– Но в тайной квартире нет ни одной книги, – заметил Тернов.
– Мы обычно обсуждали финансовые вопросы, стратегию издательскую, так сказать.
– С синьориной Чимбалиони вы знакомы? – Вирхов направил дознание в нужном ему направлении.
– Мельком, пару раз встречал на квартире.
– А других посетителей видели?
Суходел замялся, потом неуверенно признался:
– Третьего дня столкнулся с древней монашкой, а в последний раз, позавчера, Валентин Агафонович при мне старьевщика выпроваживал. А из дам, кроме синьорины Чимбалиони, не приходилось никого встречать.
– Как он мог помочь дочери, если все денежки тратил на циркачку? – хмыкнул Тернов.
– Напрасно вы так думаете, – поморщился Суходел. – Валентин Агафонович и в порыве страсти не забывал о делах. Вообще он любил принимать решения сам, чаще всего даже со мной не советовался. Хотя я-то согласовывал с ним все свои действия.
– Я вижу, вам не нравились диктаторские замашки покойного Сайкина, – утвердительно произнес Вирхов.
– А кому ж это понравится? Я полноправный компаньон, а решающий голос только у Сайкина.
– Вы говорили, что не справитесь без него, а, оказывается, мечтали о самостоятельности! Теперь сами будете принимать решения… А запасные ключи от квартиры имелись?
– Да, они хранятся обычно здесь, в верхнем ящике письменного стола Валентина Агафоновича. – Что-то в голосе следователя заставило лысенького человечка вздрогнуть и в упор посмотреть на собеседника. – Вы хотите сказать, что я был заинтересован в смерти господина Сайкина? – едва слышно прошелестел он.
– Разумеется, – не стал отрицать Вирхов. – В ночь смерти господина Сайкина его кто-то навещал. Это могла быть Варвара. Это могли быть вы. Или оба. Вам обоим была выгодна смерть Сайкина. Вы могли вступить в сговор.
Худощавое лицо сайкинского компаньона прямо на глазах у следователя вытягивалось и белело.
– Доступ-то к ключам от притона у вас был. Вы могли ими воспользоваться и под покровом ночи проникнуть к Сайкину.
Увлекшийся Вирхов сам себе удивлялся – еще час назад он и не предполагал, что в его мозгу родятся столь дикие обвинения в адрес компаньона. Хотя нагромождение нелепостей, призванных ошарашить допрашиваемого, являлось его фирменным методом, который он сам определял как «буря и натиск».
– И… и… и как же я его убил? – Суходел медленно приподнялся со стула.
– Это вы нам и расскажете, – не моргнув глазом, заявил следователь. – Чем вы сумели его довести до сердечного приступа? Может быть, угрожали оружием?
– Карл Иваныч… Посмотрите… Юный кандидат на судебные должности положил перед Вирховым пачку рукописей.
– Что это? – недовольно спросил Вирхов. – Объясните?
– Карл Иваныч, прошу вас, прикажите арестовать все бумаги Сайкина. В них может быть ключ и разгадка его смерти.
Вирхов перевел взгляд на стоящего Суходела.
– Сигизмунд Николаевич, прошу вас не запираться. Не вводите следствие в заблуждение. Признавайтесь сразу. Так будет лучше.
– Какое признание? О чем вы? – возопил измученный Суходел и бросился к столу, за которым сидел Вирхов. – Ключи от тайной квартиры, действительно, лежали в ящике стола. Но я их не брал. И ничего не открывал.
– Но вы неоднократно в поздний час являлись к Сайкину на тайную квартиру, – заметил Вирхов.
– Я и не отрицаю, – зачастил компаньон, до которого наконец начал доходить ужас создавшейся ситуации. – Но ведь в ту ночь меня там не было…
– Мы проверим, не сомневайтесь. – Вирхов осторожно выдвинул верхний ящик письменного стола: в правом углу его лежал револьвер. – А пока что скажите мне, господин Суходел, с какой целью господин Сайкин хранил в редакции оружие? И почему, если он боялся, что его дочь способна его убить, не взял револьвер в свой притон?
– Умоляю вас, ваше превосходительство, я отвечу на все ваши вопросы, но не арестовывайте рукописи! Ведь это будущие книги! Авторы подадут на нас в суд, у нас есть обязательства…
– Рукописи будут арестованы, – неожиданно для самого себя решил Вирхов. – Объясните наличие револьвера.
– Объясню, объясню! – заверил следователя Суходел, с каждой минутой все более впадая в отчаяние.
– Значит, вы знали о наличии в столе – к тому же не запирающемся! – оружия. Значит, могли им воспользоваться! И стереть отпечатки пальцев! Теперь все грамотные, столько про сыск напечатали, что любой все уловки преступников знает. Читай – и учись себе на здоровье, – прервал его Вирхов.
– Револьвер лежит здесь уже полгода! – стараясь быть убедительным, произнес Суходел. – Еще с июня месяца. Господин Сайкин покупал его для защиты: ему угрожали по телефону. Покупал в магазине Каретникова, там подтвердят. Если б я хотел убить господина Сайкина из его же револьвера, я мог бы это сделать и раньше.
– В присутствии множества свидетелей, домочадцев и сотрудников вы не могли, на улице тоже, – возразил Тернов. – А в тайном притоне очень даже сподручно.
– Погодите, погодите, Павел Миронович, – нахмурился Вирхов. – Сигизмунд Николаевич, о каких телефонных угрозах вы говорите?
– Не знаю, господин Вирхов. – Суходел сложил ладони у груди. – Валентин Агафонович в июне жаловался: кто-то ему звонит и угрожает убить. Имени хулигана не знаю. Но недели через две угрозы прекратились. Господин Сайкин был очень напуган и решил запастись револьвером.
– Он высказывал какие-либо предположения о личности звонившего?
– Нет, ничего не говорил, я бы запомнил.
– Вы пытаетесь направить следствие по ложному пути? – нахмурился Вирхов.
– Богом клянусь, говорю как на духу! – воскликнул Суходел. – Я же знаю, вам нельзя врать, все равно докопаетесь до истины.
– Не надо грубой лести. – Вирхов несколько смягчился, светлые брови его разгладились. – Объясните мне, когда в сайкинском притоне появился каменный котелок со смесью и флакон с кислотой? Вы чуть не каждый вечер к нему являлись по делам, должны были заметить
– Не могу, не видел, не знаю.
– А Варвара Валентиновна могла их принести?
– Сомневаюсь, – Суходел опустил голову, – не вижу причин. Вы думаете, Варвара Валентиновна намеревалась отравить отца?
Увлекшись напряженной беседой, мужчины не заметили, как в издательской приемной появилась низкорослая дама, траурный наряд которой являл нынешнюю провинциальную моду, бывшую столичной лет пять назад. Ее шляпка с поднятой наверх вуалеткой напоминала рыцарский шлем с открытым забралом, из-под которого выдавался вперед крупный решительный нос.
– Зачем вы возводите напраслину на порядочную даму, жену офицера? – она с порога накинулась на Суходела.
Сигизмунд Николаевич робко отступил назад и поворотился к Вирхову.
– С кем имею честь беседовать? – Вирхов поднялся, в его голосе появились железные нотки.
– Вы следователь Вирхов? – дама неприязненно обежала взором плотную фигуру судебного чиновника. – Могли бы догадаться. Варвара Валентиновна Незабудкина, безутешная дочь своего отца.
– Прошу вас, присаживайтесь. – Вирхов указал на кресло. – Мы расследуем обстоятельства смерти господина Сайкина. Проясните нам кое-что. Вы посещали, э-э-э… квартиру, где… э-э-э… умер ваш батюшка?
– Батюшка! – госпожа Незабудкина скривилась, и Вирхову показалось, что он уловил злобное шипение.
Неожиданно дама проворно подскочила к Тернову и вырвала из рук растерявшегося молодого человека несколько папок с рукописями. Потом удовлетворенно уселась в кресло и угрожающе произнесла:
– Не смейте ничего брать. Это мое наследство. Теперь я владелица этого гнусного издательства, вместе с господином Суходелом.
– Почему вы называете издательство гнусным? – робко пискнул Суходел, придвинувшись поближе к Вирхову.
– Вы увлеклись чепухою: издаете бульварные истории о несчастной любви да басни про героических сыщиков. Непостижимо, как издательство выживает, заполняя рынок дешевой макулатурой. «Таинственное наследство», «Проклятая гостиница», «Прекрасная садовница», «Дама в черных перчатках», «Алмазы перуанца», «Автомобиль Иоанна Крестителя»… Бр-р-р… – Решительный взгляд темных глаз из-под развитых надбровных дуг прожигал насквозь трепещущего худосочного господина. – Когда я вступлю в права, мы будем издавать серьезные, научные книги и литературные произведения маститых авторов… И христианскую литературу. Я положу конец этим ужасным обложкам с картинками падших дев в непозволительном виде, в порнографических позах… – госпожа Незабудкина зарделась.
– Сударыня, прошу вас ответить на мой вопрос, – напомнил о себе Вирхов. – Были ли вы…
– Была! – перебила его сайкинская наследница. – И не единожды! Стыдила старого греховодника. Боялась, что своим беспутным поведением он доведет мать до разрыва сердца.
– Пока кто-то довел до разрыва сердца его самого, – встрял оскорбленный Тернов, вновь подгребая рукописи поближе к себе.
– Есть свидетели, которые уверяют, что вы желали смерти отца, – светлые глазки Вирхова строго смотрели на буйную даму, – грозились собственноручно его убить.
– Ну и что? – Госпожа Незабудкина фыркнула. – Дело семейное. И компаньонам, и прочей бестолочи нечего нос совать в частную жизнь чужих людей.
– Почему ж вы желали смерти отца? – перебил ее побагровевший Вирхов. – Он не давал вам денег на обратный билет в Сибирь?
– Что? – Дама округлила глаза. – Какой билет?
– На обратную дорогу. – Рассердившись, Вирхов вновь сдвинул плоские белесые брови. – Вы могли взять из стола отца револьвер и запасные ключи, прийти к нему ночью и довести до сердечного приступа. Револьвер, стерев отпечатки пальцев, вернули, а ключики себе оставили – с них-то потруднее будет отпечатки стереть. И доказательства тому тут, – похлопал Вирхов ладонью по ящику стола, – ключей нет. Требую чистосердечного признания.
– Что? – Варвара сорвалась на визг. – Какое признание?
– Где вы были в ночь смерти отца? Признавайтесь, мы проверим.
– Да я…Я…я… – несчастная дочь покойного книжного голиафа задыхалась от возмущения. – Да я… я… если бы я взяла ключи и револьвер, то не стала бы пугать старого негодяя, а просто застрелила бы его!
– У вас есть алиби? – наступал Вирхов. – Где вы были в момент убийства отца?
– Добрый день, господин следователь, – от дверей раздался приятный мелодичный голос. – Позвольте, я отвечу на ваш вопрос. Варвара Валентиновна была у меня, мои домочадцы подтвердят это под присягой.
Вирхов воззрился на элегантную даму весьма почтенного возраста – миниатюрная, статная, удивительно прямо держащаяся, она застенчиво застыла на пороге приемной.
– Дорогая Елена Константиновна… – Сигизмунд Николаевич приблизился к гостье, шаркнул ножкой и поцеловал протянутую ему руку в лайковой перчатке. – Извините, не могу уделить вам должного внимания. Нахожусь в цепких руках дознания.
– Ничего, Сигизмунд Николаевич, ничего, – ласково утешила пожилая дама, – я все понимаю, зашла выразить вам соболезнование.
Она обернулась к Вирхову и грустно улыбнулась.
– Позвольте представиться, Елена Константиновна Малаховская, имела издательские дела с покойным Сайкиным. Где-то здесь лежат и мои рукописи. Нельзя ли их забрать?
– Ни в коем случае, – строго сказал, пытаясь придать себе значительность, Тернов: госпожа Малаховская, невзирая на почтенный возраст, являла истинное женское очарование, морщинки казались естественным украшением ее бело-розового личика, седые волосики лежали так, словно она только что побывала у парикмахера. – Рукописи арестованы.
– Но нельзя ли сделать для меня исключение? – Гостья явно расстроилась. – Я готова помочь следствию всем, чем только смогу.
– Благодарю вас. – Вирхов поклонился, подвигая даме кресло и помогая устроиться в нем. – Есть ли у вас какие-нибудь соображения о смерти господина Сайкина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35