Не успел впечатлительный Габсбург потерять сознание, как очутился в освещенном свечным огарком подвале, в котором узнал крипту под собором святого Вита, где покоились каменные гробы королей. Значит, напрасно заподозрил он предка в дурных намерениях. Вместо преисподней старый вояка привел его в святое место, открыв тайные переходы. О том, что Рудольф Первый умер задолго до того, как была начата постройка собора, император, лишенный империи, даже не вспомнил.
Саркофаги стояли на вмурованных в фундамент грубо обтесанных глыбах. На одной из них, застланной малиновым бархатом, лежала знакомая корона с державой. Единственный огонек множился в гранях драгоценных камней, и жаркие блики, перебегая по золотым обручам, дрожали в чеканных рельефах, и мертвенный жемчуг наливался теплом.
— Это мои королевские регалии! — преисполнясь гордыни, хотел воскликнуть Рудольф Второй.
— Были твои. Теперь они возвращаются к ним, — Рудольф Первый опустил могучий кулак на ближайшую крышку, и подземный колодец наполнился угрожающим гулом. Не только тесные стены, но и потаенные недра откликнулись на этот загробный рокот негодующей дрожью кварцевых жил. — Тебе не лежать рядом с ними.
Возражать вроде бы не приходилось. Ему и в самом деле негоже делить могилу с чешскими властелинами. Хоть он и короновался на богемский престол, но его место не здесь, а рядом с другими Габсбургами, в наследственных майоратах, где дыханием родной почвы наполнен даже родовой титул «эрцгерцог». Так повелось издревле, и не ему, немцу, менять освященный веками порядок.
— Для тебя нигде не осталось места, — белый рыцарь легко читал невысказанное. — Все переходит к Матвею: Вена, Прага, Тироль, — прощально и даже как бы с сочувствием прошептал он, задувая свечу.
Вместе с мраком в подземелье ворвался отравленный тлением вихрь, отдающий фитильным угаром, и погасил сознание. Уносясь в звездную бесконечность, император силился понять, что означал тот истекший восковыми слезами огарок, но не успел, ибо его бестелесная сущность растворилась в пространстве.
Дух нехотя возвратился под обветшалую кровлю, когда лейб-медик Макропулос отворил императору кровь. С помощью чудодейственных капель и бальзамических мазей августейшего больного удалось привести в сознание.
— Что со мной? — неповинующимся языком спросил Рудольф, ощущая в левой половине лица леденящую скованность. — Где я?
— Вы у себя в опочивальне, ваше величество. — Из-за полога бесшумно выдвинулся ласковый Бонавентура. — Не извольте волноваться. Господин Макропулос не находит ни малейшей причины для беспокойства. Не правда ли, досточтимый доктор?
Киприот слегка вздрогнул, но до ответа не снизошел, занятый своими притираниями. Положение было критическое. Теплота крови, судя по цвету и густоте, определенно превысила третью степень и приближалась к наивысшему, «обжигающему», пределу.
— Поднимите меня, я хочу сесть, — слабым голосом попросил Рудольф.
— Потерпи, куманек, — заявил о своем присутствии Крендель и пополз к кровати, тряся погремушками. — Поваляйся в свое удовольствие. Лучше лежать, чем пресмыкаться, подобно змею.
— В самом деле, ваше величество, — Бонавентура скользнул по склонившемуся над больным медику непроницаемым взглядом. — От покоя еще никому не было вреда. «Лучше сидеть, чем стоять, — учат мавританские мудрецы. — Лучше лежать, чем сидеть».
— Договаривайте до конца, сеньор. — Макропулос медленно распрямился, бережно опустив бессильно повисшую руку монарха. — «Лучше умереть, чем лежать…» Вы ведь этим хотели закончить? Я слышал эту пословицу в Монпелье, где изучал медицину. Состояние его величества внушает серьезные опасения. Поэтому прошу не мешать мне, господа, иначе я ни за что не отвечаю.
— Досточтимый врач заблуждается. Сатурн в третьем доме. Луна и Юпитер в доме здоровья, — не дрогнув ни единым мускулом, сообщил свой диагноз астролог. — Я только что вновь проверил гороскоп его величества. День святого Рудольфа император встретит в охотничьем костюме.
— Еще минута — и вы скажете, сколько ответвлений насчитывают рога оленя, которого подстрелит его величество на охоте, — неприязненно повел плечом лейб-медик. Напрасно он дал выход раздражению: Бонавентура все равно не сдвинется с места.
— Будь моя воля, куманек, я бы гнал их в шею обоих — и звездочета, и кровопускателя, — шут поспешил помочь попавшему впросак соотечественнику. — Но поскольку от их совместных усилий все же есть ощутимая польза, пускай остаются… Не обращай внимания на ученых вралей. Ни черта-то они не смыслят. Ложь — искусство, которому не обучают в университетах. Вот уж если я совру, так ты лопнешь со смеху.
— Я весь в крови? — Рудольф, к которому понемногу возвращалась подвижность, приподнял голову, но, увидев забрызганную рубашку, в изнеможении откинулся на подушки.
— Чертов грек отворил тебе не ту жилу. Не иначе, собрался переметнуться на королевские бойни, где за месяц можно наворовать целое состояние. — Крендель задрал скрюченные ноги в остроносых башмаках и, отталкиваясь руками от пола, цыпленком заскакал по комнате. — Прибавь ему талер-другой, куманек. Где нам взять нового доктора? Плохой, да свой всегда лучше.
Доктор обеих медицин невольно улыбнулся. Хитрый уродец определенно не желал открытой вражды.
Обработав невидимые точки, влияющие на теплоту и сухость внутренних жидкостей организма, Макропулос дал больному снотворное и удалился с гордо поднятой головой. Все, что было в человеческих силах, он сделал. Остальное зависело от природы и провидения, одухотворяющего каждый ее атом. Судя по состоянию, в котором пребывал император, когда перепуганный каммерер обнаружил его без признаков жизни на холодном полу картинной галереи, особых надежд на долголетие питать не приходилось. Ангел смерти подал первый предупреждающий знак. Если припадок повторится, то уже к рождеству пражские колокольни будут трезвонить в честь нового короля. Впрочем, как знать: Рудольфу везло. Далеко не всякому государю удавалось дожить до столь почтенного возраста. Во Франции, например, короли мерли как мухи. Один от яда, которым, как потом выяснилось, была пропитана каждая страница любимой книги, другой от кинжала наемного убийцы, третьего, заставив подозревать гнусное энвольтование, сразила непонятная болезнь .
Послав скорохода предупредить дочь, чтоб не ждала к обеду, Макропулос вышел подышать свежим воздухом. Каждую свободную минуту следовало использовать для поддержания здоровья. Пока император не встанет, если только встанет вообще, на дальние прогулки надеяться не приходилось. Помощь могла потребоваться в любой момент.
Оглянувшись на затененные мощными контрфорсами итальянские окна императорской спальни, Макропулос поглубже надвинул широкополую шляпу и не спеша направился в сторону Золотой улочки.
Флюгер на Черной башне указывал точно на юг. Шмели с довольным жужжанием кружились вокруг отцветающих канделябров каштана. Бодрящая утренняя свежесть обещала жаркий безветренный день.
Уроженец далекого средиземноморского острова, где родилась из пены морской богиня красоты и любви, лейб-медик полюбил новую родину. Град, поднявшийся на высоком берегу Влтавы, нравился ему много больше, чем Лувр, Хофбург и, тем паче, мрачный Эскуриал. Особенно хорош был утопающий в зелени Летний дворец, построенный в виде колдовской пентаграммы. Не столько само помещение, перегруженное помпезной лепниной и претенциозно расписанными плафонами, сколько окрестные буковые леса, виноградники и совершенно очаровательные лужайки.
Душа радовалась божьему промыслу и раскрывалась навстречу тайным намекам природы, чьим единственным языком была красота. Помимо глубокого умиротворения, бездумные блуждания по заросшим тропинкам приносили и ощутимую пользу. Примечая, где что растет, Макропулос ежегодно наведывался сюда в ночь Иоанна, когда листья и злаки набирают высшую степень целительной мощи. Кроме великого множества местных, здесь произрастали растения, привезенные с далекого юга. Бережно пересаженные на заботливо удобренную почву чьей-то доброй рукой, они прижились и дали обильное потомство.
Невзирая на высокий придворный чин, императорский лекарь привык во всем полагаться на собственные руки. Блуждая по залитым лунным сиянием пустырям — вследствие чего и прослыл чародеем, — он пополнял запасы эруки, артенизии, кирказана, иссопа. О саркоколле и гелиотропе даже говорить не приходится. Здешние зелья были намного крупнее кипрских и выгодно отличались сочностью, ибо жестокое южное солнце выжигало живительное начало. Корень едкой цикуты, который Макропулос отрыл в сыром овраге за поющим фонтаном, превосходил все известные ему холодные яды, достигая седьмой степени сухости.
Одна только роза, столь необходимая для приготовления разгоняющего кровь снадобья, не произрастала в окрестных садах. Кругом цвело великое множество роскошных цветов, и дикий шиповник изобильно плодился в дворцовом парке. Не встречалась лишь та белая, с алым оттенком бутонов «Аве Мария», чьи лепестки усиливали и закрепляли действие змеиного корня.
На Кипр, а затем и в Прованс ее привезли крестоносцы-храмовники, чьим знаком стала раковина — колыбелька Венеры. Заменить хотя бы отчасти провансальскую розу мог лишь чародейный камень кровавик, за которым и отправился к знакомым алхимикам императорский медик.
Пока он рылся в лотках с минералами, переходя из одной полутемной с перекошенным оконцем комнатенки в другую, дон Бонавентура начал давно задуманную интригу. Риск был минимальный. Окружив придворного врача тайными осведомителями, испанец знал о каждом его шаге. Припадок, прошлой ночью случившийся с императором, позволил без лишних слов приступить к выполнению тщательно продуманного плана.
Дождавшись, когда Рудольф, восстав ото сна, подкрепился крылышком дичи и кубком подогретого вина, Бонавентура, поручив шуту отвлечь оберст-каммерера, подступил к изголовью.
— Надеюсь, государь помнит того мудреца из Юзефова, который забавлял двор волшебными фокусами? — начал он издалека, заговорив по-испански.
— Доктора Лёва? — слабым голосом переспросил император, также переходя на знакомый с детства язык. — Он вызвал дорогие мне тени, и я говорил с ними. Он великий волшебник, а не какой-то там фокусник.
— Не спорю, — астролог поспешно переменил тактику. — Во всяком случае, терпимость вашего величества позволяет благоденствовать всем этим людям. В Мадриде их давно бы сожгли на Большой площади… Однако я о другом. Лёв сильно разочаровал ваших друзей, отказавшись приготовить «Золотой напиток».
— Отказался? Отнюдь! Просто честно признался, что не умеет. — Рудольф начал выказывать признаки раздражения. — Нельзя требовать от человека того, что он никак не способен совершить. Каждому свое. Я же не поручаю вам заботу о своем здоровье?
— Об этом я как раз и веду речь, ваше величество. Трудно поверить, чтобы ученый муж, сумевший построить ходячего истукана и остановить у самых границ королевства чуму, действительно не знал рецепта продления жизни.
— Тем не менее дело обстоит именно так, дон Бонавентура, и Макропулос лишний раз укрепил меня в этом мнении.
— Ах, Макропулос! — Астролог превосходно знал, до каких пределов можно было дойти в споре, не опасаясь себе навредить. — Лёв и Макропулос!.. Не странно ли, что они так поддерживают друг друга? Сдается мне, что по крайней мере один из них заблуждается. Возможно, искренне, потому что не хочется думать о сознательном обмане.
— Что вы имеете в виду? — насторожился мнительный император.
— Самое дорогое для вашего преданнейшего слуги. Звезды сказали правду. По румянцу на лице вашего величества я вижу, что выздоровление подвигается семимильными шагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Саркофаги стояли на вмурованных в фундамент грубо обтесанных глыбах. На одной из них, застланной малиновым бархатом, лежала знакомая корона с державой. Единственный огонек множился в гранях драгоценных камней, и жаркие блики, перебегая по золотым обручам, дрожали в чеканных рельефах, и мертвенный жемчуг наливался теплом.
— Это мои королевские регалии! — преисполнясь гордыни, хотел воскликнуть Рудольф Второй.
— Были твои. Теперь они возвращаются к ним, — Рудольф Первый опустил могучий кулак на ближайшую крышку, и подземный колодец наполнился угрожающим гулом. Не только тесные стены, но и потаенные недра откликнулись на этот загробный рокот негодующей дрожью кварцевых жил. — Тебе не лежать рядом с ними.
Возражать вроде бы не приходилось. Ему и в самом деле негоже делить могилу с чешскими властелинами. Хоть он и короновался на богемский престол, но его место не здесь, а рядом с другими Габсбургами, в наследственных майоратах, где дыханием родной почвы наполнен даже родовой титул «эрцгерцог». Так повелось издревле, и не ему, немцу, менять освященный веками порядок.
— Для тебя нигде не осталось места, — белый рыцарь легко читал невысказанное. — Все переходит к Матвею: Вена, Прага, Тироль, — прощально и даже как бы с сочувствием прошептал он, задувая свечу.
Вместе с мраком в подземелье ворвался отравленный тлением вихрь, отдающий фитильным угаром, и погасил сознание. Уносясь в звездную бесконечность, император силился понять, что означал тот истекший восковыми слезами огарок, но не успел, ибо его бестелесная сущность растворилась в пространстве.
Дух нехотя возвратился под обветшалую кровлю, когда лейб-медик Макропулос отворил императору кровь. С помощью чудодейственных капель и бальзамических мазей августейшего больного удалось привести в сознание.
— Что со мной? — неповинующимся языком спросил Рудольф, ощущая в левой половине лица леденящую скованность. — Где я?
— Вы у себя в опочивальне, ваше величество. — Из-за полога бесшумно выдвинулся ласковый Бонавентура. — Не извольте волноваться. Господин Макропулос не находит ни малейшей причины для беспокойства. Не правда ли, досточтимый доктор?
Киприот слегка вздрогнул, но до ответа не снизошел, занятый своими притираниями. Положение было критическое. Теплота крови, судя по цвету и густоте, определенно превысила третью степень и приближалась к наивысшему, «обжигающему», пределу.
— Поднимите меня, я хочу сесть, — слабым голосом попросил Рудольф.
— Потерпи, куманек, — заявил о своем присутствии Крендель и пополз к кровати, тряся погремушками. — Поваляйся в свое удовольствие. Лучше лежать, чем пресмыкаться, подобно змею.
— В самом деле, ваше величество, — Бонавентура скользнул по склонившемуся над больным медику непроницаемым взглядом. — От покоя еще никому не было вреда. «Лучше сидеть, чем стоять, — учат мавританские мудрецы. — Лучше лежать, чем сидеть».
— Договаривайте до конца, сеньор. — Макропулос медленно распрямился, бережно опустив бессильно повисшую руку монарха. — «Лучше умереть, чем лежать…» Вы ведь этим хотели закончить? Я слышал эту пословицу в Монпелье, где изучал медицину. Состояние его величества внушает серьезные опасения. Поэтому прошу не мешать мне, господа, иначе я ни за что не отвечаю.
— Досточтимый врач заблуждается. Сатурн в третьем доме. Луна и Юпитер в доме здоровья, — не дрогнув ни единым мускулом, сообщил свой диагноз астролог. — Я только что вновь проверил гороскоп его величества. День святого Рудольфа император встретит в охотничьем костюме.
— Еще минута — и вы скажете, сколько ответвлений насчитывают рога оленя, которого подстрелит его величество на охоте, — неприязненно повел плечом лейб-медик. Напрасно он дал выход раздражению: Бонавентура все равно не сдвинется с места.
— Будь моя воля, куманек, я бы гнал их в шею обоих — и звездочета, и кровопускателя, — шут поспешил помочь попавшему впросак соотечественнику. — Но поскольку от их совместных усилий все же есть ощутимая польза, пускай остаются… Не обращай внимания на ученых вралей. Ни черта-то они не смыслят. Ложь — искусство, которому не обучают в университетах. Вот уж если я совру, так ты лопнешь со смеху.
— Я весь в крови? — Рудольф, к которому понемногу возвращалась подвижность, приподнял голову, но, увидев забрызганную рубашку, в изнеможении откинулся на подушки.
— Чертов грек отворил тебе не ту жилу. Не иначе, собрался переметнуться на королевские бойни, где за месяц можно наворовать целое состояние. — Крендель задрал скрюченные ноги в остроносых башмаках и, отталкиваясь руками от пола, цыпленком заскакал по комнате. — Прибавь ему талер-другой, куманек. Где нам взять нового доктора? Плохой, да свой всегда лучше.
Доктор обеих медицин невольно улыбнулся. Хитрый уродец определенно не желал открытой вражды.
Обработав невидимые точки, влияющие на теплоту и сухость внутренних жидкостей организма, Макропулос дал больному снотворное и удалился с гордо поднятой головой. Все, что было в человеческих силах, он сделал. Остальное зависело от природы и провидения, одухотворяющего каждый ее атом. Судя по состоянию, в котором пребывал император, когда перепуганный каммерер обнаружил его без признаков жизни на холодном полу картинной галереи, особых надежд на долголетие питать не приходилось. Ангел смерти подал первый предупреждающий знак. Если припадок повторится, то уже к рождеству пражские колокольни будут трезвонить в честь нового короля. Впрочем, как знать: Рудольфу везло. Далеко не всякому государю удавалось дожить до столь почтенного возраста. Во Франции, например, короли мерли как мухи. Один от яда, которым, как потом выяснилось, была пропитана каждая страница любимой книги, другой от кинжала наемного убийцы, третьего, заставив подозревать гнусное энвольтование, сразила непонятная болезнь .
Послав скорохода предупредить дочь, чтоб не ждала к обеду, Макропулос вышел подышать свежим воздухом. Каждую свободную минуту следовало использовать для поддержания здоровья. Пока император не встанет, если только встанет вообще, на дальние прогулки надеяться не приходилось. Помощь могла потребоваться в любой момент.
Оглянувшись на затененные мощными контрфорсами итальянские окна императорской спальни, Макропулос поглубже надвинул широкополую шляпу и не спеша направился в сторону Золотой улочки.
Флюгер на Черной башне указывал точно на юг. Шмели с довольным жужжанием кружились вокруг отцветающих канделябров каштана. Бодрящая утренняя свежесть обещала жаркий безветренный день.
Уроженец далекого средиземноморского острова, где родилась из пены морской богиня красоты и любви, лейб-медик полюбил новую родину. Град, поднявшийся на высоком берегу Влтавы, нравился ему много больше, чем Лувр, Хофбург и, тем паче, мрачный Эскуриал. Особенно хорош был утопающий в зелени Летний дворец, построенный в виде колдовской пентаграммы. Не столько само помещение, перегруженное помпезной лепниной и претенциозно расписанными плафонами, сколько окрестные буковые леса, виноградники и совершенно очаровательные лужайки.
Душа радовалась божьему промыслу и раскрывалась навстречу тайным намекам природы, чьим единственным языком была красота. Помимо глубокого умиротворения, бездумные блуждания по заросшим тропинкам приносили и ощутимую пользу. Примечая, где что растет, Макропулос ежегодно наведывался сюда в ночь Иоанна, когда листья и злаки набирают высшую степень целительной мощи. Кроме великого множества местных, здесь произрастали растения, привезенные с далекого юга. Бережно пересаженные на заботливо удобренную почву чьей-то доброй рукой, они прижились и дали обильное потомство.
Невзирая на высокий придворный чин, императорский лекарь привык во всем полагаться на собственные руки. Блуждая по залитым лунным сиянием пустырям — вследствие чего и прослыл чародеем, — он пополнял запасы эруки, артенизии, кирказана, иссопа. О саркоколле и гелиотропе даже говорить не приходится. Здешние зелья были намного крупнее кипрских и выгодно отличались сочностью, ибо жестокое южное солнце выжигало живительное начало. Корень едкой цикуты, который Макропулос отрыл в сыром овраге за поющим фонтаном, превосходил все известные ему холодные яды, достигая седьмой степени сухости.
Одна только роза, столь необходимая для приготовления разгоняющего кровь снадобья, не произрастала в окрестных садах. Кругом цвело великое множество роскошных цветов, и дикий шиповник изобильно плодился в дворцовом парке. Не встречалась лишь та белая, с алым оттенком бутонов «Аве Мария», чьи лепестки усиливали и закрепляли действие змеиного корня.
На Кипр, а затем и в Прованс ее привезли крестоносцы-храмовники, чьим знаком стала раковина — колыбелька Венеры. Заменить хотя бы отчасти провансальскую розу мог лишь чародейный камень кровавик, за которым и отправился к знакомым алхимикам императорский медик.
Пока он рылся в лотках с минералами, переходя из одной полутемной с перекошенным оконцем комнатенки в другую, дон Бонавентура начал давно задуманную интригу. Риск был минимальный. Окружив придворного врача тайными осведомителями, испанец знал о каждом его шаге. Припадок, прошлой ночью случившийся с императором, позволил без лишних слов приступить к выполнению тщательно продуманного плана.
Дождавшись, когда Рудольф, восстав ото сна, подкрепился крылышком дичи и кубком подогретого вина, Бонавентура, поручив шуту отвлечь оберст-каммерера, подступил к изголовью.
— Надеюсь, государь помнит того мудреца из Юзефова, который забавлял двор волшебными фокусами? — начал он издалека, заговорив по-испански.
— Доктора Лёва? — слабым голосом переспросил император, также переходя на знакомый с детства язык. — Он вызвал дорогие мне тени, и я говорил с ними. Он великий волшебник, а не какой-то там фокусник.
— Не спорю, — астролог поспешно переменил тактику. — Во всяком случае, терпимость вашего величества позволяет благоденствовать всем этим людям. В Мадриде их давно бы сожгли на Большой площади… Однако я о другом. Лёв сильно разочаровал ваших друзей, отказавшись приготовить «Золотой напиток».
— Отказался? Отнюдь! Просто честно признался, что не умеет. — Рудольф начал выказывать признаки раздражения. — Нельзя требовать от человека того, что он никак не способен совершить. Каждому свое. Я же не поручаю вам заботу о своем здоровье?
— Об этом я как раз и веду речь, ваше величество. Трудно поверить, чтобы ученый муж, сумевший построить ходячего истукана и остановить у самых границ королевства чуму, действительно не знал рецепта продления жизни.
— Тем не менее дело обстоит именно так, дон Бонавентура, и Макропулос лишний раз укрепил меня в этом мнении.
— Ах, Макропулос! — Астролог превосходно знал, до каких пределов можно было дойти в споре, не опасаясь себе навредить. — Лёв и Макропулос!.. Не странно ли, что они так поддерживают друг друга? Сдается мне, что по крайней мере один из них заблуждается. Возможно, искренне, потому что не хочется думать о сознательном обмане.
— Что вы имеете в виду? — насторожился мнительный император.
— Самое дорогое для вашего преданнейшего слуги. Звезды сказали правду. По румянцу на лице вашего величества я вижу, что выздоровление подвигается семимильными шагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64