— Должно быть, он ушел раньше или незаметно воспользовался черным ходом. Я же не мог видеть оба входа сразу. Но он ушел, тут я могу поклясться. В доме не осталось ни огня, ни свечей, к тому же напоследок мне удалось через щели в ставнях бросить взгляд на помещения обоих этажей. Нигде никого не осталось.
— Это было немного рискованно, ты не считаешь?
Бобо успокаивающе махнул рукой.
— Я проверил все очень быстро. Если бы кто-то и заметил меня, то я бы мгновенно исчез в переулке.
— Ладно. Будем надеяться, что не более заметной будет и наша парочка, вламывающаяся туда сегодня вечером. Встретимся в том переулке через час после заката. Я захвачу светильник.
— Договорились. А что именно мы будем искать?
— Понятия не имею. До встречи.
При моем появлении на первом этаже зазвучали насмешливые аплодисменты по поводу моего позднего пробуждения. Клавдий, обедавший за одним из столов, жестом пригласил меня присоединиться к нему. Необычное испытание. Мне еще не приходилось есть с человеком, в дом которого я собирался нанести тайный визит.
— Есть какие-то вести от вашего брата? — спросил он с беспокойством, показавшимся мне наигранным.
— Пока нет, — ответил я.
— Маловероятно, что вы их дождетесь, — заметил он, набив рот хлебом. — Кораблям сложно добраться сюда в это время года. Ветра нехорошие. Да и кто пойдет на север зимой?
— А может быть, он разгрузится где-нибудь в Греции, чтобы продолжить путь на лошадях.
— Безрассудная затея, — заявил он. — Дороги чертовски опасны, а погода на суше ничуть не лучше. Даже хуже, учитывая предстоящие ему горные перевалы.
— Я верю в него, — уважительно сказал я. — Он доберется сюда.
Отломив очередной кусок хлеба, Клавдий собрал им подливку. Ощущения у меня в животе были еще хуже, чем в голове, их не излечил даже вид обедающего с аппетитом человека.
— А в какие края вы хотели бы направиться? — неожиданно спросил я.
Клавдий озадаченно посмотрел на меня.
— Что вы имеете в виду? — спросил он.
— Ну, вы же можете потерять должность управляющего после выбора регента. Куда вы тогда отправитесь?
Он пожал плечами.
— Меня это мало волнует. Я получу рекомендательные письма и исчезну. Уж наверное, устроюсь где-нибудь. Или у вас есть ко мне предложение?
— До прибытия моего брата у меня нет права делать какие-либо предложения. Но я могу подумать о вашей судьбе, если желаете.
Он закончил и собрался уходить.
— Опять-таки, синьор, мы начинаем переговоры, не имея на то реальных оснований. Подождем до лучших времен.
Он поклонился на прощание, и я встал, ответив ему тем же.
Щурясь в ослепительных лучах безжалостного светила, я нетвердой походкой вышел из ворот на площадь. Там царила полнейшая сумятица, вобравшая в себя беспорядочные выкрики рыночных торговцев и любителей театрального действа. Мой коллега как раз занимался с разномастными чертями, показывая им простейшие акробатические трюки. Я подавил порыв вмешаться в демонстрацию, но с удовольствием отметил, что превосхожу его в этой области шутовства. При всех его ссылках на мои почтенный возраст я еще вполне мог сделать le tour franзais или le tour romain, а ему не хватало гибкости в талии даже для исполнения вращений и кувырков. Когда встречаются двое шутов, то между ними, как правило, возникает такое мелкое соперничество. Более интересным оказался ряд опытов, проводимых сэром Эндрю с его юным подручным Луцием. Рыцарь внимательно слушал, как Себастьян дочитывал свой монолог. В конце руководивший процессом Фабиан крикнул:
— Готовь огонь!
Сэр Эндрю, кивнув, взял три полоски ткани, быстро сплел их в косичку и окунул в какую-то жидкость. Он положил подготовленный фитиль в металлическую лохань и подал Себастьяну знак продолжать речь.
Во время этого монолога сэр Эндрю взял у Луция зажженную свечку и поджег ею конец фитиля. Пламя достигло другого конца через пару секунд после заключительных слов графа.
— Опоздали, сэр Эндрю, — сделал ему замечание Фабиан. — Я хочу, чтобы огонь полыхнул прямо на его последнем слове. Нам нужно напугать грешников и выгнать их из города.
— После этого тут больше нечего будет делать, — проворчал Себастьян.
— Минуточку, — сказал сэр Эндрю. Он выбрал более короткие полоски ткани и повторил процесс плетения и обмакивания. — Какое последнее слово в монологе Иисуса?
— До самого Судного дня, — замогильным голосом произнес Себастьян.
— Повтори снова последнюю строфу, — велел сэр Эндрю.
Себастьян начал декламировать, а сэр Эндрю, слушая с закрытыми глазами, отслеживал рифмованные окончания. Наконец он поджег свечкой новый фитиль, пламя быстро побежало к его концу. Огонь вспыхнул одновременно с концом монолога, и сэр Эндрю, радостно глянув на Фабиана, прошептал:
— Получилось!
— Изумительно, сэр Эндрю, у вас действительно получилось, — поддразнил его Фабиан. — Поистине рождественское чудо. Натурально. Готовьтесь ко второй вспышке после падения ворот. Когда Себастьян…
— Для тебя я граф, ты, надутое дерьмо, — резко бросил Себастьян.
Фабиан, похоже, готов был наброситься на своего господина с кулаками, но лишь глубоко вдохнул и медленно выпустил пар.
— Примите мои извинения, граф, — сказал он. — Когда граф пройдет в адскую пасть, нам понадобится вторая вспышка огня, только пусть он горит подольше, чтобы Иисус успел пройти по сцене к месту следующей дискуссии. Побольше огня и дыма, если вы не возражаете.
— Сделаем пожар до самых небес, — пообещал сэр Эндрю, а Луций восторженно хихикнул.
Купив немного хлеба и сыра, я поднялся по ступеням строящегося собора, подыскивая выгодную позицию для наблюдения за разворачивающимися на площади событиями. Слегка колыхались на ветру полотнища, обтягивающие леса. Я решил выяснить, что происходит за фасадом, и, обнаружив там епископа, поклонился ему.
— Добрый день, пилигрим, — удивленно сказал он. — Вы ищете меня?
— Вовсе нет, сударь, но я рад, что встретил вас. Меня привлек сюда двойной интерес: осмотр этого великолепного сооружения и поиск относительно безветренного местечка на время трапезы. Не желаете ли подкрепиться хлебом с сыром?
Он оживился.
— С удовольствием. Я тоже пришел сюда по двум причинам. Во-первых, чтобы убедиться в надежности защитных покрытий, а во-вторых, чтобы помечтать о том, каким будет наш собор после завершения строительства. Дай мне, Господи, дожить до этого дня! Давайте вместе бросим взгляд в будущее.
Пройдя через дверной проем, мы увидели зачатки стен подземной крипты и контрфорсы, предназначенные для поддержки еще не возведенных сводов. Недостроенные арки обнимали небо, словно руки, воздетые в тщетной мольбе.
— Готика, — заметил я.
Епископ кивнул:
— Такой нынче стиль, верно? Нашему собору, конечно, не сравниться с величественными соборами Германии. У нас здесь слишком мало народу. Но он значительно превзойдет старую церковь.
— А мне больше нравится старая церковь. Она пробуждает чувство сопричастности. Эти же новые, вознесшиеся в небеса громадины словно кричат: «Трепещите, мелкие людишки, глядя в недостижимые райские выси!» Они лишают всех надежд попасть в рай.
Он взглянул на меня с легкой печалью и мягко сказал:
— Сын мой, мы обретаем рай, воздавая хвалы Господу нашему. Может ли быть более похвальное стремление?
Я решил не вступать ни в какие споры на сей счет. Мы немного побеседовали, я поблагодарил епископа за экскурсию и направился обратно к порталу собора. На ступенях вовсю трудились декораторы. Голову дьявола выкрасили красной краской, что придало ей весьма жуткий вид. А для детей придумали великолепное занятие: они увлеченно малевали на ближайшем занавесе свои представления о рае. Я пристроился неподалеку и принялся есть, поглядывая, не следит ли кто-нибудь за Бобо. Или за мной.
Среди зрителей маячил и капитан Перун, как обычно восседавший на лошади. Однако я заметил, что он все-таки отчасти снизошел до грешных земных радостей. Вымученные трюки демонов вызвали на его губах легкую улыбку. Он что, действительно развеселился? Неужели грозный начальник стражи Орсино способен на легкомыслие?
Не под его ли маской скрывается Мальволио? Бывший управляющий определенно имел воинский опыт. Не лишенный ни храбрости, ни силы, в неразберихе последнего крестового похода он легко мог изменить курс и поступить на службу к герцогу, не открывая своего истинного лица. Его нынешнее положение дает ему прекрасную возможность для слежки за Бобо. Однако вряд ли капитана можно обвинить в узости интересов — он явно следит за всеми.
На роль нашего мстителя неплохо подходит и Исаак. Экзотическая внешность является надежной маскировкой, а его должность позволяет попасть в окружение герцога. И в то же время стоит убрать бороду, парик и изменить костюм — и он становится абсолютно неприметным человеком, который может пройти по тенистым закоулкам города, не вызывая ни малейших подозрений. Интересно, что бы он ответил, если заговорить с ним на еврейском языке? Хорошо бы выяснить, обрезан ли он… Вот только сомневаюсь, что мне удастся спрятаться в непосредственной близости от места, где он пристроится справлять малую нужду.
И все-таки я отдавал главенство епископу. Самый благонадежный человек в городе, в отличие от Перуна и Исаака он к тому же лично знает всех прихожан. Благодаря службе в церкви он может с легкостью проникать в прорытые под городом подземелья. Но стал бы Мальволио рисковать возможным разоблачением в случае прибытия другого папского посланца? Впрочем, риск не настолько велик: тайно посланные римские эмиссары редко проявляли праведное рвение, и к тому времени, когда кто-то мог прибыть сюда для проверки этого человека, их воспоминания о внешности настоящего епископа могли сильно подразвеяться.
Так же, как и мои, вдруг подумал я. Минуло уж пятнадцать лет с тех пор, как мы встречались с негодяем Мальволио, и я не мог воскресить в памяти точный образ, чтобы наверняка узнать его. К тому же неизвестно, как поработали над ним годы. Лучше всего мне помнился его голос, но ведь и голос мог со временем измениться, либо его могли изменить намеренно.
А может, вообще надо искать в другой стороне, к примеру, выяснить, куда подевался тот таинственный обитатель публичного дома, о котором разведал Бобо? Я устал ждать, когда наш враг выдаст себя. Я готов был сам выйти на сцену.
Зайдя в лавку, я купил лист бумаги красивого темного оттенка. Нужно завернуть подарки, сообщил я продавцу. Однако до подарков дело не дошло. Глянув на низкое солнце, я поспешил вернуться в мое жилище и извлек из тайника свою шутовскую сумку. Никаких следов чужого любопытства. Хороший знак! Вытащив из сумки маленький светильник и несколько свечек, я отрезал подходящий кусок темной бумаги и, обернув им три стороны светильника, соорудил воровской фонарь. Потом быстро сбежал в таверну, наспех пообедал и выпил всего один бокал вина, к удивлению и ощутимому денежному разочарованию моего хозяина.
Протиснувшись обратно к себе в комнату, я зажег свечу, вставил ее в фонарь и спрятал его под плащом. Черная лестница вывела меня к конюшне. Оттуда донеслось приветливое ржание Зевса, и мне пришлось шикнуть на него. Но он, своенравный упрямец, заржал еще громче. Миновав городские ворота, я натянул капюшон на голову и повернул к строящемуся собору. Вокруг не было ни души.
Время я отмерил, пересказав про себя одну старую историю, которая, судя по моему опыту, занимала около часа. Потом скользнул за старую церковь и, дождавшись прохода стражников Перуна, быстро перебежал в переулок за контору управляющего.
Бобо еще не появился. Вблизи не горело никаких факелов, а на небе маячил лишь худосочный месяц. Я уже собрался рискнуть и вытащить фонарь, как вдруг темная груда возле кучи мусора зашевелилась и поднялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39