— Ну а у тебя, как всегда, животик, но ни одного седого волоска. Мне кажется, мы с тобой расстались только вчера.
— Льстец! Мне уже за шестьдесят. Не доверяй внешности, я седею изнутри.
Вспомнив о присутствии Петруса, Ван Эйк воскликнул:
— Собрат Петрус Кристус! Он пока молод, но, поверьте, от него многого можно ждать.
Явно смущенный Петрус поздоровался с обоими мужчинами, а Ван Эйк крикнул в сторону:
— Маргарет! Иди-ка посмотри, кто к нам пришел! — Яну он приказал: — А теперь оставь нас. Продолжай работать над автопортретом, который еще не закончен.
Мальчик исчез, а в дверях появилась Маргарет.
— Какое счастье снова увидеть вас! — И сразу же спросила Кампена: — Как поживает дама Изабель?
— Хорошо. Только скучно ей без ребенка.
— Охотно верю. Но между нами, разве не предпочли вы бурную жизнь?
На лице турнейца появилось удивленное выражение.
— Не вижу, чем политика могла бы помешать мне быть внимательным отцом.
— Э, нет, — произнес Ван Эйк, — тебе не хватает самооценки. Трудно представить, что стало бы с твоим потомством после осуждения, которому ты подвергся за участие в мятеже против засилья аристократов. Бегство в Прованс… запрещение участвовать в общественной деятельности, изгнание на год из Турне…
— Насчет последнего ты ошибаешься. Я отделался штрафом.
Ван Эйк не очень убедительно согласился. Он знал, что не только политические злоключения отражались на жизни его друга. Последнее осуждение явилось результатом внебрачной связи с молодой француженкой Лоранс Полет.
— А вы, Рожье, — поинтересовалась Маргарет, — вы все еще живете среди «kiekenfretters» — «пожирателей цыплят»?
— Да, в Брюсселе. Уже пять лет. Но я серьезно подумываю перебраться в Италию. В Рим скорее всего.
— Бог мой! По какой причине?
— Потому что мне уже стукнуло сорок и пришло время повидать мир.
— Он прав, — одобрил Ван Эйк. — Короткие путешествия не приносят вдохновения. А в Риме делаются чудесные вещи. Во время последней поездки я встретил…
— Прости, — прервала его Маргарет. — Вы, разумеется, отужинаете с нами?
Они согласились.
— Мы даже злоупотребим вашим гостеприимством, уточнил Кампен. — Прежде чем прийти к вам, мы обегали все гостиницы и постоялые дворы и нигде не нашли ни одной свободной комнаты.
— Неудивительно. Сегодня начало ярмарки, и Брюгге захвачен торгашами, прибывшими со всей Европы. Но не беспокойтесь, мы выйдем из положения… Сейчас я вас покину: служанка ждет моих распоряжений.
Едва Маргарет вышла, Ван Эйк продолжил:
— Итак, я говорил, что встретил там весьма интересных художников. Они, конечно, еще не овладели искусством искусств, как мы. Но их успехи в работе с темперой достойны похвалы.
Странно, но восхищение художника не вызвало ответного восторга. Оба мужчины только слушали. Было заметно, что их мысли далеко отсюда. Мэтр подумал, что, вероятно, сказывается усталость от поездки, а возможно, такое демонстративное равнодушие вызвано тайным чувством соперничества, дремавшим в каждом фламандском художнике и просыпавшимся, когда при нем говорили о художниках с юга; впрочем, чувство это было взаимным. И все же перед ним сидели два великих художника. У Робера Кампена была большая мастерская, из которой вышли художники неоспоримых качеств; среди них… Рожье. Известность Кампена еще только росла, и хотя сегодня он переживал не лучшее время своей жизни, его слава среди молодых художников не уменьшалась. Что касается Рожье, то, несмотря на молодость, он был уже знаменит, богат и осыпан милостями больше, чем Кампен.
Пребывая в неведении, Ван Эйк предпочел сменить тему:
— Скажи-ка, Рожье, правду говорят, что твой старший сын стал монахом картезианского ордена в Герине?
— Да. Он сделал то, что должен был сделать я в молодые годы.
— Фландрия лишилась бы великого художника, и мы никогда бы не любовались твоим величественным «Благовещением».
Ван Эйк чуть не отпустил шутливое замечание по поводу двух деталей этого произведения, полностью «заимствованных», по его мнению, с написанной им самим картины четы Арнольфини, — в частности, пурпурный цвет кровати и чеканка на паникадиле, — но удержался, предвидя реакцию, которую вызовет такое замечание.
— Долго ли собираетесь пробыть в Брюгге? Ярмарка…
Он не закончил фразы. Рожье Ван дер Вейден быстро встал и подошел к окну, будто чего-то остерегаясь. Его движение только утвердило Ван Эйка в его опасениях.
— Что случилось? — Он повернулся к Кампену: — Вы здесь не случайно, не так ли? Не ради удовольствия?
Турнеец заморгал, словно его выдернули из сна:
— Ты не ошибаешься. Происходит нечто серьезное. Ты, очевидно, в курсе событий, потрясающих Фландрию вот уже несколько месяцев.
— Ты имеешь в виду смерть наших собратьев? Это трагедия, я знаю. Какой-нибудь сумасшедший…
— Увы, нет. Здесь видна не рука сумасшедшего, еще меньше — не отдельный случай. Дело гораздо серьезнее. Один из моих подмастерьев подвергся нападению четыре дня назад. В тот же день, что и Николас Слутер, и практически в тот же час. Он все еще находится между жизнью и смертью.
Ван Эйк изумленно уставился на него:
— Это невероятно…
— И тем не менее это правда, — подтвердил Ван дер Вейден. — Он холодно добавил: — Думаю, придет и моя очередь. — И вынул из сумочки сложенное письмо. — На, читай.
— «Мы не варвары. Отрекись, твоя душа предназначена всемогущему Богу». Но что это значит?
— Я много размышлял. Думаю, угроза связана с моим планом отъезда в Рим.
— Рим? Варварская страна?
— Другого объяснения я не вижу.
— Что-то необычное! Но почему? За что? Убийца…
— Убийцы, — уточнил Кампен. — Я не наделен сатанинской властью, поэтому не могу понять, каким образом один и тот же тип может одновременно находиться в разных местах в один день и в один час.
— В таком случае где же тут связь с Римом? С Италией?
Молчание было ему ответом.
— Месть? — предположил Петрус.
— Маловероятно! — бросил Рожье. — Между жертвами на первый взгляд нет ничего общего, кроме живописи.
День клонился к вечеру, темнело, лица просматривались лишь частично.
Кампен спросил:
— А ты, Ян, не получал угрозы?
После неуловимого колебания мэтр ответил:
— Нет. Похоже, эти преступления имеют отношение к Италии. Вы намеревались поехать туда. Может быть, это предупреждение?
— Слутер вынашивал такой план?
— Чтобы узнать, мы должны спросить его вдову. Только она может ответить. И…
— Вспомнил! Слутер был женат на флорентийке…
— Опять Италия, — заметил Рожье. — И сразу задал вопрос Кампену: — А твой подмастерье?
— Он ни разу не упомянул об этой стране. К тому же я полагаю несвоевременным уезжать за границу в начале последнего года обучения.
Ван Эйк поднял руки и устало уронил их:
— Ладно. Что вы предлагаете? Если вы проделали такой путь, значит, подумали о решении.
— Действительно, — сказал Рожье. — Он коротко вздохнул и выпалил: — Герцог!
Глаза Ван Эйка расширились.
— Разве ты еще не числишься у него оруженосцем? Не покровительствует ли он тебе вот уже пятнадцать лет? Он — покровитель искусств. Он не откажется прийти к нам на помощь, особенно если ты, его доверенное лицо, походатайствуешь за нас.
— Извини, но я плохо тебя понимаю. Каким образом он может остановить убийцу или убийц? Не воображаешь ли ты, что к каждому из нас герцог приставит отряд лучников? Или выставит вокруг наших жилищ кордон преданных сержантов?
На этот раз слово взял Кампен:
— Замок Принценхоф. Если бы он разрешил нам в нем поселиться, мы были бы в безопасности.
— Это несерьезно! — запротестовал Петрус. — Допустим, герцог благосклонно отнесется к вашей просьбе. Так вы что, собираетесь провести остаток жизни за стенами Принценхофа? С детьми? С женами?
— Он прав, — поддержал Ван Эйк. — Такое немыслимо!
— Ты предпочитаешь умереть с перерезанным горлом?
— Смерти я не боюсь. Для меня лучше сто раз умереть на свободе, чем запереться в тюрьме, даже позолоченной.
— Это твое право. А вот мы так не думаем, Ян.
— Так подумайте, черт побери! В вашем решении нет смысла. Сколько времени проживете вы за закрытыми дверями? Месяц, десять лет? Что станет с вашими мастерскими? И это не считая того, что в какой-нибудь день вам понадобится выйти из Принценхофа.
— Ты не совсем понимаешь. Нам нужно выиграть время. Рано или поздно власти схватят этих типов. Они не смогут бесконечно сеять смерть. Они уже совершили первую ошибку, не прикончив моего подмастерья. Если он выживет, то назовет нам приметы убийцы, а может, и самого убийцу. Это будет началом конца.
Хотя и неудовлетворенный ответом, Ван Эйк все же высказал свое мнение:
— Так и быть. Я сделаю, что вы хотите. В конце концов, апартаменты Принценхофа роскошны, еда там отменная, вы будете утопать в цветах, фруктах и благовониях. Встреча с герцогом у меня назначена на завтра, в полдень. Я сообщу вам о его решении. — Напряжение немного спало, и он с хитринкой добавил: — Советую держать ухо востро; есть нечто, ценимое герцогом больше искусства: женщины. Так что не спускайте глаз с ваших жен.
Он проворно поднялся.
— А теперь к столу. Ужин уже готов. Хороший глоток пива благотворно подействует на вас.
У притаившегося за дверью Яна, с наброском в руках, было бледное лицо. В его ушах колотились фразы, которые он подслушал:
« — Ты получал угрозы?
— Нет. Похоже, эти преступления связаны с Италией».
Ван Эйк солгал! Нет сомнения, что он сделал это умышленно. Зачем?
Он отошел от двери, и его взгляд устремился на стену, где еще угадывался след тех непонятных слов:
«Tras las angustias de la muerte, los horrores del infierno! Volveremos!»
ГЛАВА 9
Вот уже несколько часов Ян вертелся в своей кровати: сон не шел. Он в ярости швырнул подушку через всю комнату. Во рту у него пересохло, подташнивало; глоток холодной воды, может быть, успокоил бы его. Ян встал с кровати, зажег свечу. В колеблющемся свете фитилька лестница, ведущая на первый этаж, казалась колодцем, полным тайн. Босиком он спустился по деревянным ступенькам; последняя приветствовала его скрипом, поздравляя с благополучным прибытием к месту назначения.
Осторожно, чтобы ничего не опрокинуть, Ян проскользнул в кухню. Там-то он и услышал глухой стук, расколовший тишину. Он застыл на месте, прислушался. Домочадцы спали без задних ног. Откуда этот стук? Ян мог поклясться, что тот донесся из мастерской. Ван Эйк, должно быть, все еще возился со своими пробирками и перегонными аппаратами. Ян колебался. А если набраться смелости, пойти и задать ему мучавшие его вопросы? Чем он рискует? Ничем. Разве что его выпроводят. Ян повернулся и стал подниматься. Подойдя к порогу мастерской, он в нерешительности остановился. За небольшой застекленной дверью призрачным пятном выделялся тополь, росший в центре садика.
В глубине, справа, через щелочку приоткрытой двери «собора» просачивался свет, но не слышно было ни позвякивания переставляемых стекляшек, ни шелеста переворачиваемых страниц.
— Отец? — шепнул Ян.
Молчание. Тревожное чувство охватило его.
— Мэтр Ван Эйк?
Опять молчание.
Ян с трудом проглотил слюну, легонько толкнул створку и заглянул в щель. Не увидев ничего — только подсвечник с коптящей свечой, стоявший рядом со стеклянным кубом, — он вошел.
Ван Эйк лежал на полу; одна рука на груди, другая вытянута вдоль тела.
Испугавшись, Ян бросился к художнику, но какая-то рука, возникшая ниоткуда, толкнула его вперед так сильно, что он не удержался на ногах. Ян попытался встать, но, хватаясь за что попало, столкнул на пол перегонный куб с жидкостью, который разбился вдребезги. Ноги скользнули по мокрому полу, и он со всего размаха ударился лбом об угол стола; ему показалось, что его череп взорвался.
* * *
В желтоватом свете свечей чернота в глазах понемногу отступала. Ян моргнул.
— Наконец-то! Он приходит в сознание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Льстец! Мне уже за шестьдесят. Не доверяй внешности, я седею изнутри.
Вспомнив о присутствии Петруса, Ван Эйк воскликнул:
— Собрат Петрус Кристус! Он пока молод, но, поверьте, от него многого можно ждать.
Явно смущенный Петрус поздоровался с обоими мужчинами, а Ван Эйк крикнул в сторону:
— Маргарет! Иди-ка посмотри, кто к нам пришел! — Яну он приказал: — А теперь оставь нас. Продолжай работать над автопортретом, который еще не закончен.
Мальчик исчез, а в дверях появилась Маргарет.
— Какое счастье снова увидеть вас! — И сразу же спросила Кампена: — Как поживает дама Изабель?
— Хорошо. Только скучно ей без ребенка.
— Охотно верю. Но между нами, разве не предпочли вы бурную жизнь?
На лице турнейца появилось удивленное выражение.
— Не вижу, чем политика могла бы помешать мне быть внимательным отцом.
— Э, нет, — произнес Ван Эйк, — тебе не хватает самооценки. Трудно представить, что стало бы с твоим потомством после осуждения, которому ты подвергся за участие в мятеже против засилья аристократов. Бегство в Прованс… запрещение участвовать в общественной деятельности, изгнание на год из Турне…
— Насчет последнего ты ошибаешься. Я отделался штрафом.
Ван Эйк не очень убедительно согласился. Он знал, что не только политические злоключения отражались на жизни его друга. Последнее осуждение явилось результатом внебрачной связи с молодой француженкой Лоранс Полет.
— А вы, Рожье, — поинтересовалась Маргарет, — вы все еще живете среди «kiekenfretters» — «пожирателей цыплят»?
— Да, в Брюсселе. Уже пять лет. Но я серьезно подумываю перебраться в Италию. В Рим скорее всего.
— Бог мой! По какой причине?
— Потому что мне уже стукнуло сорок и пришло время повидать мир.
— Он прав, — одобрил Ван Эйк. — Короткие путешествия не приносят вдохновения. А в Риме делаются чудесные вещи. Во время последней поездки я встретил…
— Прости, — прервала его Маргарет. — Вы, разумеется, отужинаете с нами?
Они согласились.
— Мы даже злоупотребим вашим гостеприимством, уточнил Кампен. — Прежде чем прийти к вам, мы обегали все гостиницы и постоялые дворы и нигде не нашли ни одной свободной комнаты.
— Неудивительно. Сегодня начало ярмарки, и Брюгге захвачен торгашами, прибывшими со всей Европы. Но не беспокойтесь, мы выйдем из положения… Сейчас я вас покину: служанка ждет моих распоряжений.
Едва Маргарет вышла, Ван Эйк продолжил:
— Итак, я говорил, что встретил там весьма интересных художников. Они, конечно, еще не овладели искусством искусств, как мы. Но их успехи в работе с темперой достойны похвалы.
Странно, но восхищение художника не вызвало ответного восторга. Оба мужчины только слушали. Было заметно, что их мысли далеко отсюда. Мэтр подумал, что, вероятно, сказывается усталость от поездки, а возможно, такое демонстративное равнодушие вызвано тайным чувством соперничества, дремавшим в каждом фламандском художнике и просыпавшимся, когда при нем говорили о художниках с юга; впрочем, чувство это было взаимным. И все же перед ним сидели два великих художника. У Робера Кампена была большая мастерская, из которой вышли художники неоспоримых качеств; среди них… Рожье. Известность Кампена еще только росла, и хотя сегодня он переживал не лучшее время своей жизни, его слава среди молодых художников не уменьшалась. Что касается Рожье, то, несмотря на молодость, он был уже знаменит, богат и осыпан милостями больше, чем Кампен.
Пребывая в неведении, Ван Эйк предпочел сменить тему:
— Скажи-ка, Рожье, правду говорят, что твой старший сын стал монахом картезианского ордена в Герине?
— Да. Он сделал то, что должен был сделать я в молодые годы.
— Фландрия лишилась бы великого художника, и мы никогда бы не любовались твоим величественным «Благовещением».
Ван Эйк чуть не отпустил шутливое замечание по поводу двух деталей этого произведения, полностью «заимствованных», по его мнению, с написанной им самим картины четы Арнольфини, — в частности, пурпурный цвет кровати и чеканка на паникадиле, — но удержался, предвидя реакцию, которую вызовет такое замечание.
— Долго ли собираетесь пробыть в Брюгге? Ярмарка…
Он не закончил фразы. Рожье Ван дер Вейден быстро встал и подошел к окну, будто чего-то остерегаясь. Его движение только утвердило Ван Эйка в его опасениях.
— Что случилось? — Он повернулся к Кампену: — Вы здесь не случайно, не так ли? Не ради удовольствия?
Турнеец заморгал, словно его выдернули из сна:
— Ты не ошибаешься. Происходит нечто серьезное. Ты, очевидно, в курсе событий, потрясающих Фландрию вот уже несколько месяцев.
— Ты имеешь в виду смерть наших собратьев? Это трагедия, я знаю. Какой-нибудь сумасшедший…
— Увы, нет. Здесь видна не рука сумасшедшего, еще меньше — не отдельный случай. Дело гораздо серьезнее. Один из моих подмастерьев подвергся нападению четыре дня назад. В тот же день, что и Николас Слутер, и практически в тот же час. Он все еще находится между жизнью и смертью.
Ван Эйк изумленно уставился на него:
— Это невероятно…
— И тем не менее это правда, — подтвердил Ван дер Вейден. — Он холодно добавил: — Думаю, придет и моя очередь. — И вынул из сумочки сложенное письмо. — На, читай.
— «Мы не варвары. Отрекись, твоя душа предназначена всемогущему Богу». Но что это значит?
— Я много размышлял. Думаю, угроза связана с моим планом отъезда в Рим.
— Рим? Варварская страна?
— Другого объяснения я не вижу.
— Что-то необычное! Но почему? За что? Убийца…
— Убийцы, — уточнил Кампен. — Я не наделен сатанинской властью, поэтому не могу понять, каким образом один и тот же тип может одновременно находиться в разных местах в один день и в один час.
— В таком случае где же тут связь с Римом? С Италией?
Молчание было ему ответом.
— Месть? — предположил Петрус.
— Маловероятно! — бросил Рожье. — Между жертвами на первый взгляд нет ничего общего, кроме живописи.
День клонился к вечеру, темнело, лица просматривались лишь частично.
Кампен спросил:
— А ты, Ян, не получал угрозы?
После неуловимого колебания мэтр ответил:
— Нет. Похоже, эти преступления имеют отношение к Италии. Вы намеревались поехать туда. Может быть, это предупреждение?
— Слутер вынашивал такой план?
— Чтобы узнать, мы должны спросить его вдову. Только она может ответить. И…
— Вспомнил! Слутер был женат на флорентийке…
— Опять Италия, — заметил Рожье. — И сразу задал вопрос Кампену: — А твой подмастерье?
— Он ни разу не упомянул об этой стране. К тому же я полагаю несвоевременным уезжать за границу в начале последнего года обучения.
Ван Эйк поднял руки и устало уронил их:
— Ладно. Что вы предлагаете? Если вы проделали такой путь, значит, подумали о решении.
— Действительно, — сказал Рожье. — Он коротко вздохнул и выпалил: — Герцог!
Глаза Ван Эйка расширились.
— Разве ты еще не числишься у него оруженосцем? Не покровительствует ли он тебе вот уже пятнадцать лет? Он — покровитель искусств. Он не откажется прийти к нам на помощь, особенно если ты, его доверенное лицо, походатайствуешь за нас.
— Извини, но я плохо тебя понимаю. Каким образом он может остановить убийцу или убийц? Не воображаешь ли ты, что к каждому из нас герцог приставит отряд лучников? Или выставит вокруг наших жилищ кордон преданных сержантов?
На этот раз слово взял Кампен:
— Замок Принценхоф. Если бы он разрешил нам в нем поселиться, мы были бы в безопасности.
— Это несерьезно! — запротестовал Петрус. — Допустим, герцог благосклонно отнесется к вашей просьбе. Так вы что, собираетесь провести остаток жизни за стенами Принценхофа? С детьми? С женами?
— Он прав, — поддержал Ван Эйк. — Такое немыслимо!
— Ты предпочитаешь умереть с перерезанным горлом?
— Смерти я не боюсь. Для меня лучше сто раз умереть на свободе, чем запереться в тюрьме, даже позолоченной.
— Это твое право. А вот мы так не думаем, Ян.
— Так подумайте, черт побери! В вашем решении нет смысла. Сколько времени проживете вы за закрытыми дверями? Месяц, десять лет? Что станет с вашими мастерскими? И это не считая того, что в какой-нибудь день вам понадобится выйти из Принценхофа.
— Ты не совсем понимаешь. Нам нужно выиграть время. Рано или поздно власти схватят этих типов. Они не смогут бесконечно сеять смерть. Они уже совершили первую ошибку, не прикончив моего подмастерья. Если он выживет, то назовет нам приметы убийцы, а может, и самого убийцу. Это будет началом конца.
Хотя и неудовлетворенный ответом, Ван Эйк все же высказал свое мнение:
— Так и быть. Я сделаю, что вы хотите. В конце концов, апартаменты Принценхофа роскошны, еда там отменная, вы будете утопать в цветах, фруктах и благовониях. Встреча с герцогом у меня назначена на завтра, в полдень. Я сообщу вам о его решении. — Напряжение немного спало, и он с хитринкой добавил: — Советую держать ухо востро; есть нечто, ценимое герцогом больше искусства: женщины. Так что не спускайте глаз с ваших жен.
Он проворно поднялся.
— А теперь к столу. Ужин уже готов. Хороший глоток пива благотворно подействует на вас.
У притаившегося за дверью Яна, с наброском в руках, было бледное лицо. В его ушах колотились фразы, которые он подслушал:
« — Ты получал угрозы?
— Нет. Похоже, эти преступления связаны с Италией».
Ван Эйк солгал! Нет сомнения, что он сделал это умышленно. Зачем?
Он отошел от двери, и его взгляд устремился на стену, где еще угадывался след тех непонятных слов:
«Tras las angustias de la muerte, los horrores del infierno! Volveremos!»
ГЛАВА 9
Вот уже несколько часов Ян вертелся в своей кровати: сон не шел. Он в ярости швырнул подушку через всю комнату. Во рту у него пересохло, подташнивало; глоток холодной воды, может быть, успокоил бы его. Ян встал с кровати, зажег свечу. В колеблющемся свете фитилька лестница, ведущая на первый этаж, казалась колодцем, полным тайн. Босиком он спустился по деревянным ступенькам; последняя приветствовала его скрипом, поздравляя с благополучным прибытием к месту назначения.
Осторожно, чтобы ничего не опрокинуть, Ян проскользнул в кухню. Там-то он и услышал глухой стук, расколовший тишину. Он застыл на месте, прислушался. Домочадцы спали без задних ног. Откуда этот стук? Ян мог поклясться, что тот донесся из мастерской. Ван Эйк, должно быть, все еще возился со своими пробирками и перегонными аппаратами. Ян колебался. А если набраться смелости, пойти и задать ему мучавшие его вопросы? Чем он рискует? Ничем. Разве что его выпроводят. Ян повернулся и стал подниматься. Подойдя к порогу мастерской, он в нерешительности остановился. За небольшой застекленной дверью призрачным пятном выделялся тополь, росший в центре садика.
В глубине, справа, через щелочку приоткрытой двери «собора» просачивался свет, но не слышно было ни позвякивания переставляемых стекляшек, ни шелеста переворачиваемых страниц.
— Отец? — шепнул Ян.
Молчание. Тревожное чувство охватило его.
— Мэтр Ван Эйк?
Опять молчание.
Ян с трудом проглотил слюну, легонько толкнул створку и заглянул в щель. Не увидев ничего — только подсвечник с коптящей свечой, стоявший рядом со стеклянным кубом, — он вошел.
Ван Эйк лежал на полу; одна рука на груди, другая вытянута вдоль тела.
Испугавшись, Ян бросился к художнику, но какая-то рука, возникшая ниоткуда, толкнула его вперед так сильно, что он не удержался на ногах. Ян попытался встать, но, хватаясь за что попало, столкнул на пол перегонный куб с жидкостью, который разбился вдребезги. Ноги скользнули по мокрому полу, и он со всего размаха ударился лбом об угол стола; ему показалось, что его череп взорвался.
* * *
В желтоватом свете свечей чернота в глазах понемногу отступала. Ян моргнул.
— Наконец-то! Он приходит в сознание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39