Сам Баир-ван заколебался, опять всплыла байка про мышей, победивших льва, которому не хватило мудрости с ними не связываться.
Положение спас Джамби-гелун, От имени Найдан-вана, как всегда, он предложил объехать окрестные улусы, конфисковать там старых и больных верблюдов, а затем ночью, имитируя движущееся в темноте войско, погнать их к стенам и заставить китайцев израсходовать свой и без того ограниченный боезапас. Я не пожалел красок, расписывая гениальность этой древней как мир хитрости.
Все понимали, что скрытая в природе вещей высшая сила не намерена сгонять чужих верблюдов к нам в лагерь, и план был не только принят, но приведен в исполнение с невероятной для монголов оперативностью. В тот день, когда Ергоновой предстояло официально подтвердить или опровергнуть тождество нашего Найдан-вана с тем, которого убили в Петербурге тридцать или сорок лет назад, верблюжья армада была готова к бою. Ждали безлунной ночи.
Под вечер меня с группой штабных офицеров и несколькими ламами пригласили в генеральский аил. Все расселись по чинам, справа и слева от входа. У задней стенки юрты лежали отдельно две стопки подушек-олбоков, неодинаковые по высоте. На той, что пониже, с меньшим числом подушек, сидел Джамби-гелун, более высокую занимал его подопечный. Перед ним расстелен был белый войлок с орнаментом эртни-хээ, «отвращающим всякое зло». Баир-ван восседал немного в стороне, а левее, на женской половине, стоял предназначенный для Ергоновой раскладной стул с парусиновым сиденьем. Она вошла, сопровождаемая одним из прибывших с ней гвардейцев, и по всем правилам этикета, с поправкой на ее пол, приветствовала сначала хозяина юрты, потом его гостей. Ее монгольский был превосходен, но я уже овладел им настолько, что понимал почти все.
«Эжы, — почтительно обратился к ней Баир-ван, — не сердись, что, прежде чем ты скажешь свое слово, я скажу свое. Ты привезла письмо от Богдо, мы верим тебе, но если ты в самом деле видела Найдан-вана, расскажи нам, как он выглядел».
Для монголов описание костюма равносильно портрету. Узнав, что Найдан-ван носил подобающий его титулу желтый дэли и синий шарик чиновника третьего ранга на шапке, Баир-ван вполне этим удовлетворился. «Где ты его видела?»— спросил он. Ергонова ответила, что встречалась и говорила с ним дважды: первый раз в театре, второй — на обеде у начальника Азиатского департамента министерства иностранных дел. «Мой муж, — пояснила она, — состоял переводчиком при посольстве Сюй Чженя. Я присутствовала на этом обеде вместе с мужем…»
Прозвучала какая-то литовская, по всей видимости, фамилия с окончанием на «гайло», в тот же момент Джамби-гелун порывисто встал, сделал шаг по направлению к Ергоновой и неожиданно простерся перед ней в «восьмичленном поклоне», припав к земле восемью частями тела— ступнями, коленями, локтями и кистями рук. Я увидел его мощный, отливающий стальной синевой свежевыбритый затылок.
Затем, разогнув спину, но оставаясь на коленях, он произнес энергичную речь, целиком сводимую к чрезвычайно изысканному и церемонному изъявлению благодарности, предмет которой поначалу от меня ускользал, как и от самой Ергоновой. Заметно было, что она не понимает, в чем состоит ее заслуга. Через минуту я уловил несколько раз повторенное слово «убийца» в сочетании с именем Найдан-вана.
«Ты покарала его убийцу! Ты отомстила за него! — с пафосом восклицал Джамби-гелун, указывая на безмолвного хубилгана. — Он давно узнал тебя, эжы! Обладающий совершенным знанием, он видит, что и ты его узнала…»
Ергонова резко поднялась и вышла на воздух. Я последовал за ней. «Черт знает что такое!» — выругалась она, нервно закусывая мундштук папиросы. «Вы в самом деле кого-то убили?»— осведомился я. У меня и мысли не было, что ответ будет утвердительный, но она кивнула; «Да, я ведь из ссыльных…»
Между тем из юрты послышался баритон Джамби-гелуна, Он пел: «Поклоняемся тебе, величественный, да распространятся дела твои на всякое место и время! Тебе, великому морю, порождающему всякие драгоценности…» Внезапный уход Ергоновой был, вероятно, истолкован в том плане, что она устыдилась своих сомнений в сверхъестественной сущности адресата и героя этого гимна.
«Тебе, — нестройно подхватили оставшиеся в генеральском аиле ламы, — чье знание ясно, как свет… Чье милосердие глубоко, как середина моря… Чьи спасающие силы равны Вачжрапани… Чья мудрость…»
«С тех пор прошло много лет, — снова заговорила Ергонова. — Ума не приложу, откуда ему-то известно? Вы, может быть, в глубине души и допускаете, что этот увалень — реинкарнация Найдан-вана, но я — нет. Чем дольше живешь в Монголии, тем меньше веришь в такие вещи».
«Но чаще о них задумываешься, — улыбнулся я. — По-моему, это одно из немногих мест, где восточная мистика переплетается с западной. Вам не приходилось слышать легенду о том, будто Найдан-ван, как Фауст, продал душу дьяволу?»
«Кто вам это сказал?»— поразилась Ергонова. Голос ее выдавал сильнейшее волнение.
«Еще в Урге, — ответил я, — мне говорил об этом князь Вандан-бэйле. Вы с ним знакомы?»
«Знакома. Что именно он вам говорил?» От нетерпения она даже притопнула ногой.
«Что Найдан-ван в Петербурге заключил договор с дьяволом. В обмен на душу ему обещано было освобождение Халхи от китайцев…»
По реакции Ергоновой я понял, что сказал нечто чрезвычайно для нее важное. Она перебила меня: «Князь говорил вам, откуда он это знает?»
Я объяснил, что могу назвать лишь один из его источников — рассказ малоизвестного, по-моему, писателя Николая Каменского «Театр теней».
Ергонова выплюнула потухшую папиросу и достала новую. Пальцы ее дрожали. «Дайте огня», — попросила она.
Спичка вспыхнула и тотчас погасла. Дул сильный ветер. Я взглянул на небо. Над нами оно было еще чистым, но с севера надвигалась облачная гряда, обещая безлунную и беззвездную ночь.
Баир— ван с группой офицеров тоже вышел из юрты.
«Если ветер не переменится, после полуночи надо начинать», — сказал я.
«Не переменится», — отвечал он, глядя в ту сторону, где ревели согнанные.в лагерь верблюды.
Я сразу догадался, на чем основана его уверенность. Вчера и позавчера ночи стояли ясные, и верблюды были спокойны, словно знали, что задуманная с их участием операция невозможна при яркой луне, а сегодня всю вторую половину дня они жалобно ревели в предчувствии смерти, которую несет им перемена погоды. Это вселяло надежду на успех.
33
Опять прокричал петух. С восточной стороны веранды на фоне посветлевшего неба начали вырисовываться стволы деревьев.
— Надо заметить, почти все из того, в чем он признался, для меня не было новостью, — сказал Иван Дмитриевич.
— Вы о Килине? — спросил Мжельский.
— О ком же еще? Так вот, еще с зимы книжки о сыщике Путилове стали раскупаться хуже, чем прежде. Килин понимал, что они нуждаются в какой-то оригинальной рекламе, и в качестве таковой решил внушить публике, будто сюжеты этих книжечек не вымышлены, а взяты из окружающей действительности. Для начала он выбрал «Загадку медного дьявола». Тогда она еще не вышла из печати. Мадам Каменская была посвящена в его план и в расчете на проценты с продажи заставила мужа сыграть отведенную ему роль.
Согласно этому плану, на первой стадии успешно осуществленному, Зильберфарб и стал свидетелем того, как кучер в черной маске стрелял в Каменского на Караванной. Кучером этим был сам Килин, черную карету он нанял в похоронной конторе Эргеля в Столярном переулке, но Каменский, как они предварительно условились, рассказал Зильберфарбу про неких фанатиков, приговоривших его к смерти. Затем он обещал: «На днях я вам пришлю мою последнюю книжку, из которой вы многое поймете…» Имелась в виду все та же «Загадка медного дьявола». Предполагалось, что к моменту появления сенсационной статьи в «Голосе» она уже поступит в продажу и на гребне скандала мгновенно будет раскуплена.
Все погубила случайность: книжку не удалось отпечатать в срок из-за поломки типографской машины. Если бы удалось, вместе с ней Каменский должен был послать Зильберфарбу письмо, якобы полученное от угрожавших ему фанатиков. Черновик этого письма я и обнаружил при обыске.
— Кто же его писал на самом деле? — спросил Сафронов. — Каменский?
— Нет, Килин.
— А что означали пометы на полях?
— Их, как вы помните, было две: «Не совсем так!» и «Страшно ли? Пожалуй, нет». Обе сделаны рукой Каменского. Первая указывала, что данное место написано не совсем так, как хотелось бы в идеале. Вторая выражала ощущение, что содержащиеся в письме угрозы не воспринимаются, пожалуй, как по-настоящему страшные, неплохо бы придумать что-нибудь поярче. Что-то вроде редакторской правки. Напоминаю, это был черновой вариант. Каменский его забраковал, а сочинить новый они не успели.
— Значит, он не пытался помешать изданию «Загадки медного дьявола»? Килин солгал?
— Разумеется, хотя я сам же его и спровоцировал. Когда я задал ему этот вопрос, он сообразил, что письмо у меня, и не устоял перед соблазном превратить меня в своего агента. Если бы я сообщил о моих подозрениях репортерам, то невольно включился бы в начатую Зильберфарбом рекламную кампанию.
— Итак, — грустно усмехнулся Сафронов, — Священной дружины не существовало в природе. Я верно вас понял?
— Совершенно верно, — кивнул Иван Дмитриевич.
— А как насчет палладистов Бафомета? Если их тоже не было, кто тогда были эти двое в масках?
— Тот, что повыше, — Гайпель, пониже— Константинов. Я подробно проинструктировал их, как себя вести, что и кому говорить. Они купили маски, взяли револьверы и явились к назначенному мною сроку.
— Почему же вы хотели стрелять в собственных агентов?
— Для пущей натуральности, и не в них, естественно, а мимо. Килин должен был поверить, что дело серьезно, что палладисты Бафомета — не фикция. Он уже знал от меня, какие слова произнес Рогов перед смертью, и в конце концов поверил. Правда, не раньше, чем выяснил, сколько им лет. Этого, кстати, я не предусмотрел, пришлось незаметно для всех остальных показать Константинову на пальцах. Другого способа заставить Килина сказать правду у меня не было.
— А найденное вами письмо? Вы могли уличить его по почерку.
— Не мог, потому что письмо написано было измененным почерком. Что касается вдовы, она не желала ни признавать своего участия в этой афере, ни пятнать имя мужа.
— В таком случае кто следил за вами?
— Жандармские филеры. Зейдлиц считал меня соучастником убийства Каменского и на всякий случай установил за мной наружное наблюдение, пешее и конное. Его же люди арестовали Гайпеля. Зейдлиц двое суток продержал его под арестом, все надеялся выпытать что-то такое, что могло бы бросить на меня тень. Когда Гайпель рассказал мне об этом, все мои разрозненные подозрения сложились в цельную картину. Я понял все. Вернее, почти все.
— Зато я многого не понимаю, — сказал Сафронов. — Во-первых, почему этот ваш косорылый преследователь и описанный Каменским член Священной дружины были похожи как две капли воды? Во-вторых, от кого Килин узнал пароль палладистов, если в «Загадке медного дьявола» о нем не упоминается? В-третьих, кто убил обезьяну? В-четвертых…
— Позвольте, вначале я отвечу на эти три вопроса, — остановил его Иван Дмитриевич. — Помните, Каменский говорил Тургеневу, что сюжет последней книжки о Путилове был ему кем-то подсказан?
— Да, и кем же?
— Роговым. Он видел, что фантазия Каменского истощилась, и решил ему помочь. Плодом их совместного творчества стала «Загадка медного дьявола». Не знаю, какова была доля каждого, но могу с уверенностью сказать, что Рогову принадлежали идея и портрет одного из персонажей. Он придал ему черты сходства с жандармским филером, который наблюдал за ним во время прошлогодних студенческих волнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Положение спас Джамби-гелун, От имени Найдан-вана, как всегда, он предложил объехать окрестные улусы, конфисковать там старых и больных верблюдов, а затем ночью, имитируя движущееся в темноте войско, погнать их к стенам и заставить китайцев израсходовать свой и без того ограниченный боезапас. Я не пожалел красок, расписывая гениальность этой древней как мир хитрости.
Все понимали, что скрытая в природе вещей высшая сила не намерена сгонять чужих верблюдов к нам в лагерь, и план был не только принят, но приведен в исполнение с невероятной для монголов оперативностью. В тот день, когда Ергоновой предстояло официально подтвердить или опровергнуть тождество нашего Найдан-вана с тем, которого убили в Петербурге тридцать или сорок лет назад, верблюжья армада была готова к бою. Ждали безлунной ночи.
Под вечер меня с группой штабных офицеров и несколькими ламами пригласили в генеральский аил. Все расселись по чинам, справа и слева от входа. У задней стенки юрты лежали отдельно две стопки подушек-олбоков, неодинаковые по высоте. На той, что пониже, с меньшим числом подушек, сидел Джамби-гелун, более высокую занимал его подопечный. Перед ним расстелен был белый войлок с орнаментом эртни-хээ, «отвращающим всякое зло». Баир-ван восседал немного в стороне, а левее, на женской половине, стоял предназначенный для Ергоновой раскладной стул с парусиновым сиденьем. Она вошла, сопровождаемая одним из прибывших с ней гвардейцев, и по всем правилам этикета, с поправкой на ее пол, приветствовала сначала хозяина юрты, потом его гостей. Ее монгольский был превосходен, но я уже овладел им настолько, что понимал почти все.
«Эжы, — почтительно обратился к ней Баир-ван, — не сердись, что, прежде чем ты скажешь свое слово, я скажу свое. Ты привезла письмо от Богдо, мы верим тебе, но если ты в самом деле видела Найдан-вана, расскажи нам, как он выглядел».
Для монголов описание костюма равносильно портрету. Узнав, что Найдан-ван носил подобающий его титулу желтый дэли и синий шарик чиновника третьего ранга на шапке, Баир-ван вполне этим удовлетворился. «Где ты его видела?»— спросил он. Ергонова ответила, что встречалась и говорила с ним дважды: первый раз в театре, второй — на обеде у начальника Азиатского департамента министерства иностранных дел. «Мой муж, — пояснила она, — состоял переводчиком при посольстве Сюй Чженя. Я присутствовала на этом обеде вместе с мужем…»
Прозвучала какая-то литовская, по всей видимости, фамилия с окончанием на «гайло», в тот же момент Джамби-гелун порывисто встал, сделал шаг по направлению к Ергоновой и неожиданно простерся перед ней в «восьмичленном поклоне», припав к земле восемью частями тела— ступнями, коленями, локтями и кистями рук. Я увидел его мощный, отливающий стальной синевой свежевыбритый затылок.
Затем, разогнув спину, но оставаясь на коленях, он произнес энергичную речь, целиком сводимую к чрезвычайно изысканному и церемонному изъявлению благодарности, предмет которой поначалу от меня ускользал, как и от самой Ергоновой. Заметно было, что она не понимает, в чем состоит ее заслуга. Через минуту я уловил несколько раз повторенное слово «убийца» в сочетании с именем Найдан-вана.
«Ты покарала его убийцу! Ты отомстила за него! — с пафосом восклицал Джамби-гелун, указывая на безмолвного хубилгана. — Он давно узнал тебя, эжы! Обладающий совершенным знанием, он видит, что и ты его узнала…»
Ергонова резко поднялась и вышла на воздух. Я последовал за ней. «Черт знает что такое!» — выругалась она, нервно закусывая мундштук папиросы. «Вы в самом деле кого-то убили?»— осведомился я. У меня и мысли не было, что ответ будет утвердительный, но она кивнула; «Да, я ведь из ссыльных…»
Между тем из юрты послышался баритон Джамби-гелуна, Он пел: «Поклоняемся тебе, величественный, да распространятся дела твои на всякое место и время! Тебе, великому морю, порождающему всякие драгоценности…» Внезапный уход Ергоновой был, вероятно, истолкован в том плане, что она устыдилась своих сомнений в сверхъестественной сущности адресата и героя этого гимна.
«Тебе, — нестройно подхватили оставшиеся в генеральском аиле ламы, — чье знание ясно, как свет… Чье милосердие глубоко, как середина моря… Чьи спасающие силы равны Вачжрапани… Чья мудрость…»
«С тех пор прошло много лет, — снова заговорила Ергонова. — Ума не приложу, откуда ему-то известно? Вы, может быть, в глубине души и допускаете, что этот увалень — реинкарнация Найдан-вана, но я — нет. Чем дольше живешь в Монголии, тем меньше веришь в такие вещи».
«Но чаще о них задумываешься, — улыбнулся я. — По-моему, это одно из немногих мест, где восточная мистика переплетается с западной. Вам не приходилось слышать легенду о том, будто Найдан-ван, как Фауст, продал душу дьяволу?»
«Кто вам это сказал?»— поразилась Ергонова. Голос ее выдавал сильнейшее волнение.
«Еще в Урге, — ответил я, — мне говорил об этом князь Вандан-бэйле. Вы с ним знакомы?»
«Знакома. Что именно он вам говорил?» От нетерпения она даже притопнула ногой.
«Что Найдан-ван в Петербурге заключил договор с дьяволом. В обмен на душу ему обещано было освобождение Халхи от китайцев…»
По реакции Ергоновой я понял, что сказал нечто чрезвычайно для нее важное. Она перебила меня: «Князь говорил вам, откуда он это знает?»
Я объяснил, что могу назвать лишь один из его источников — рассказ малоизвестного, по-моему, писателя Николая Каменского «Театр теней».
Ергонова выплюнула потухшую папиросу и достала новую. Пальцы ее дрожали. «Дайте огня», — попросила она.
Спичка вспыхнула и тотчас погасла. Дул сильный ветер. Я взглянул на небо. Над нами оно было еще чистым, но с севера надвигалась облачная гряда, обещая безлунную и беззвездную ночь.
Баир— ван с группой офицеров тоже вышел из юрты.
«Если ветер не переменится, после полуночи надо начинать», — сказал я.
«Не переменится», — отвечал он, глядя в ту сторону, где ревели согнанные.в лагерь верблюды.
Я сразу догадался, на чем основана его уверенность. Вчера и позавчера ночи стояли ясные, и верблюды были спокойны, словно знали, что задуманная с их участием операция невозможна при яркой луне, а сегодня всю вторую половину дня они жалобно ревели в предчувствии смерти, которую несет им перемена погоды. Это вселяло надежду на успех.
33
Опять прокричал петух. С восточной стороны веранды на фоне посветлевшего неба начали вырисовываться стволы деревьев.
— Надо заметить, почти все из того, в чем он признался, для меня не было новостью, — сказал Иван Дмитриевич.
— Вы о Килине? — спросил Мжельский.
— О ком же еще? Так вот, еще с зимы книжки о сыщике Путилове стали раскупаться хуже, чем прежде. Килин понимал, что они нуждаются в какой-то оригинальной рекламе, и в качестве таковой решил внушить публике, будто сюжеты этих книжечек не вымышлены, а взяты из окружающей действительности. Для начала он выбрал «Загадку медного дьявола». Тогда она еще не вышла из печати. Мадам Каменская была посвящена в его план и в расчете на проценты с продажи заставила мужа сыграть отведенную ему роль.
Согласно этому плану, на первой стадии успешно осуществленному, Зильберфарб и стал свидетелем того, как кучер в черной маске стрелял в Каменского на Караванной. Кучером этим был сам Килин, черную карету он нанял в похоронной конторе Эргеля в Столярном переулке, но Каменский, как они предварительно условились, рассказал Зильберфарбу про неких фанатиков, приговоривших его к смерти. Затем он обещал: «На днях я вам пришлю мою последнюю книжку, из которой вы многое поймете…» Имелась в виду все та же «Загадка медного дьявола». Предполагалось, что к моменту появления сенсационной статьи в «Голосе» она уже поступит в продажу и на гребне скандала мгновенно будет раскуплена.
Все погубила случайность: книжку не удалось отпечатать в срок из-за поломки типографской машины. Если бы удалось, вместе с ней Каменский должен был послать Зильберфарбу письмо, якобы полученное от угрожавших ему фанатиков. Черновик этого письма я и обнаружил при обыске.
— Кто же его писал на самом деле? — спросил Сафронов. — Каменский?
— Нет, Килин.
— А что означали пометы на полях?
— Их, как вы помните, было две: «Не совсем так!» и «Страшно ли? Пожалуй, нет». Обе сделаны рукой Каменского. Первая указывала, что данное место написано не совсем так, как хотелось бы в идеале. Вторая выражала ощущение, что содержащиеся в письме угрозы не воспринимаются, пожалуй, как по-настоящему страшные, неплохо бы придумать что-нибудь поярче. Что-то вроде редакторской правки. Напоминаю, это был черновой вариант. Каменский его забраковал, а сочинить новый они не успели.
— Значит, он не пытался помешать изданию «Загадки медного дьявола»? Килин солгал?
— Разумеется, хотя я сам же его и спровоцировал. Когда я задал ему этот вопрос, он сообразил, что письмо у меня, и не устоял перед соблазном превратить меня в своего агента. Если бы я сообщил о моих подозрениях репортерам, то невольно включился бы в начатую Зильберфарбом рекламную кампанию.
— Итак, — грустно усмехнулся Сафронов, — Священной дружины не существовало в природе. Я верно вас понял?
— Совершенно верно, — кивнул Иван Дмитриевич.
— А как насчет палладистов Бафомета? Если их тоже не было, кто тогда были эти двое в масках?
— Тот, что повыше, — Гайпель, пониже— Константинов. Я подробно проинструктировал их, как себя вести, что и кому говорить. Они купили маски, взяли револьверы и явились к назначенному мною сроку.
— Почему же вы хотели стрелять в собственных агентов?
— Для пущей натуральности, и не в них, естественно, а мимо. Килин должен был поверить, что дело серьезно, что палладисты Бафомета — не фикция. Он уже знал от меня, какие слова произнес Рогов перед смертью, и в конце концов поверил. Правда, не раньше, чем выяснил, сколько им лет. Этого, кстати, я не предусмотрел, пришлось незаметно для всех остальных показать Константинову на пальцах. Другого способа заставить Килина сказать правду у меня не было.
— А найденное вами письмо? Вы могли уличить его по почерку.
— Не мог, потому что письмо написано было измененным почерком. Что касается вдовы, она не желала ни признавать своего участия в этой афере, ни пятнать имя мужа.
— В таком случае кто следил за вами?
— Жандармские филеры. Зейдлиц считал меня соучастником убийства Каменского и на всякий случай установил за мной наружное наблюдение, пешее и конное. Его же люди арестовали Гайпеля. Зейдлиц двое суток продержал его под арестом, все надеялся выпытать что-то такое, что могло бы бросить на меня тень. Когда Гайпель рассказал мне об этом, все мои разрозненные подозрения сложились в цельную картину. Я понял все. Вернее, почти все.
— Зато я многого не понимаю, — сказал Сафронов. — Во-первых, почему этот ваш косорылый преследователь и описанный Каменским член Священной дружины были похожи как две капли воды? Во-вторых, от кого Килин узнал пароль палладистов, если в «Загадке медного дьявола» о нем не упоминается? В-третьих, кто убил обезьяну? В-четвертых…
— Позвольте, вначале я отвечу на эти три вопроса, — остановил его Иван Дмитриевич. — Помните, Каменский говорил Тургеневу, что сюжет последней книжки о Путилове был ему кем-то подсказан?
— Да, и кем же?
— Роговым. Он видел, что фантазия Каменского истощилась, и решил ему помочь. Плодом их совместного творчества стала «Загадка медного дьявола». Не знаю, какова была доля каждого, но могу с уверенностью сказать, что Рогову принадлежали идея и портрет одного из персонажей. Он придал ему черты сходства с жандармским филером, который наблюдал за ним во время прошлогодних студенческих волнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46