чтобы лишний раз не пачкать хрусталь. Он торжественно водрузил поднос с объемистой квадратной бутылкой и пузатыми бокалами на журнальный стол, плеснул по капельке Мюйру и мне с Ритой Лоо, чуть больше себе и гостеприимно предложил:
- Ваш "Мартель", господин Мюйр. Присядьте. А то вы все ходите. Так можно устать. Хороший коньяк лучше пить сидя. Стоя пьют только на троих. Чтобы быстро. А мы никуда не спешим.
После этого он расположился на диване, деликатно уступая свободное кресло гостю. Но Мюйр не сразу последовал приглашению. Он взял бокал обеими руками снизу, поднес к лицу и принюхался. Одобрительно кивнув, предложил:
- За вас, сын мой.
- Ваше здоровье, господин Мюйр, - ответил Томас, несколько озадаченный таким обращением. Но все же выпил. Потому что не выпить было невежливо. Потом закурил и приготовился слушать.
Мюйр тоже сделал глоток, оценил:
- Недурно.
И только после этого опустился в кресло
- Вы удивлены, что я так вас назвал? - спросил он. - Для этого есть причина. Дело в том, Томас Ребане, что я некоторым образом ваш отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57