Форму беречь надобно!”
О’Хара, припомнил наемник с долей завистливой злости, не выше, не плотнее, да еще и старше десятью годами — а насколько здоровей и выносливей!
Фрост прислушался, и тотчас распластался на земле за сосновым или кедровым стволом — в темноте определить породу дерева было затруднительно.
Впереди послышался шум.
Кто-то двигался по лесу, и явно был здесь чужаком, ибо двигался неуверенно, полуощупью.
“О’Хара?”
Фрост немедленно отмел эту мысль. Во-первых, опередить его настолько ирландец не мог. Во-вторых, не в интересах федерального агента было пускать прахом все их совместные расчеты. Олень?
Тоже едва ли. Олени обычно избегают шляться по ночам, а уж тем паче стадами. Шаги, сделавшиеся теперь гораздо четче и различимее, явно принадлежали многим парам ног.
Террористы? Возможно. Только Фрост усомнился в своем предположении. Похитители могли, разумеется, выслать пикет, ночной дозор — но не в таком же количестве, и не прочесывать местность, а потихоньку затаиться, наблюдать, вести себя тише воды, ниже травы…
Люди.
Явно люди.
Отряд.
Но чей же, разрази вас?
Фрост уже успел отдышаться и осторожно пополз вперед. Звуки слышались теперь почти рядом. Но, кто бы ни производил их, явно вел себя спокойно и не подозревал о близком присутствии чужака.
Голоса. Беседа. Негромкая, спокойная, быстрая. На странно знакомом, и все же непонятном наемнику языке. Один из голосов казался нежнее и выше остальных.
Женщина.
Если и оставались у Фроста крепкие сомнения в своей недавней догадке, то сейчас они почти напрочь исчезли. Перед ним едва ли расположились террористы. А только одна разведка мира широко использовала в полевых операциях агентов-женщин.
Израильская.
Еще двадцать пять ярдов наемник покрыл ползком, потом слегка приподнялся, прислушался. Фроста отделяла от незнакомцев лишь узкая естественная преграда — поросль колючего кустарника, чьи листья облетели почти начисто.
Одна женщина, семеро мужчин. Автоматы “Узи” перекинуты через плечи, лица смазаны темным кремом — противомоскитным и маскировочным одновременно. Даже в тусклом, неверном свете Фрост убедился, что женщина — темноволосая, темноглазая; и настолько хорошо сложена, что связаться с нею врукопашную было бы рискованно даже для крепкого солдата.
Фрост опять прислушался. Разговаривали на иврите. Увы, из этого языка наемник понимал только слово “шолом” — “здравствуйте”.
Шестеро мужчин прервали беседу, подняли с хвойной подстилки два длинных предмета, первоначально принятых Фростом за бревна. Каноэ… Женщина и седьмой член отряда взвалили на плечи две пары объемистых вещевых мешков, последовали за товарищами.
Это и называется тянуть лодку посуху, мысленно ухмыльнулся наемник. Отряд, видимо, сбросили на парашютах, или они приплыли по реке из форта Георг и разминулись с террористами… Вот и шатаются по лесам и буеракам, ища наобум, подобно самому Фросту.
Когда последний человек скрылся меж стволов, капитан поднялся и неслышно скользнул вослед, забирая примерно двадцатью ярдами правее, внимательно прислушиваясь к эволюциям невольных союзников.
Или соперников?
Или противников?..
Иди, знай… Можешь подойти, познакомиться, разузнать, хмыкнул Фрост. Будет весьма любопытная встреча…
Внезапно капитан вздрогнул и чуть не охнул вслух.
Коль скоро приключилась ошибка, и террористы ночуют не здесь — гостям из обетованной земли предстоит утомительная прогулка, а Фросту — разочарование и новые поиски поутру. И только.
Но если банда Баадер-Мейнхофа расположилась, как и думал наемник, на лесистом мысу, израильтяне попросту наткнутся на них, и начнется побоище. А Кевин по-прежнему в злодейских лапах…
Израильтяне всегда восхищали Фроста своими боевыми качествами, непревзойденными навыками, сноровкой, умом. Но, вспомнил капитан, есть у их коммандос и неприятная черта. Заложников, жизнь которых оказалась под угрозой, принято рассматривать как собственных солдат, обязанных делить опасность вместе с прочими и героически погибнуть, если это поможет сокрушить террористов…
А уж подобного Фрост не желал. Никоим образом.
Звуки шагов сделались реже, потом утихли. Капитан крадучись преодолел отделявшие его от израильтян двадцать ярдов, пригляделся, прислушался. Что, черт возьми, обнаружили диверсанты? Отчего насторожились?
Ответ наемнику достался немедленно.
Женщина указала на блестевшую впереди речную излучину, повела рукой. Мужчины молча кивнули, положили каноэ наземь, стали снимать и проверять автоматы.
Иврита Фрост, как уже говорилось, не разумел. Но жесты не оставляли сомнения. Террористы расположились впереди, видимо, где-то у водной кромки. Ату их! Вот что имела в виду руководительница группы. Старшинство черноволосой не вызывало сомнений.
— Ч-черт! — прошептал наемник.
Он быстро и тихо возвратился к оленьей тропе, и во всю прыть, уже не заботясь о тишине и скрытности, ринулся туда, где, следовало думать, разбили свой бивуак заезжие немцы.
Расчет Фроста был несложен.
Израильтяне вынуждены двигаться тихо, скрадывать грядущую добычу на охотничий лад. А Фросту плевать на банду — пускай уходят живыми и невредимыми, будь они прокляты, — но пускай оставят в покое Кевина. Или уволокут. Это вероятнее. Но ребенок должен уцелеть!
Впереди забрезжило пламя костра. У мерзавцев, конечно, раскинуты электрические сигнальные сети — как и у самого Фроста. Черт с ними. Чем больше паники — тем лучше. Прямо на бегу Фрост передернул затвор KG—9. И при этом постарался лязгнуть вовсю. Оставалось лишь надавить на гашетку.
Отчасти капитан уже добился своего. Израильтяне услышали топот мчащегося человека, подумали, будто всполошили дозорного, и тоже кинулись напролом, стараясь не опоздать, застать неприятеля врасплох. Великолепно!
Лагерь террористов был виден уже как на ладони.
Часовой, клевавший носом у толстого ствола, успел вскочить и разинул рот, готовясь издать предупреждающий вопль. В этот самый рот и всадил капитан Генри Фрост очередь из трех зарядов. Мешая израильтянам, наемник отнюдь не собирался содействовать немцам. Чем их меньше останется в лесу — тем лучше.
Голова бандита буквально взорвалась — ни дать, ни взять, живая граната. Девятимиллиметровая пуля в никелевой оболочке и вообще-то причиняет впечатляющие повреждения, а здесь и место попалось подходящее, и пули ударили кучно… При других обстоятельствах Фроста немедленно стошнило бы, но сейчас капитану было недосуг предаваться естественному омерзению и облегчать желудок. Да и съел он с утра всего ничего…
Прочие террористы повскакивали с похвальной быстротой и с отменным хладнокровием принялись отстреливаться во все стороны, кося кустарник веерным огнем. Пули жужжали вокруг Фроста, словно рой взбесившихся шершней.
Израильтяне тоже открыли огонь — и не менее плотный. Фрост продолжал палить по немецкому бивуаку, иногда выпуская очередь в сторону коммандос — по диагонали, вверх, не желая никого задеть. Просто следовало отвлечь израильских стрелков, дабы уменьшить вероятность шальной пули, способной, чего доброго, угодить в Кевина.
Глянув через поваленный ствол, обеспечивавший довольно сносное прикрытие, Фрост увидел, как орущего и брыкающегося ребенка поспешно тащат к береговому скату. Что ж, по крайности, Чильтон-младший жив и невредим… Фрост начал вести огонь уже ураганный — не по бегущим, разумеется, а по защитникам бивуака, прикрывавшим отступление товарищей.
Защитников было четверо или пятеро, а пользовались они вездесущими советскими АК—47. По сравнению со стрекотом израильских “Узи”, да и с выстрелами KG—9, русское штурмовое оружие гремело не хуже тяжелых пулеметов. Да и мощностью обладало несравненно большей.
“Прямо на слона с такой штукой выходи, — хмыкнул Фрост. — Когда-нибудь непременно заведу себе трофейный “Калашников”.
Опустошив два магазина, капитан вскочил и, огибая бивуак, чтобы не угодить под хорошо посланную пулю, ринулся к реке — наперехват.
Резкая, обжигающая боль полоснула по левому бедру. Нога Фроста подкосилась, он шлепнулся и покатился. Двое террористов неслись на капитана, точно буйволы атакующие. Первого наемник положил одиночным выстрелом в упор. Второй нападающий — точнее, нападающая, ибо это была женщина, — разрядила пистолет, и Фрост почувствовал новый, чуть ли не еще более жгучий удар в левое плечо. Он выпустил очередь. И тот же час — новую.
Шесть пуль угодили в голову немки, разнесли ее вдребезги, расшвыряли костные осколки, серое мозговое вещество, клочья мяса и брызги крови по всей прогалине.
Вырвать Фросту опять не удалось.
Он с трудом приподнялся на правое колено, помотал головой, стараясь не лишиться чувств, негромко застонал. Тело взывало, кричало, молило: хватит! Ляг, передохни! Я больше не могу!
“К сожалению, — мысленно ответил своей измученной плоти Фрост, — и я не могу. И ты бы затрясся, о мой старый добрый скелет, если бы только знал, куда я тебя сейчас поведу!”
Ковыляя, спотыкаясь, подпрыгивая, полушагом, полубегом, наемник достиг приречной опушки, запнулся уже основательно, рухнул на колени, взвыл. Опять затряс головой и поднял перезаряженный пистолет-пулемет.
Ветер достиг почти ураганной силы, по небу катался гром, но гром небесный казался приглушенным по сравнению с грохотом разбивавшейся о речные пороги воды. Перед Фростом возникла устрашающая стремнина. Капитан сощурился, ибо здесь, за пределами леса, почти горизонтально увлекаемый бурей дождь сек лицо, не давал смотреть спокойно и внимательно.
Фрост провел окровавленной левой рукой по лицу, смахнул струящуюся влагу, откинул прилипшую к правому веку прядь волос. И увидел моторную лодку, отваливавшую от берега и круто забиравшую на стрежень…
— Остолопы! Остолопы-ы!
Он выпустил очередь, метя перед носом несущейся лодки, пытаясь хоть немного насторожить и задержать беглецов. Те были попросту обречены. Крохотная лодчонка, жуткие пороги, тонны воды, низвергающейся с небосвода, ревущий ветер — все это отнимало последнюю надежду проскочить и умчаться.
Фрост продолжал стрелять.
Один из террористов ответил. Выстрелы почти растворились в дикой какофонии стихий, но пули вонзились в раскисшую почву совсем рядом, обрызгав наемника фонтанами грязи. Нехудо, отметил Фрост, ежели учесть расстояние, тряску и темень…
Отерев лицо, Фрост выпустил новую очередь, и осознал: осталось полмагазина. Зарядов пятнадцать. Или того меньше.
Наемнику почудилось, будто он услыхал детский вопль.
Кевин.
Силуэт лодки взметнулся, будто выпрыгивающий из воды китенок, воспарил над порогами, обрушился в воду. И пропал из виду.
Левая нога и левая рука были, в сущности, выведены из строя. Фрост понимал, что никогда не сумеет выбраться на сушу из этих клокочущих вод. Но и бросить мальчика на верную погибель тоже не мог.
Позволяя течению увлекать себя к порогам, наемник тщательно хранил остатки сил для решающей схватки с бурунами.
— Хэнк! Хэ-э-энк!
— Иду, малыш! — рявкнул Фрост, и немедленно пожалел об этом, ибо дыхание тоже следовало беречь всемерно.
— Спаси-и меня-а-а!
Он уже видел белое, точно мел, мальчишеское лицо, видел, как сильные для семилетнего крохи, но безнадежно слабые в подобной борьбе ручонки цепляются за борт опрокинувшейся и завязшей меж каменными зубцами посудины.
— Иду-у!
Фрост уже и сам едва ли сознавал, что поддерживает его на поверхности. Правая рука и нога немели от чрезмерного усилия. “Ну, лапы, ну, милые, ну еще немножко продержитесь!” — уговаривал наемник непокорные конечности и плыл, плыл, влекомый потоками, близился к огромной щели меж выступавшими валунами.
— Продержись еще минутку-у!..
Он достиг, наконец, лодки, едва не очутился под нею, засасываемый течением, схватился за склизкий гребень киля и, перебирая руками, — левая внезапно заработала, повинуясь тем непостижимым запасам выносливости, которые сообщает человеку только состояние, близкое к умоисступлению, — перебирая руками, добрался до мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
О’Хара, припомнил наемник с долей завистливой злости, не выше, не плотнее, да еще и старше десятью годами — а насколько здоровей и выносливей!
Фрост прислушался, и тотчас распластался на земле за сосновым или кедровым стволом — в темноте определить породу дерева было затруднительно.
Впереди послышался шум.
Кто-то двигался по лесу, и явно был здесь чужаком, ибо двигался неуверенно, полуощупью.
“О’Хара?”
Фрост немедленно отмел эту мысль. Во-первых, опередить его настолько ирландец не мог. Во-вторых, не в интересах федерального агента было пускать прахом все их совместные расчеты. Олень?
Тоже едва ли. Олени обычно избегают шляться по ночам, а уж тем паче стадами. Шаги, сделавшиеся теперь гораздо четче и различимее, явно принадлежали многим парам ног.
Террористы? Возможно. Только Фрост усомнился в своем предположении. Похитители могли, разумеется, выслать пикет, ночной дозор — но не в таком же количестве, и не прочесывать местность, а потихоньку затаиться, наблюдать, вести себя тише воды, ниже травы…
Люди.
Явно люди.
Отряд.
Но чей же, разрази вас?
Фрост уже успел отдышаться и осторожно пополз вперед. Звуки слышались теперь почти рядом. Но, кто бы ни производил их, явно вел себя спокойно и не подозревал о близком присутствии чужака.
Голоса. Беседа. Негромкая, спокойная, быстрая. На странно знакомом, и все же непонятном наемнику языке. Один из голосов казался нежнее и выше остальных.
Женщина.
Если и оставались у Фроста крепкие сомнения в своей недавней догадке, то сейчас они почти напрочь исчезли. Перед ним едва ли расположились террористы. А только одна разведка мира широко использовала в полевых операциях агентов-женщин.
Израильская.
Еще двадцать пять ярдов наемник покрыл ползком, потом слегка приподнялся, прислушался. Фроста отделяла от незнакомцев лишь узкая естественная преграда — поросль колючего кустарника, чьи листья облетели почти начисто.
Одна женщина, семеро мужчин. Автоматы “Узи” перекинуты через плечи, лица смазаны темным кремом — противомоскитным и маскировочным одновременно. Даже в тусклом, неверном свете Фрост убедился, что женщина — темноволосая, темноглазая; и настолько хорошо сложена, что связаться с нею врукопашную было бы рискованно даже для крепкого солдата.
Фрост опять прислушался. Разговаривали на иврите. Увы, из этого языка наемник понимал только слово “шолом” — “здравствуйте”.
Шестеро мужчин прервали беседу, подняли с хвойной подстилки два длинных предмета, первоначально принятых Фростом за бревна. Каноэ… Женщина и седьмой член отряда взвалили на плечи две пары объемистых вещевых мешков, последовали за товарищами.
Это и называется тянуть лодку посуху, мысленно ухмыльнулся наемник. Отряд, видимо, сбросили на парашютах, или они приплыли по реке из форта Георг и разминулись с террористами… Вот и шатаются по лесам и буеракам, ища наобум, подобно самому Фросту.
Когда последний человек скрылся меж стволов, капитан поднялся и неслышно скользнул вослед, забирая примерно двадцатью ярдами правее, внимательно прислушиваясь к эволюциям невольных союзников.
Или соперников?
Или противников?..
Иди, знай… Можешь подойти, познакомиться, разузнать, хмыкнул Фрост. Будет весьма любопытная встреча…
Внезапно капитан вздрогнул и чуть не охнул вслух.
Коль скоро приключилась ошибка, и террористы ночуют не здесь — гостям из обетованной земли предстоит утомительная прогулка, а Фросту — разочарование и новые поиски поутру. И только.
Но если банда Баадер-Мейнхофа расположилась, как и думал наемник, на лесистом мысу, израильтяне попросту наткнутся на них, и начнется побоище. А Кевин по-прежнему в злодейских лапах…
Израильтяне всегда восхищали Фроста своими боевыми качествами, непревзойденными навыками, сноровкой, умом. Но, вспомнил капитан, есть у их коммандос и неприятная черта. Заложников, жизнь которых оказалась под угрозой, принято рассматривать как собственных солдат, обязанных делить опасность вместе с прочими и героически погибнуть, если это поможет сокрушить террористов…
А уж подобного Фрост не желал. Никоим образом.
Звуки шагов сделались реже, потом утихли. Капитан крадучись преодолел отделявшие его от израильтян двадцать ярдов, пригляделся, прислушался. Что, черт возьми, обнаружили диверсанты? Отчего насторожились?
Ответ наемнику достался немедленно.
Женщина указала на блестевшую впереди речную излучину, повела рукой. Мужчины молча кивнули, положили каноэ наземь, стали снимать и проверять автоматы.
Иврита Фрост, как уже говорилось, не разумел. Но жесты не оставляли сомнения. Террористы расположились впереди, видимо, где-то у водной кромки. Ату их! Вот что имела в виду руководительница группы. Старшинство черноволосой не вызывало сомнений.
— Ч-черт! — прошептал наемник.
Он быстро и тихо возвратился к оленьей тропе, и во всю прыть, уже не заботясь о тишине и скрытности, ринулся туда, где, следовало думать, разбили свой бивуак заезжие немцы.
Расчет Фроста был несложен.
Израильтяне вынуждены двигаться тихо, скрадывать грядущую добычу на охотничий лад. А Фросту плевать на банду — пускай уходят живыми и невредимыми, будь они прокляты, — но пускай оставят в покое Кевина. Или уволокут. Это вероятнее. Но ребенок должен уцелеть!
Впереди забрезжило пламя костра. У мерзавцев, конечно, раскинуты электрические сигнальные сети — как и у самого Фроста. Черт с ними. Чем больше паники — тем лучше. Прямо на бегу Фрост передернул затвор KG—9. И при этом постарался лязгнуть вовсю. Оставалось лишь надавить на гашетку.
Отчасти капитан уже добился своего. Израильтяне услышали топот мчащегося человека, подумали, будто всполошили дозорного, и тоже кинулись напролом, стараясь не опоздать, застать неприятеля врасплох. Великолепно!
Лагерь террористов был виден уже как на ладони.
Часовой, клевавший носом у толстого ствола, успел вскочить и разинул рот, готовясь издать предупреждающий вопль. В этот самый рот и всадил капитан Генри Фрост очередь из трех зарядов. Мешая израильтянам, наемник отнюдь не собирался содействовать немцам. Чем их меньше останется в лесу — тем лучше.
Голова бандита буквально взорвалась — ни дать, ни взять, живая граната. Девятимиллиметровая пуля в никелевой оболочке и вообще-то причиняет впечатляющие повреждения, а здесь и место попалось подходящее, и пули ударили кучно… При других обстоятельствах Фроста немедленно стошнило бы, но сейчас капитану было недосуг предаваться естественному омерзению и облегчать желудок. Да и съел он с утра всего ничего…
Прочие террористы повскакивали с похвальной быстротой и с отменным хладнокровием принялись отстреливаться во все стороны, кося кустарник веерным огнем. Пули жужжали вокруг Фроста, словно рой взбесившихся шершней.
Израильтяне тоже открыли огонь — и не менее плотный. Фрост продолжал палить по немецкому бивуаку, иногда выпуская очередь в сторону коммандос — по диагонали, вверх, не желая никого задеть. Просто следовало отвлечь израильских стрелков, дабы уменьшить вероятность шальной пули, способной, чего доброго, угодить в Кевина.
Глянув через поваленный ствол, обеспечивавший довольно сносное прикрытие, Фрост увидел, как орущего и брыкающегося ребенка поспешно тащат к береговому скату. Что ж, по крайности, Чильтон-младший жив и невредим… Фрост начал вести огонь уже ураганный — не по бегущим, разумеется, а по защитникам бивуака, прикрывавшим отступление товарищей.
Защитников было четверо или пятеро, а пользовались они вездесущими советскими АК—47. По сравнению со стрекотом израильских “Узи”, да и с выстрелами KG—9, русское штурмовое оружие гремело не хуже тяжелых пулеметов. Да и мощностью обладало несравненно большей.
“Прямо на слона с такой штукой выходи, — хмыкнул Фрост. — Когда-нибудь непременно заведу себе трофейный “Калашников”.
Опустошив два магазина, капитан вскочил и, огибая бивуак, чтобы не угодить под хорошо посланную пулю, ринулся к реке — наперехват.
Резкая, обжигающая боль полоснула по левому бедру. Нога Фроста подкосилась, он шлепнулся и покатился. Двое террористов неслись на капитана, точно буйволы атакующие. Первого наемник положил одиночным выстрелом в упор. Второй нападающий — точнее, нападающая, ибо это была женщина, — разрядила пистолет, и Фрост почувствовал новый, чуть ли не еще более жгучий удар в левое плечо. Он выпустил очередь. И тот же час — новую.
Шесть пуль угодили в голову немки, разнесли ее вдребезги, расшвыряли костные осколки, серое мозговое вещество, клочья мяса и брызги крови по всей прогалине.
Вырвать Фросту опять не удалось.
Он с трудом приподнялся на правое колено, помотал головой, стараясь не лишиться чувств, негромко застонал. Тело взывало, кричало, молило: хватит! Ляг, передохни! Я больше не могу!
“К сожалению, — мысленно ответил своей измученной плоти Фрост, — и я не могу. И ты бы затрясся, о мой старый добрый скелет, если бы только знал, куда я тебя сейчас поведу!”
Ковыляя, спотыкаясь, подпрыгивая, полушагом, полубегом, наемник достиг приречной опушки, запнулся уже основательно, рухнул на колени, взвыл. Опять затряс головой и поднял перезаряженный пистолет-пулемет.
Ветер достиг почти ураганной силы, по небу катался гром, но гром небесный казался приглушенным по сравнению с грохотом разбивавшейся о речные пороги воды. Перед Фростом возникла устрашающая стремнина. Капитан сощурился, ибо здесь, за пределами леса, почти горизонтально увлекаемый бурей дождь сек лицо, не давал смотреть спокойно и внимательно.
Фрост провел окровавленной левой рукой по лицу, смахнул струящуюся влагу, откинул прилипшую к правому веку прядь волос. И увидел моторную лодку, отваливавшую от берега и круто забиравшую на стрежень…
— Остолопы! Остолопы-ы!
Он выпустил очередь, метя перед носом несущейся лодки, пытаясь хоть немного насторожить и задержать беглецов. Те были попросту обречены. Крохотная лодчонка, жуткие пороги, тонны воды, низвергающейся с небосвода, ревущий ветер — все это отнимало последнюю надежду проскочить и умчаться.
Фрост продолжал стрелять.
Один из террористов ответил. Выстрелы почти растворились в дикой какофонии стихий, но пули вонзились в раскисшую почву совсем рядом, обрызгав наемника фонтанами грязи. Нехудо, отметил Фрост, ежели учесть расстояние, тряску и темень…
Отерев лицо, Фрост выпустил новую очередь, и осознал: осталось полмагазина. Зарядов пятнадцать. Или того меньше.
Наемнику почудилось, будто он услыхал детский вопль.
Кевин.
Силуэт лодки взметнулся, будто выпрыгивающий из воды китенок, воспарил над порогами, обрушился в воду. И пропал из виду.
Левая нога и левая рука были, в сущности, выведены из строя. Фрост понимал, что никогда не сумеет выбраться на сушу из этих клокочущих вод. Но и бросить мальчика на верную погибель тоже не мог.
Позволяя течению увлекать себя к порогам, наемник тщательно хранил остатки сил для решающей схватки с бурунами.
— Хэнк! Хэ-э-энк!
— Иду, малыш! — рявкнул Фрост, и немедленно пожалел об этом, ибо дыхание тоже следовало беречь всемерно.
— Спаси-и меня-а-а!
Он уже видел белое, точно мел, мальчишеское лицо, видел, как сильные для семилетнего крохи, но безнадежно слабые в подобной борьбе ручонки цепляются за борт опрокинувшейся и завязшей меж каменными зубцами посудины.
— Иду-у!
Фрост уже и сам едва ли сознавал, что поддерживает его на поверхности. Правая рука и нога немели от чрезмерного усилия. “Ну, лапы, ну, милые, ну еще немножко продержитесь!” — уговаривал наемник непокорные конечности и плыл, плыл, влекомый потоками, близился к огромной щели меж выступавшими валунами.
— Продержись еще минутку-у!..
Он достиг, наконец, лодки, едва не очутился под нею, засасываемый течением, схватился за склизкий гребень киля и, перебирая руками, — левая внезапно заработала, повинуясь тем непостижимым запасам выносливости, которые сообщает человеку только состояние, близкое к умоисступлению, — перебирая руками, добрался до мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24