Если ты их не выдашь, — он пожал плечами, больно тебе сделаю я.
Гвельвада улыбнулся:
— У тебя есть выбор. Ты считал себя в безопасности, убивая Сэндфорда. Ты знал, чем занимается Сэндфорд, но ты забыл одно, Джаквес. В нашем необычном, где-то загадочном деле на место убитого появляется другой. Скажи это своим друзьям, если их ещё увидишь. Скажи, что я, Гвельвада, пришел на место Сэндфорда. Пусть они возьмут меня, как его, если сумеют. Поднимай якорь. Быстро. Заводи мотор. Мы возвращаемся. Секунда колебания — и я пристрелю тебя, как собаку. Акулы этого ждут — не дождутся!
Джаквес встал и сгорбившись, с выпученными от страха глазами, поплелся вперед. Гвельвада наблюдал за ним. Джаквес развернул лодку и взял курс на Черную Багаму.
Через двадцать минут Джаквес привязывал лодку к молу. Гвельвада встал и прикурил сигарету.
— Садись, друг мой, и думай над своей проблемкой. Сиди на корме и не дергайся. Что ты намерен делать? Будешь отвечать на вопросы? Скажешь, кто тебя нанял, или мне идти к комиссару?
Джаквес отозвался из тени:
— Я ничего не скажу, — он был на грани истерики. — Я ничего вам не скажу. Я ничего не знаю.
Гвельвада хмыкнул:
— Очень хорошо. За тобой придут утром. Спокойной ночи, Джаквес. Доброй охоты.
И пошел прочь.
В тени пальм он остановился, обернулся и минут пять наблюдал за лодкой. Ходовые огни хорошо выделялись на фоне залива. Вдруг они качнулись, взревел мотор, и, набирая скорость, лодка рванула от пристани, вспарывая гладь залива и оставляя за собой летящую белую пену.
Гвельвада улыбнулся, раскурил новую сигарету и направился в номер, тихонечко насвистывая под нос.
Глава десятая
I
Часы слоновой кости на каминной полке пробили час, когда Гвельвада вошел в номер. Эрнест включил свет, швырнул шляпу на стул и вышел на веранду. Он смотрел на тихое, залито лунным светом море и гадал, где сейчас Мервин Джаквес и куда направляется. Потом пожал плечами. Где-то неподалеку играл оркестр. Пульсирующий ритм румбы привел его в дикий восторг.
Гвельваде безумно понравилась музыка, в ней было что-то очень жизнерадостное. Черт побери, — думал он, — эта музыка просто как жизнь. Тихая и торжественная, веселая и забавная, в руках музыкантов она жила полнокровной жизнью.
Оркестр остановился и заиграл самбу. Необычный мотив — спокойный, почти душевный, с неявным ритмом ударов барабанов бонго и щелканьем кастаньет. С этими самбами всегда нелегко, — размышлял Гвельвада, — никогда не угадаешь, чем они закончатся. И не поймешь, что будет дальше. Самбы — как и жизнь — такие непоследовательные, кажется, композитор сам не уверен, к чему все придет.
В этом они похожи на жизнь и на его профессию. Что-то начинаешь, но никогда не можешь быть уверен в результат. Следуешь чутью и надеешься. Обязательно надеешься.
Темп музыки изменился. Эрнест стоял и слушал, улыбаясь и полностью отключившись от тяжелого дня, думая только о музыке. Он снова пожал плечами и зашел в гостиную, потом в спальню, разделся и улегся в постель.
Гвельвада был доволен — насколько это вообще возможно. Он раскрутил дело; вскоре оно завершится, и завершится, как он полагал, по его. Он расслабился, сложив руки на животе и закрыв глаза. На губах играла почти невинная улыбка. Он дремал и ждал.
В два часа утра Айлес свернул на проселок к хижине Меллина. Тот, молчаливый и унылый, сидел на месте пассажира. Айлес остановил машину.
— Ну, прибыли. Приятных сновидений, Меллин.
Меллин выбрался из машины.
— Надеюсь, они будут приятными. И надеюсь, он будет доволен. Мне не нравится эта чертова затея. Я не…
Айлес ухмыльнулся.
— Кого волнует, что тебе нравится или не нравится, Меллин? Все нам приходится делать то, что говорят. Кроме того, не думаю, что тебе стоит переживать. Может, впервые в жизни ты помогаешь закону и порядку — или нет? — он искоса посмотрел на Меллина. — Неплохая перемена.
— Ладно, ладно, надеюсь, вы правы, мистер Айлес. Но что будет дальше?
Айлес пожал плечами.
— Ты знаешь то же, что и я. Думаю, если продолжение последует, ты об этом узнаешь. На твоем месте я бы шел домой, выпил и лег баиньки. Спи сном праведника, — он цинично оскалился. — Спокойной ночи, Меллин.
Он устроился за рулем, вдавил педаль газа и направился к шоссе.
Оставив машину на пальмовой лужайке возле отеля, Айлес вышел на задний двор. Частично занятый танцплощадкой, тот представлял собой эффектную смесь красок. Разноцветные огни мерцали в листьях пальм. В углу, под полосатым тентом, негритянский ансамбль играл испанскую и мексиканскую музыку. Шестьдесят или семьдесят пар — женщины в открытых вечерних платьях, мужчины в белых смокингах — танцевали или сидели за столиками под пальмами.
Роскошное зрелище, — подумал Айлес. — Такое запомнится навсегда. Может, когда-нибудь, в худшие времена, ему захочется это вспомнить.
Он обогнул танцплощадку и пробрался к длинной стойке бара, где кишел народ. Айлес заказал большую виски с содовой и устроился за отдельным столиком в дальнем конце. Как и Меллин, он гадал, что же будет дальше. Но — индюк думал и в суп попал. Он влип, и единственное, что оставалось — плыть по течению, делать то, что скажет странный и неотразимый Гвельвада. Но по своей осмотрительной и в чем-то циничной натуре, Айлес решил, что слишком доверяет мистеру Гвельваде — это доверие переросло почти в веру в этого бельгийца, который так величественно повелевает жизнью и смертью и в чьих странных речах очень мало намеков на серьезное отношение к делам.
Айлес вздохнул, закурил и стал думать о Тельме Лайон.
Голос за спиной произнес:
— А… мой друг Джулиан? Как дела? По-моему, вы ушли в воспоминания. Но, черт побери, это не приносит пользы. Лучше смотреть в светлое будущее, дорогой Джулиан… хотя, может быть, — Гвельвада подтащил стул и устроился напротив, — мысли ваши заняты нежной красотой нашей общей знакомой?
Айлес поднял взгляд. Гвельвада ехидно скалился.
— Вы догадливы, Эрни. Я думал о ней, — Айлес подался вперед. — Знаете, я думаю, она прекрасная женщина.
— Ну конечно, — ответил Гвельвада. — А сказать вы мне пытаетесь, друг мой, если не быть многословным, что влюбились. Самое сложное для англичан — признаться в любви. Они изо всех сил избегают этого слова. Для вас, богов формальностей, немыслимо позволить себе любой восторг, даже ради великого чувства. Здесь вы законченные идиоты.
Он пожал плечами.
— Любить женщину нужно исступленно — почти свирепо. Женщины простят все — даже величайшую измену — если мужчина любит, как тигр, и лжет, как гусар. Да дьявол… любовь — это гроза, а не апрельская сырость. Она должна быть выматывающей, опустошающей и абсолютно немыслимой. Это говорю я, Гвельвада, и, тысяча чертей, уж я-то знаю.
Айлес усмехнулся.
— По-моему, вы влюблялись тысячи раз. И каждый раз все более искренне и свирепо.
— Возможно… — Гвельвада развел руками. — Но постоянно я влюблен в свою работу, которая, поверьте, друг мой, захватывает, как самая высокая страсть. В любви нужно верить в себя и не удивляться, если однажды очутишься в канаве с ножом в спине. Оскорбленная женщина становится яростным врагом и бьет в спину. Женщина может обожать тебя, и все же наслаждаться, убивая тебя, как враг может восхититься твоим мастерством и тут же отправить на тот свет. Любовь интересна, но и жизнь тоже. Правда, можно соблазнить бесчисленное множество женщин, но невозможно соблазнить жизнь — она, в отличие от женщин, бьется по правилам. Но мне совершенно ясно, что вы, мой Джулиан, без ума от миссис Лайон. Я видел это с самого начала.
Она, конечно, потрясающая женщина. В один прекрасный день, друг мой, вы поймете, что люди моего уважаемого босса — потрясающие люди. К тому же, наша Тельма красавица — чего у меня, Гвельвады, нет. Обаяние — да… мужество — да… хитрость почти как у змеи — да… Все это у Гвельвады есть, но он никогда не заблуждался насчет своей внешности.
— Да? — удивился Айлес. — Слава Богу, что у вас хоть чего-то нет, Эрни.
Гвельвада вытащил богато разукрашенный портсигар и закурил.
— Теперь о нашем друге Джаквесе. Он меня заинтриговал. Когда мы причалили, я с ним поговорил, оставил в лодке и удалился, гадая, хватит ли у него характера выстрелить мне в спину. Ему не хватило. Я наблюдал за ним из тени пальм. Он завелся и погнал в море, будто за ним гнался дьявол. Кажется, направлялся к острову Медведя. Вы его видели?
Айлес кивнул.
— Меллин знает свое дело. В конце концов, он работал с Джаквесом многие годы. Мы дрейфовали у дальней оконечности острова Медведя. За ней, слева, лежит группка рифов. Меллин сказал, они необитаемы. Джаквес зашел на один из них — не более трех четвертей мили в длину и около полумили в ширину. Он подплыл вплотную. Меллин сказал, там пологий спуск. Джаквес бросил якорь в пяти-шести ярдах от берега. Там не слишком глубоко. Он прыгнул за борт и вплавь выбрался на берег.
Гвельвада спросил:
— Превосходно. Куда он пошел?
Айлес пожал плечами.
— Нам не было видно. Там везде заросли, лианы и кусты. Мы видели, как он вышел на берег, а потом исчез.
— А Меллин говорил, что на острове никто не живет?
Айлес покачал головой.
— Он сказал, что не думает, что на островах кто-нибудь есть. Изредка могут заплывать рыбаки. Иногда люди остаются здесь на недели, а потом возвращаются. Меллин сказал, что не знает этого рифа и не может точно сказать, есть ли там кто-нибудь.
Гвельвада кивнул.
— Так что вы сделали с мистером Джаквесом?
Айлес осклабился.
— Мы его угомонили. Он торчит на острове и не может выбраться. Думается, до Черной Багамы три — четыре мили. Мы подошли бортом к лодке Джаквеса. Меллин разбирается в лодках, как морской волк. Он кое-что сделал, и через двадцать минут она уже лежала на дне. Джаквес проклянет все на свете, прежде чем она снова будет на ходу.
Гвельвада одобрительно улыбнулся.
— Превосходно. Итак, мистер Джаквес сидит на крошечном необитаемом островке без лодки. Думаю, мы можем оставить его в покое.
Повисло пауза, потом Айлес сказал:
— Не хочу показаться любопытным, но могу я спросить, что будет следующим блюдом такого экстравагантного и волнующего меню?
— Мой друг, — сказал Гвельвада, — можете спрашивать о чем угодно. Если я захочу ответить — отвечу. Но сейчас как раз тот случай. Я расскажу, каким будет следующее блюдо.
Он взглянул на часы.
— Сейчас половина третьего. Вы допьете коктейль, сядете в свою машину и снова поедете к несчастному Меллину. Наверно, — Гвельвада улыбнулся, — это не приведет его в восторг. С Меллином, сами понимаете, разговор отдельный. Он всегда несчастен. Он смотрит на жизнь через темные очки, очень затемненные. Затащите его в машину, отвезете к заливу. Пусть держит лодку наготове, проверит бензин, и ждет. Я не могу точно сказать во сколько, но к вам присоединюсь. Запомнили?
— Запомнил, — Айлес откинулся на стуле. — Знаете, Эрни, можете не верить, но мне начинает нравиться работать с вами. Не знаю, чем все кончится, может, я раньше окажусь в тюремной камере, но, по-моему, это весело.
Гвельвада изобразил крайнее удивление.
— Ну конечно! … Какие могут быть сомнения? — он наклонился вперед. — Работать с мастером Гвельвадой должно быть весело. Почему, черт подери, иногда мне самому становится весело — очень весело! Помните… лодка должна быть готова через час. И будьте рядом, пока я не появлюсь. Счастливо, друг мой.
Он встал и исчез в другом конце бара.
II
Майор Фалстид, комиссар полиции, временами плохо спал. Часто он мечтал вернуться в Индию на прежнюю должность помощника судьи. Та жизнь была проще и меньше закручена, чем нынешняя. Во-первых, его беспокоило убийство Гелерта. Дело с мертвой точки так и не сдвинулось. Айлес вернулся на остров, но, насколько комиссар знал, не был причастен с убийству, разве что нашел тело. Уставившись в темный потолок он думал, что жизнь полицейского начальника Черной Багамы — не сахар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Гвельвада улыбнулся:
— У тебя есть выбор. Ты считал себя в безопасности, убивая Сэндфорда. Ты знал, чем занимается Сэндфорд, но ты забыл одно, Джаквес. В нашем необычном, где-то загадочном деле на место убитого появляется другой. Скажи это своим друзьям, если их ещё увидишь. Скажи, что я, Гвельвада, пришел на место Сэндфорда. Пусть они возьмут меня, как его, если сумеют. Поднимай якорь. Быстро. Заводи мотор. Мы возвращаемся. Секунда колебания — и я пристрелю тебя, как собаку. Акулы этого ждут — не дождутся!
Джаквес встал и сгорбившись, с выпученными от страха глазами, поплелся вперед. Гвельвада наблюдал за ним. Джаквес развернул лодку и взял курс на Черную Багаму.
Через двадцать минут Джаквес привязывал лодку к молу. Гвельвада встал и прикурил сигарету.
— Садись, друг мой, и думай над своей проблемкой. Сиди на корме и не дергайся. Что ты намерен делать? Будешь отвечать на вопросы? Скажешь, кто тебя нанял, или мне идти к комиссару?
Джаквес отозвался из тени:
— Я ничего не скажу, — он был на грани истерики. — Я ничего вам не скажу. Я ничего не знаю.
Гвельвада хмыкнул:
— Очень хорошо. За тобой придут утром. Спокойной ночи, Джаквес. Доброй охоты.
И пошел прочь.
В тени пальм он остановился, обернулся и минут пять наблюдал за лодкой. Ходовые огни хорошо выделялись на фоне залива. Вдруг они качнулись, взревел мотор, и, набирая скорость, лодка рванула от пристани, вспарывая гладь залива и оставляя за собой летящую белую пену.
Гвельвада улыбнулся, раскурил новую сигарету и направился в номер, тихонечко насвистывая под нос.
Глава десятая
I
Часы слоновой кости на каминной полке пробили час, когда Гвельвада вошел в номер. Эрнест включил свет, швырнул шляпу на стул и вышел на веранду. Он смотрел на тихое, залито лунным светом море и гадал, где сейчас Мервин Джаквес и куда направляется. Потом пожал плечами. Где-то неподалеку играл оркестр. Пульсирующий ритм румбы привел его в дикий восторг.
Гвельваде безумно понравилась музыка, в ней было что-то очень жизнерадостное. Черт побери, — думал он, — эта музыка просто как жизнь. Тихая и торжественная, веселая и забавная, в руках музыкантов она жила полнокровной жизнью.
Оркестр остановился и заиграл самбу. Необычный мотив — спокойный, почти душевный, с неявным ритмом ударов барабанов бонго и щелканьем кастаньет. С этими самбами всегда нелегко, — размышлял Гвельвада, — никогда не угадаешь, чем они закончатся. И не поймешь, что будет дальше. Самбы — как и жизнь — такие непоследовательные, кажется, композитор сам не уверен, к чему все придет.
В этом они похожи на жизнь и на его профессию. Что-то начинаешь, но никогда не можешь быть уверен в результат. Следуешь чутью и надеешься. Обязательно надеешься.
Темп музыки изменился. Эрнест стоял и слушал, улыбаясь и полностью отключившись от тяжелого дня, думая только о музыке. Он снова пожал плечами и зашел в гостиную, потом в спальню, разделся и улегся в постель.
Гвельвада был доволен — насколько это вообще возможно. Он раскрутил дело; вскоре оно завершится, и завершится, как он полагал, по его. Он расслабился, сложив руки на животе и закрыв глаза. На губах играла почти невинная улыбка. Он дремал и ждал.
В два часа утра Айлес свернул на проселок к хижине Меллина. Тот, молчаливый и унылый, сидел на месте пассажира. Айлес остановил машину.
— Ну, прибыли. Приятных сновидений, Меллин.
Меллин выбрался из машины.
— Надеюсь, они будут приятными. И надеюсь, он будет доволен. Мне не нравится эта чертова затея. Я не…
Айлес ухмыльнулся.
— Кого волнует, что тебе нравится или не нравится, Меллин? Все нам приходится делать то, что говорят. Кроме того, не думаю, что тебе стоит переживать. Может, впервые в жизни ты помогаешь закону и порядку — или нет? — он искоса посмотрел на Меллина. — Неплохая перемена.
— Ладно, ладно, надеюсь, вы правы, мистер Айлес. Но что будет дальше?
Айлес пожал плечами.
— Ты знаешь то же, что и я. Думаю, если продолжение последует, ты об этом узнаешь. На твоем месте я бы шел домой, выпил и лег баиньки. Спи сном праведника, — он цинично оскалился. — Спокойной ночи, Меллин.
Он устроился за рулем, вдавил педаль газа и направился к шоссе.
Оставив машину на пальмовой лужайке возле отеля, Айлес вышел на задний двор. Частично занятый танцплощадкой, тот представлял собой эффектную смесь красок. Разноцветные огни мерцали в листьях пальм. В углу, под полосатым тентом, негритянский ансамбль играл испанскую и мексиканскую музыку. Шестьдесят или семьдесят пар — женщины в открытых вечерних платьях, мужчины в белых смокингах — танцевали или сидели за столиками под пальмами.
Роскошное зрелище, — подумал Айлес. — Такое запомнится навсегда. Может, когда-нибудь, в худшие времена, ему захочется это вспомнить.
Он обогнул танцплощадку и пробрался к длинной стойке бара, где кишел народ. Айлес заказал большую виски с содовой и устроился за отдельным столиком в дальнем конце. Как и Меллин, он гадал, что же будет дальше. Но — индюк думал и в суп попал. Он влип, и единственное, что оставалось — плыть по течению, делать то, что скажет странный и неотразимый Гвельвада. Но по своей осмотрительной и в чем-то циничной натуре, Айлес решил, что слишком доверяет мистеру Гвельваде — это доверие переросло почти в веру в этого бельгийца, который так величественно повелевает жизнью и смертью и в чьих странных речах очень мало намеков на серьезное отношение к делам.
Айлес вздохнул, закурил и стал думать о Тельме Лайон.
Голос за спиной произнес:
— А… мой друг Джулиан? Как дела? По-моему, вы ушли в воспоминания. Но, черт побери, это не приносит пользы. Лучше смотреть в светлое будущее, дорогой Джулиан… хотя, может быть, — Гвельвада подтащил стул и устроился напротив, — мысли ваши заняты нежной красотой нашей общей знакомой?
Айлес поднял взгляд. Гвельвада ехидно скалился.
— Вы догадливы, Эрни. Я думал о ней, — Айлес подался вперед. — Знаете, я думаю, она прекрасная женщина.
— Ну конечно, — ответил Гвельвада. — А сказать вы мне пытаетесь, друг мой, если не быть многословным, что влюбились. Самое сложное для англичан — признаться в любви. Они изо всех сил избегают этого слова. Для вас, богов формальностей, немыслимо позволить себе любой восторг, даже ради великого чувства. Здесь вы законченные идиоты.
Он пожал плечами.
— Любить женщину нужно исступленно — почти свирепо. Женщины простят все — даже величайшую измену — если мужчина любит, как тигр, и лжет, как гусар. Да дьявол… любовь — это гроза, а не апрельская сырость. Она должна быть выматывающей, опустошающей и абсолютно немыслимой. Это говорю я, Гвельвада, и, тысяча чертей, уж я-то знаю.
Айлес усмехнулся.
— По-моему, вы влюблялись тысячи раз. И каждый раз все более искренне и свирепо.
— Возможно… — Гвельвада развел руками. — Но постоянно я влюблен в свою работу, которая, поверьте, друг мой, захватывает, как самая высокая страсть. В любви нужно верить в себя и не удивляться, если однажды очутишься в канаве с ножом в спине. Оскорбленная женщина становится яростным врагом и бьет в спину. Женщина может обожать тебя, и все же наслаждаться, убивая тебя, как враг может восхититься твоим мастерством и тут же отправить на тот свет. Любовь интересна, но и жизнь тоже. Правда, можно соблазнить бесчисленное множество женщин, но невозможно соблазнить жизнь — она, в отличие от женщин, бьется по правилам. Но мне совершенно ясно, что вы, мой Джулиан, без ума от миссис Лайон. Я видел это с самого начала.
Она, конечно, потрясающая женщина. В один прекрасный день, друг мой, вы поймете, что люди моего уважаемого босса — потрясающие люди. К тому же, наша Тельма красавица — чего у меня, Гвельвады, нет. Обаяние — да… мужество — да… хитрость почти как у змеи — да… Все это у Гвельвады есть, но он никогда не заблуждался насчет своей внешности.
— Да? — удивился Айлес. — Слава Богу, что у вас хоть чего-то нет, Эрни.
Гвельвада вытащил богато разукрашенный портсигар и закурил.
— Теперь о нашем друге Джаквесе. Он меня заинтриговал. Когда мы причалили, я с ним поговорил, оставил в лодке и удалился, гадая, хватит ли у него характера выстрелить мне в спину. Ему не хватило. Я наблюдал за ним из тени пальм. Он завелся и погнал в море, будто за ним гнался дьявол. Кажется, направлялся к острову Медведя. Вы его видели?
Айлес кивнул.
— Меллин знает свое дело. В конце концов, он работал с Джаквесом многие годы. Мы дрейфовали у дальней оконечности острова Медведя. За ней, слева, лежит группка рифов. Меллин сказал, они необитаемы. Джаквес зашел на один из них — не более трех четвертей мили в длину и около полумили в ширину. Он подплыл вплотную. Меллин сказал, там пологий спуск. Джаквес бросил якорь в пяти-шести ярдах от берега. Там не слишком глубоко. Он прыгнул за борт и вплавь выбрался на берег.
Гвельвада спросил:
— Превосходно. Куда он пошел?
Айлес пожал плечами.
— Нам не было видно. Там везде заросли, лианы и кусты. Мы видели, как он вышел на берег, а потом исчез.
— А Меллин говорил, что на острове никто не живет?
Айлес покачал головой.
— Он сказал, что не думает, что на островах кто-нибудь есть. Изредка могут заплывать рыбаки. Иногда люди остаются здесь на недели, а потом возвращаются. Меллин сказал, что не знает этого рифа и не может точно сказать, есть ли там кто-нибудь.
Гвельвада кивнул.
— Так что вы сделали с мистером Джаквесом?
Айлес осклабился.
— Мы его угомонили. Он торчит на острове и не может выбраться. Думается, до Черной Багамы три — четыре мили. Мы подошли бортом к лодке Джаквеса. Меллин разбирается в лодках, как морской волк. Он кое-что сделал, и через двадцать минут она уже лежала на дне. Джаквес проклянет все на свете, прежде чем она снова будет на ходу.
Гвельвада одобрительно улыбнулся.
— Превосходно. Итак, мистер Джаквес сидит на крошечном необитаемом островке без лодки. Думаю, мы можем оставить его в покое.
Повисло пауза, потом Айлес сказал:
— Не хочу показаться любопытным, но могу я спросить, что будет следующим блюдом такого экстравагантного и волнующего меню?
— Мой друг, — сказал Гвельвада, — можете спрашивать о чем угодно. Если я захочу ответить — отвечу. Но сейчас как раз тот случай. Я расскажу, каким будет следующее блюдо.
Он взглянул на часы.
— Сейчас половина третьего. Вы допьете коктейль, сядете в свою машину и снова поедете к несчастному Меллину. Наверно, — Гвельвада улыбнулся, — это не приведет его в восторг. С Меллином, сами понимаете, разговор отдельный. Он всегда несчастен. Он смотрит на жизнь через темные очки, очень затемненные. Затащите его в машину, отвезете к заливу. Пусть держит лодку наготове, проверит бензин, и ждет. Я не могу точно сказать во сколько, но к вам присоединюсь. Запомнили?
— Запомнил, — Айлес откинулся на стуле. — Знаете, Эрни, можете не верить, но мне начинает нравиться работать с вами. Не знаю, чем все кончится, может, я раньше окажусь в тюремной камере, но, по-моему, это весело.
Гвельвада изобразил крайнее удивление.
— Ну конечно! … Какие могут быть сомнения? — он наклонился вперед. — Работать с мастером Гвельвадой должно быть весело. Почему, черт подери, иногда мне самому становится весело — очень весело! Помните… лодка должна быть готова через час. И будьте рядом, пока я не появлюсь. Счастливо, друг мой.
Он встал и исчез в другом конце бара.
II
Майор Фалстид, комиссар полиции, временами плохо спал. Часто он мечтал вернуться в Индию на прежнюю должность помощника судьи. Та жизнь была проще и меньше закручена, чем нынешняя. Во-первых, его беспокоило убийство Гелерта. Дело с мертвой точки так и не сдвинулось. Айлес вернулся на остров, но, насколько комиссар знал, не был причастен с убийству, разве что нашел тело. Уставившись в темный потолок он думал, что жизнь полицейского начальника Черной Багамы — не сахар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27