— Мы находились в привилегированном положении. Снабжали нас лучше, чем прочие армейские части, одевались мы, как хотели и делали что хотели. И чуть не круглые сутки тренировались, словом, вроде бы нам повезло. Но затем нас бросили в дело. Самое странное, что в джунглях действительно сплошь и рядом приходилось вступать в рукопашную, как в старые времена. Все походило на кошмар, но мне казалось, что это гораздо лучше, чем с криками «банзай» бросаться в атаку. Я воображал, будто тут у меня больше шансов остаться в живых. Потом я понял, что заблуждался. То, чем мы занимались, было близко к самоубийству, но по крайней мере и от меня кое-что зависело, а не только от шальной пули, которая то ли сразит, то ли нет. Не последнюю роль играли здесь мои умение и ловкость. Я научился беззвучно подкрадываться, скрываться, читать чужие следы и уничтожать свои собственные.
— И действительно была такая нужда в этих пленных? — не удержался от вопроса Фукида.
— Поначалу я тоже клюнул на эту удочку и поверил, будто это и есть наша задача. Лишь позднее до меня дошло, что суть совсем в другом. Истинная наша роль заключалась в том, чтобы сеять страх среди американцев. Поэтому-то мы и должны были вступать в рукопашную: убивать невооруженной рукой, ножом, мечом или веревкой — что пугало противника больше, чем стрельба. Цель состояла в том, чтобы лишить их спокойствия, чтобы они каждую минуту опасались подкравшейся неведомо как таинственной смерти, когда люди из центра лагеря…
— И что же?…
— Мы проиграли войну, если вы это имеете в виду. Что же касается нашего спецотряда, то в живых остались очень немногие. Американцы нас боялись, это правда. Но зато со страха они охотились на нас, как на диких зверей. Чудо, что хотя бы нескольким из нас удалось выжить. Мне-то вообще повезло, я попал в плен, и у меня хватило ума скрыть, в какой части я служил. Хотя лично я действительно только доставал «языков». Но остальные все более ожесточались: оставляли за собой изуродованные трупы и чуть ли не соревновались, кто больше врагов угробит.
— А Макамура?
— Он был среди нас самым лучшим мастером и самым жестоким. Я не любил его, а он меня, говорил, что я мягкотелый слюнтяй. С тех пор мы не виделись. Я думал, что он погиб, и мне не было его жаль. Должно быть, он и есть тот самый человек, которого Огава имел в виду, при условии, что он остался в живых… — Дэмура удивленно покачал головой. — Вчера, когда просматривал список, я должен был догадаться. Ведь чувствовал же, что какая-то важная информация в этом списке есть, а вот проглядел. Меня в первую очередь интересовало, кто из мастеров, по мнению эксперта, способен был бы убить Адзато.
— И что же?
— Ни одна из кандидатур не выглядела убедительной. Скажите, а ваш глаз ни на чем не спотыкается в этом списке?
Фукида с любопытством просмотрел список и разочарованно покачал головой. Дэмуру это утешило.
— Меня тоже только что осенило. Смотрите, вот эти три человека проходили обучение в одном и том же додзе. И все трое по разным причинам проштрафились.
— Интересно.
— Не правда ли? Но еще интереснее посмотреть, кто этим додзе руководил. — Дэмура с торжествующим видом ткнул в примечания Сираи. — Некий Ёсэй Макамура.
Но истинной радости в его голосе не прозвучало, и Фукида прекрасно его понимал. Фукида знал, что сам он очень неплохой мастер, но так же хорошо знал, что старый Дэмура куда более опасен, чем он. Ну а если все, что он сейчас услышал, правда, то этот Макамура — смерть во плоти.
Адзато не давал себе труда изменить реальные имена и названия. Куяма терялся в догадках, пытаясь проникнуть в его замысел. Неужели он так и рассчитывал вывести в фильме преступников под их подлинными именами и указав их подлинные адреса? Руководствуясь сценарием, инспектор с легкостью отыскал Огаву в деловом квартале Токио на четвертом этаже высоченной коробки из стекла и бетона. Солидное здание, отведенное под столь же солидные фирмы. За дверью, открывающейся посредством фотоэлемента, посетителей встречает швейцар в униформе. Неподалеку от входа в стеклянной клетушке находится справочное бюро, стоят кресла, вазы с цветами, огромное табло на стене содержит перечень фирм, арендующих это здание. В цокольном этаже, как обычно, размещается ресторан, отсюда подают наверх в офисы кофе и сандвичи, сюда же предприниматели приводят на деловой обед своих партнеров. Словом, это не был бандитский притон, это было типичное административное здание, каких в Токио сотни.
Куяма в нерешительности топтался в вестибюле. Что ни говорите, а ведь именно в этом районе был убит, Эноеда. Сейчас молодому инспектору хотелось бы очутиться в компании Дэмуры или Шефа — кого угодно, кто подсказал бы ему, что делать. Он на верном пути — тут сомнений быть не может. Правда, по сценарию, люди Огавы подкарауливали Адзато, вооруженные ножами, дубинками, цепями, а такую ситуацию трудно было вообразить в этом хорошо охраняемом здании. Но если актер и преувеличил грозящую герою опасность подобно тому, как в сценарии он изменил внешность торговца наркотиками, ему, Куяме, достаточно и той доли истины, что скрыта в сюжете. Его ни на минуту не утешало сознание, что он полицейский. Ведь бедняга Эноеда тоже был полицейским и шел по этому следу. Как знать, может, он даже успел побеседовать с Огавой и был убит по дороге отсюда.
Инспектор подозрительно оглянулся по сторонам. Зрелище светлого, чистого современного вестибюля, деловито снующих бизнесменов, швейцаров и охраны в униформе несколько успокоило его.
Не отступать же с позором, коль скоро его сюда привела нить расследования! Но и нагрянуть в контору Огавы он тоже не решался.
Куяма вышел на улицу, постоял, пытаясь собраться с мыслями. Вокруг царила привычная обстановка токийского делового квартала. Всюду конторы, банки, рестораны, гаражи. Массы людей, как и водится в центре города: сухопарые чиновники в европейских костюмах и при галстуках, юные девушки в полотняных шортах, детишки в неизменных соломенных шляпках. Объявления на японском и на английском языках. И на противоположной стороне улицы — небольшой цветочный магазин с икебаной и каллиграфической надписью в витрине. Оформление рассчитано не на туристов, надписи, как видно, часто меняют, следя за тем, чтобы они гармонировали и с выставленными цветами, и с окружающей обстановкой. Из всех старинных обычаев Куяма дорожил именно этим. Древняя традиция являлась как бы неотъемлемой частью его жизни, хотя он лично не делал ничего, чтобы поддержать ее. В доме его родителей всегда стояло блюдо с цветочной композицией. Куяма любил эти «стихотворения в цветах», любил смотреть, как мать составляет букеты. В удобном домашнем кимоно, уютно расположившись на приятно пахнущей циновке, она проворно и в то же время мягкими, спокойными движениями перебирает цветы, формирует букет. Затем надолго застывает в одной позе, не сводя взгляда с цветов. Можно подумать, будто она любуется творением своих рук, но это не так. Вот мать укорачивает стебель одного цветка, другой отодвигает чуть в сторону. Икебана почти не меняется, но смотреть на нее приятнее, она больше радует глаз и дает отдохновение душе.
Продавщица оказалась маленькой хрупкой девушкой. Она поклонилась посетителю и, как птичка, склонив голову набок, снизу вверх смотрела на Куяму. Губы ее улыбались. Куяма достал удостоверение и с ходу понес какую-то чушь.
— Простите за беспокойство. Я по поводу жалобы граждан…
— Да-а? — глаза миниатюрной, как куколка, продавщицы выжидательно уставились на него.
— Якобы за последнее время в округе участились случаи нарушения общественного порядка. Хулиганы нападают на людей, учиняют драки… Что вам известно на этот счет?
— У нас ничего подобного не случалось. — Девушка говорила застенчиво и быстро, щебечущим голоском, которому специально обучают теледикторш и актрис. В конце каждой фразы она наклоняла голову и робко улыбалась Куяме. Молодой человек не раз задумывался над тем, что же, собственно, привлекает его в таких девушках, но так и не мог прийти к окончательному выводу. Улыбка этих куколок — пустая маска, их учтивость — всего лишь поза, а все манеры — заученный с детства стереотип идеальной японской жены. Стоило об этом подумать, и Куяма тотчас же испытывал раздражение. Насколько не похожи они на американских девушек — по-спортивному подобранных, естественно раскованных, улыбающихся нормальной человеческой улыбкой! И все же Куяма не мог устоять перед этими миниатюрными созданиями. В глубине души он понимал, что рано или поздно женится на такой вот куколке, если ему подвернется по-настоящему очаровательная японочка. Этой продавщице обаяния было не занимать, что и заставило Куяму продолжить расспросы.
— Ну как же не случалось? А драка, что произошла здесь на днях?
— Ах вот вы о чем! Но ведь это был единственный случай, да и тот завершился благополучно. Знаете, к кому вздумали приставать хулиганы? К Адзато, знаменитому актеру и каратисту! Ну он и всыпал им по первое число!… Жаль, что он погиб так нелепо.
Девушка произнесла эти слова таким выразительным гоном, что Куяму кольнула ревность.
— Вы видели, как все это происходило?
— Нет. Но видела моя подруга, так что если нужно…
— Вы не могли бы дать ее адрес?
— Разумеется! — Девушка достала из письменного стола изящный фирменный бланк и красивыми иероглифами выписала адрес. — Но вряд ли стоит обращаться к ней, она уже рассказала все, что знала.
— Кому?
— Другому полицейскому. Вчера ведь сюда уже наведывались из полиции.
Куяма знал, что девушку распирает от любопытства, с чего бы это к ним зачастила полиция, но она никогда не задаст этого вопроса вслух. Воспитанный японец не спрашивает о том, чего собеседник не хочет говорить. А уж японская женщина и подавно не позволит себе подобной вольности. Эта куколка, владеющая искусством икебаны и каллиграфии, конечно же получила традиционное воспитание. Она никогда не заговаривает первой, не садится к столу развлечься беседой, если муж пригласил гостя к ужину, она почтительно относится к старшим, к более образованным, к людям, занимающим более высокое общественное положение, к мужчинам, к гостям. А Куяма старше по возрасту, образованнее, чем она, занимает более высокий общественный ранг и здесь, в лавке, он гость.
Куяма решил воспользоваться случаем и потешить свое тщеславие.
— Должно быть, из окружного участка, — небрежно обронил он. — Меня-то прислали из центра.
— Настолько серьезной была жалоба? — ужаснулась девушка. — Впрочем, понятно: ведь репутация округа поставлена под угрозу.
— Да, конечно, — Куяма взял листок с адресом и, прежде чем спрятать, внимательно разглядел строчки. — Красивый у вас почерк.
На сей раз девушка смутилась искренне, Куяма готов был поклясться в этом.
— Вам нравится?
— Очень, — ответил он и посмотрел ей прямо в глаза. Но ему не удалось вновь вызвать румянец. — Возможно, мне придется еще раз обратиться к вам; дело очень серьезное, сами понимаете. Не дадите ли на всякий случай свой адрес?
— О, пожалуйста!
Красиво оттиснутая визитная карточка, домашний адрес, телефон. Малышку зовут Морико. Теперь оставалось выяснить лишь одну небольшую деталь.
— Э-э… скажите, у вас есть поклонник?
И в этот момент в цветочную лавку вторгся двадцатый век, сокрушив барьеры возраста, пола, общественного ранга… Одним-единственным вопросом Куяма проиграл свое право на традиционное почтение. Из солидного полицейского чина он вмиг превратился в робеющего юнца. Девушка, доселе строго державшаяся в рамках подобострастной церемонности и позволявшая себе разве что несмелую улыбку, звонко, естественно рассмеялась и глянула на Куяму так лукаво, что это было куда дороже любой традиционной почтительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28