Смышленые, веселые глаза окружала сеть морщинок, свидетельствующих о добродушии, свойственном людям, ведущим простую здоровую жизнь на свежем воздухе. Он был лет на двадцать моложе своего двоюродного брата из лазарета в Шрусбери. Хозяин подал на стол хлеб, овечий сыр и сморщенные, но сладкие яблоки.
— Так, стало быть, Рис еще жив? Он славный старик! Я не раз вспоминал о нем. Вообще-то он приходился двоюродным братом не мне, а моей покойной матушке, но это не важно, я его хорошо знал. Ему ведь, пожалуй, скоро восемьдесят стукнет. Видать, неплохо ему в монастыре живется. Брат, будь добр, отвези ему от меня фляжку настойки. Она у меня хорошая, сам очищаю. В стужу не худо погреть старые кости, а она и память не отшибает. Это ж надо, подумать только, он всех нас помнит! Мой брат? Ну конечно, я обязательно передам поклон Овейну при встрече. У него добрая жена и сыновья уже взрослые. Ты скажи старику, что старший — его Элисом зовут — по весне жениться надумал. Да я брата послезавтра увижу, у него тяжба решается в Лансилине, в общинном суде.
— Мне об этом в Малийли говорили, — кивнул Кадфаэль, — желаю ему успеха.
— Он уверяет, что Гивел Фихан, что живет по соседству, передвинул один из его межевых столбов, и, скажу тебе по совести, так, конечно, и есть, хотя я не стал бы ручаться, что Овейн не проделывал с Гивелом того же. Они издавна эдак забавляются, по-соседски... Впрочем, что я тебе толкую, — ты же сам из Уэльса. Как суд рассудит, так они и поступят, безо всяких обид. Помирятся за милую душу, да еще и выпьют вместе на Рождество.
— Всем бы нам так, — заметил Кадфаэль. Довольно скоро он любезно, как мог, распрощался, объяснив хозяину, что его ждут и другие дела, а дни нынче коротки, и уехал, держа путь вдоль берега маленькой речушки. На душе у монаха стало легче от встречи с простым, честным и доброжелательным человеком. Маленькая фляжка со собственноручно очищенным Кинфритом напитком болталась в суме, и Кадфаэль был рад, что склянку с остатками отравы оставил в Ридикросо.
Монах выехал из ущелья и перед ним открылась долина Кинллайта. Извилистая тропка, отчетливо видневшаяся в густой траве, выводила к броду через неглубокую протоку. Переправившись через речушку, Кадфаэль поехал вдоль склона, поросшего лесом. Летом, среди пышной листвы, низенький бревенчатый домишко углядеть было бы нелегко, но сейчас, когда листья опали, он был ясно виден сквозь кружево голых ветвей: притулился на склоне, точно курочка на насесте. Высокая трава подступала к самой изгороди. Со стороны дороги калитки не было, и Кадфаэль пустил лошадь по траве, огибая забор. Неожиданно из-за угла дома, неторопливо пощипывая травку, вышла кобыла — такая же рослая и неказистая, как та, на которой ехал он сам, но, судя по всему, несколькими годами старше. Монах уставился на нее и оторопел, а потом спешился прямо в жесткую, сухую траву.
«Да нет же, — думал он, — мало ли лошадей можно так назвать: костлявая, пегая кляча. Хотя эта уж точно кляча, и такая пегая, что дальше некуда. Сейчас посмотрим: не кличут же их всех одинаково».
Кадфаэль отпустил уздечку и направился к кобыле, которая продолжала пастись, удостоив его разве что единственным взглядом. Подойдя поближе, монах тихонько окликнул ее: «Джафет!»
Пегая лошадь навострила длинные уши и, вытянув тощую шею, дружелюбно повернула морду и фыркнула — кличка была ей знакома. Решив, что не ошиблась, кобыла доверчиво потянулась к ладони Кадфаэля. Он ласково погладил ее и потрепал по холке, приговаривая: «Джафет, Джафет — ты-то что здесь поделываешь?»
Лошадь стояла спокойно, не перебирая ногами, но монах услышал шелест сухой травы и обернулся. Из-за угла дома показался почтенного вида старец: высокий, седовласый и седобородый, с кустистыми черными бровями, глаза у него были ярко-голубые, как зимнее небо над головой. На нем было простое домотканое платье, но благодаря росту и осанке старика сермяга казалась кардинальской мантией.
— Сдается мне, — промолвил Кадфаэль, глядя на старца и не отнимая руки от склоненной шеи Джафет, — что ты и есть Ифор, сын Моргана. Мое имя брат Кадфаэль, а некогда меня называли Кадфаэль, сын Мейлира, сына Дафидда из Трефрива. Я привез тебе весточку от Риса, сына Гриффита, брата твоей жены, которого теперь зовут братом Рисом из Шрусберийского аббатства.
Старец заговорил, и голос у него оказался глубоким, звучным и удивительно музыкальным.
— Ты уверен, брат, что у тебя весть для меня, а не для моего гостя?
— Меня просили заехать к тебе, — отвечал Кадфаэль, — но теперь у меня найдется что сказать вам обоим. И первое, что я тебе посоветую, — убери эту лошадь с глаз долой. Я о ней только раз слышал, и то сразу узнал, а другие, может статься, не дурней меня.
Старик устремил на монаха долгий взгляд проницательных голубых глаз.
— Заходи в дом, — промолвил он наконец, повернулся и пошел вперед. Но Кадфаэль последовал за ним лишь после того, как завел Джафет на задний двор и привязал на короткую привязь, чтобы кобылу не могли увидеть с дороги.
В пахнувшей дымом и деревом хижине царил полумрак. Старик стоял, покровительственно положив руку на плечо Эдвина. Парнишка, похоже проникся величавым достоинством старца, и старался держаться так же, как он, подражая гордой осанке и безмятежному спокойствию его взгляда.
— Мальчик говорит, что ты его друг, — промолвил Ифор, — я его друзья всегда желанные гости в этом доме.
— Брат Кадфаэль был добр ко мне, — сказал Эдвин по-валлийски, — и Эдви, моему племяннику, он тоже помог — Меуриг мне все рассказал. Мне повезло на добрых друзей. Но как ты сумел меня разыскать?
— А я тебя и не искал, — отозвался Кадфаэль. — На самом деле, я совсем не хотел знать, куда тебя угораздило спрятаться, и сюда я приехал не за тобой. Заглянуть к Ифору, сыну Моргана, меня попросил один старый монах — тот самый, которого вы навещали в лазарете вместе с Меуригом. Ифор, это брат твоей жены — Рис, сын Гриффита, он еще жив, и для своих лет чувствует себя неплохо. Он не забыл свою родню, хотя давно не бывал в этих краях, и думаю, теперь вряд ли выберется. Я уже побывал у Кинфрита, сына Риса, передал ему поклон старика и просил при случае поклониться от него Овейну. А если здесь остался еще кто-нибудь из его родных или друзей, то, будь добр, передай им, что старый Рис не позабыл, какой он крови, и помнит родную землю, как и всех, чьи корни здесь.
— Да, он такой, старина Рис, — откликнулся Ифор, тепло улыбнувшись, — он всегда был верен своему роду, любил мою девочку, да и всех детишек в нашем клане — своих-то у него не было. Бедняга рано потерял жену, а то, глядишь, и до сих пор жил бы с нами. Присядь, брат, и расскажи, как он поживает. Я буду признателен, если ты передашь ему поклон от меня.
— Я думаю, что Меуриг, когда привез сюда Эдвина, многое тебе поведал, — промолвил Кадфаэль, усаживаясь на скамью рядом с хозяином, — я мало что смогу добавить. А разве он не здесь, с вами?
— Внука сейчас нет, — ответил Ифор, — он навещает своих родичей и соседей в округе, давно ведь с ними не виделся. Скорее всего, вернется домой через несколько дней. Он и верно, говорил мне, что заходил в лазарет к старику Рису с мальчиком, но так, упомянул мимоходом. Он и пробыл-то здесь всего с час — разве молодых дома удержишь? Ну ладно, вернется — тогда и потолкуем.
Кадфаэлю пришло в голову, что ему самому, пожалуй, не стоит здесь засиживаться. Выезжая из Шрусбери, он и в мыслях не имел, что за ним могут послать соглядатаев, но слишком уж просто удалось ему обнаружить убежище Эдвина, и это заронило в душу сомнение. Он-то, конечно, никак не ожидал встретить парнишку здесь, да и вообще не искал его, но даже Хью Берингар, не говоря уже о сержанте, вполне мог рассудить иначе. А вдруг они решили, что монах направился к беглецу, и вздумали за ним проследить. Однако Кадфаэлю было неловко сразу встать и уйти, исполнив поручение Риса. Хозяин дома разомлел от нахлынувших воспоминаний, он сбивчиво припоминал то счастливое время, когда жива была его жена, а покойная ныне дочь была чудесной, резвой девчушкой. Теперь у старца остался единственный внук, которым он гордился и на которого возлагал все надежды. То ли деревенское уединение подействовало на Эдвина, то ли пример величавого старца, но вел себя парнишка куда скромнее, чем прежде. Он не встревал в разговор старших и даже не задал ни единого вопроса о своих делах, хотя состояние их не могло его не тревожить. Он тихонько вышел из комнаты и вернулся с кувшином медового напитка и кубками. Такой услужливый и послушный паренек — любо-дорого посмотреть! Налив в кубки напиток, он снова отошел в уголок и держался в тени, пока Ифор, протянув длинную руку, не привлек его к столу.
— Тебе, паренек, небось тоже есть о чем порасспросить брата Кадфаэля, да и что рассказать ему, найдется.
Выяснилось, что Эдвин вовсе не проглотил язык и, получив разрешение говорить, оказался таким же речистым и бойким, как раньше. Сперва он спросил об Эдви, с беспокойством, которое никогда бы не позволил себе обнаружить перед своим другом и племянником, и очень обрадовался, узнав, что тот благополучно выпутался из опасной передряги.
— Надо же, этот Хью Берингар такой справедливый и великодушный! Выходит, он послушал тебя и теперь ищет мою шкатулку? Хорошо бы он ее нашел... Не больно-то мне хотелось впутывать Эдви в эту историю, чтобы он выдавал себя за меня, да разве его переспоришь! Вот я и взял Джафет и кружным путем отправился в рощицу у реки — мы там с Эдви бывало играли. Меуриг встретил меня и посоветовал спрятаться здесь, у его деда. Он мне растолковал, как найти это место. А на другой день и сам приехал, как обещал.
— И что же ты собираешься делать, — осторожно поинтересовался Кадфаэль, — ежели правда так и не откроется, и ты — Боже упаси — не сможешь вернуться домой? Хотя, видит Бог, я все сделаю, чтобы этого не случилось.
Паренек посмотрел на монаха твердым и ясным взглядом: он о многом передумал, скрываясь в сельской глуши, и до такой степени попал под влияние своего благородного покровителя, что даже в облике его проступили черты несомненного сходства с Ифором.
— Я сильный, и руки у меня на месте — коли приспичит, сумею заработать на хлеб и в Уэльсе, пусть и буду здесь чужаком. Сдается, что я не первый, кому приходилось покидать свой дом из-за несправедливых обвинений и пробивать себе дорогу на чужбине. Конечно, лучше бы вернуться — жаль оставлять матушку, особенно сейчас, в такое нелегкое время. И не хочется, чтобы люди вспоминали меня как злодея, который отравил своего отчима и сбежал, тогда как я никогда не. желал и не делал ему ничего худого.
— Ничего такого не будет, — заверил парнишку Кадфаэль, — тебе еще несколько дней придется прятаться, не больше. Положись на Господа — я верю, что мы доберемся до истины и ты сможешь вернуться домой, ни от кого не таясь и ничего не стыдясь.
— Ты и правда в это веришь? Или просто хочешь меня успокоить?
— Верю, как Бог свят! Ты не из тех, кого надо утешать выдумками. Я не стал бы тебе лгать даже из добрых побуждений.
И все же монах отчасти покривил душой, или, скорее, умолчал о том, что его тяготило. Кадфаэля не покидало ощущение, что не следует задерживаться в этом доме, — лучше распрощаться и уйти, благо и предлог найдется: дни зимой и впрямь коротки.
— Мне пора возвращаться в Ридикросо, — промолвил он, поднимаясь из-за стола, — брат Барнабас еще слаб, и я всю работу оставил на одного брата Симона. Я ведь рассказывал вам, что меня послали сюда лечить захворавшего пастуха да помочь управиться с хозяйством, пока он поправляется.
— Ты заедешь сюда, если будут новости? — спросил Эдвин. Голос его звучал твердо, но глаза выдавали тревогу.
— Непременно. Как только что узнаю, тут же и приеду.
— Ты ведь пробудешь в Ридикросо еще несколько дней, — сказал Ифор, сын Моргана, — надеюсь, еще заглянешь к нам, тогда и потолкуем на досуге, без спешки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Так, стало быть, Рис еще жив? Он славный старик! Я не раз вспоминал о нем. Вообще-то он приходился двоюродным братом не мне, а моей покойной матушке, но это не важно, я его хорошо знал. Ему ведь, пожалуй, скоро восемьдесят стукнет. Видать, неплохо ему в монастыре живется. Брат, будь добр, отвези ему от меня фляжку настойки. Она у меня хорошая, сам очищаю. В стужу не худо погреть старые кости, а она и память не отшибает. Это ж надо, подумать только, он всех нас помнит! Мой брат? Ну конечно, я обязательно передам поклон Овейну при встрече. У него добрая жена и сыновья уже взрослые. Ты скажи старику, что старший — его Элисом зовут — по весне жениться надумал. Да я брата послезавтра увижу, у него тяжба решается в Лансилине, в общинном суде.
— Мне об этом в Малийли говорили, — кивнул Кадфаэль, — желаю ему успеха.
— Он уверяет, что Гивел Фихан, что живет по соседству, передвинул один из его межевых столбов, и, скажу тебе по совести, так, конечно, и есть, хотя я не стал бы ручаться, что Овейн не проделывал с Гивелом того же. Они издавна эдак забавляются, по-соседски... Впрочем, что я тебе толкую, — ты же сам из Уэльса. Как суд рассудит, так они и поступят, безо всяких обид. Помирятся за милую душу, да еще и выпьют вместе на Рождество.
— Всем бы нам так, — заметил Кадфаэль. Довольно скоро он любезно, как мог, распрощался, объяснив хозяину, что его ждут и другие дела, а дни нынче коротки, и уехал, держа путь вдоль берега маленькой речушки. На душе у монаха стало легче от встречи с простым, честным и доброжелательным человеком. Маленькая фляжка со собственноручно очищенным Кинфритом напитком болталась в суме, и Кадфаэль был рад, что склянку с остатками отравы оставил в Ридикросо.
Монах выехал из ущелья и перед ним открылась долина Кинллайта. Извилистая тропка, отчетливо видневшаяся в густой траве, выводила к броду через неглубокую протоку. Переправившись через речушку, Кадфаэль поехал вдоль склона, поросшего лесом. Летом, среди пышной листвы, низенький бревенчатый домишко углядеть было бы нелегко, но сейчас, когда листья опали, он был ясно виден сквозь кружево голых ветвей: притулился на склоне, точно курочка на насесте. Высокая трава подступала к самой изгороди. Со стороны дороги калитки не было, и Кадфаэль пустил лошадь по траве, огибая забор. Неожиданно из-за угла дома, неторопливо пощипывая травку, вышла кобыла — такая же рослая и неказистая, как та, на которой ехал он сам, но, судя по всему, несколькими годами старше. Монах уставился на нее и оторопел, а потом спешился прямо в жесткую, сухую траву.
«Да нет же, — думал он, — мало ли лошадей можно так назвать: костлявая, пегая кляча. Хотя эта уж точно кляча, и такая пегая, что дальше некуда. Сейчас посмотрим: не кличут же их всех одинаково».
Кадфаэль отпустил уздечку и направился к кобыле, которая продолжала пастись, удостоив его разве что единственным взглядом. Подойдя поближе, монах тихонько окликнул ее: «Джафет!»
Пегая лошадь навострила длинные уши и, вытянув тощую шею, дружелюбно повернула морду и фыркнула — кличка была ей знакома. Решив, что не ошиблась, кобыла доверчиво потянулась к ладони Кадфаэля. Он ласково погладил ее и потрепал по холке, приговаривая: «Джафет, Джафет — ты-то что здесь поделываешь?»
Лошадь стояла спокойно, не перебирая ногами, но монах услышал шелест сухой травы и обернулся. Из-за угла дома показался почтенного вида старец: высокий, седовласый и седобородый, с кустистыми черными бровями, глаза у него были ярко-голубые, как зимнее небо над головой. На нем было простое домотканое платье, но благодаря росту и осанке старика сермяга казалась кардинальской мантией.
— Сдается мне, — промолвил Кадфаэль, глядя на старца и не отнимая руки от склоненной шеи Джафет, — что ты и есть Ифор, сын Моргана. Мое имя брат Кадфаэль, а некогда меня называли Кадфаэль, сын Мейлира, сына Дафидда из Трефрива. Я привез тебе весточку от Риса, сына Гриффита, брата твоей жены, которого теперь зовут братом Рисом из Шрусберийского аббатства.
Старец заговорил, и голос у него оказался глубоким, звучным и удивительно музыкальным.
— Ты уверен, брат, что у тебя весть для меня, а не для моего гостя?
— Меня просили заехать к тебе, — отвечал Кадфаэль, — но теперь у меня найдется что сказать вам обоим. И первое, что я тебе посоветую, — убери эту лошадь с глаз долой. Я о ней только раз слышал, и то сразу узнал, а другие, может статься, не дурней меня.
Старик устремил на монаха долгий взгляд проницательных голубых глаз.
— Заходи в дом, — промолвил он наконец, повернулся и пошел вперед. Но Кадфаэль последовал за ним лишь после того, как завел Джафет на задний двор и привязал на короткую привязь, чтобы кобылу не могли увидеть с дороги.
В пахнувшей дымом и деревом хижине царил полумрак. Старик стоял, покровительственно положив руку на плечо Эдвина. Парнишка, похоже проникся величавым достоинством старца, и старался держаться так же, как он, подражая гордой осанке и безмятежному спокойствию его взгляда.
— Мальчик говорит, что ты его друг, — промолвил Ифор, — я его друзья всегда желанные гости в этом доме.
— Брат Кадфаэль был добр ко мне, — сказал Эдвин по-валлийски, — и Эдви, моему племяннику, он тоже помог — Меуриг мне все рассказал. Мне повезло на добрых друзей. Но как ты сумел меня разыскать?
— А я тебя и не искал, — отозвался Кадфаэль. — На самом деле, я совсем не хотел знать, куда тебя угораздило спрятаться, и сюда я приехал не за тобой. Заглянуть к Ифору, сыну Моргана, меня попросил один старый монах — тот самый, которого вы навещали в лазарете вместе с Меуригом. Ифор, это брат твоей жены — Рис, сын Гриффита, он еще жив, и для своих лет чувствует себя неплохо. Он не забыл свою родню, хотя давно не бывал в этих краях, и думаю, теперь вряд ли выберется. Я уже побывал у Кинфрита, сына Риса, передал ему поклон старика и просил при случае поклониться от него Овейну. А если здесь остался еще кто-нибудь из его родных или друзей, то, будь добр, передай им, что старый Рис не позабыл, какой он крови, и помнит родную землю, как и всех, чьи корни здесь.
— Да, он такой, старина Рис, — откликнулся Ифор, тепло улыбнувшись, — он всегда был верен своему роду, любил мою девочку, да и всех детишек в нашем клане — своих-то у него не было. Бедняга рано потерял жену, а то, глядишь, и до сих пор жил бы с нами. Присядь, брат, и расскажи, как он поживает. Я буду признателен, если ты передашь ему поклон от меня.
— Я думаю, что Меуриг, когда привез сюда Эдвина, многое тебе поведал, — промолвил Кадфаэль, усаживаясь на скамью рядом с хозяином, — я мало что смогу добавить. А разве он не здесь, с вами?
— Внука сейчас нет, — ответил Ифор, — он навещает своих родичей и соседей в округе, давно ведь с ними не виделся. Скорее всего, вернется домой через несколько дней. Он и верно, говорил мне, что заходил в лазарет к старику Рису с мальчиком, но так, упомянул мимоходом. Он и пробыл-то здесь всего с час — разве молодых дома удержишь? Ну ладно, вернется — тогда и потолкуем.
Кадфаэлю пришло в голову, что ему самому, пожалуй, не стоит здесь засиживаться. Выезжая из Шрусбери, он и в мыслях не имел, что за ним могут послать соглядатаев, но слишком уж просто удалось ему обнаружить убежище Эдвина, и это заронило в душу сомнение. Он-то, конечно, никак не ожидал встретить парнишку здесь, да и вообще не искал его, но даже Хью Берингар, не говоря уже о сержанте, вполне мог рассудить иначе. А вдруг они решили, что монах направился к беглецу, и вздумали за ним проследить. Однако Кадфаэлю было неловко сразу встать и уйти, исполнив поручение Риса. Хозяин дома разомлел от нахлынувших воспоминаний, он сбивчиво припоминал то счастливое время, когда жива была его жена, а покойная ныне дочь была чудесной, резвой девчушкой. Теперь у старца остался единственный внук, которым он гордился и на которого возлагал все надежды. То ли деревенское уединение подействовало на Эдвина, то ли пример величавого старца, но вел себя парнишка куда скромнее, чем прежде. Он не встревал в разговор старших и даже не задал ни единого вопроса о своих делах, хотя состояние их не могло его не тревожить. Он тихонько вышел из комнаты и вернулся с кувшином медового напитка и кубками. Такой услужливый и послушный паренек — любо-дорого посмотреть! Налив в кубки напиток, он снова отошел в уголок и держался в тени, пока Ифор, протянув длинную руку, не привлек его к столу.
— Тебе, паренек, небось тоже есть о чем порасспросить брата Кадфаэля, да и что рассказать ему, найдется.
Выяснилось, что Эдвин вовсе не проглотил язык и, получив разрешение говорить, оказался таким же речистым и бойким, как раньше. Сперва он спросил об Эдви, с беспокойством, которое никогда бы не позволил себе обнаружить перед своим другом и племянником, и очень обрадовался, узнав, что тот благополучно выпутался из опасной передряги.
— Надо же, этот Хью Берингар такой справедливый и великодушный! Выходит, он послушал тебя и теперь ищет мою шкатулку? Хорошо бы он ее нашел... Не больно-то мне хотелось впутывать Эдви в эту историю, чтобы он выдавал себя за меня, да разве его переспоришь! Вот я и взял Джафет и кружным путем отправился в рощицу у реки — мы там с Эдви бывало играли. Меуриг встретил меня и посоветовал спрятаться здесь, у его деда. Он мне растолковал, как найти это место. А на другой день и сам приехал, как обещал.
— И что же ты собираешься делать, — осторожно поинтересовался Кадфаэль, — ежели правда так и не откроется, и ты — Боже упаси — не сможешь вернуться домой? Хотя, видит Бог, я все сделаю, чтобы этого не случилось.
Паренек посмотрел на монаха твердым и ясным взглядом: он о многом передумал, скрываясь в сельской глуши, и до такой степени попал под влияние своего благородного покровителя, что даже в облике его проступили черты несомненного сходства с Ифором.
— Я сильный, и руки у меня на месте — коли приспичит, сумею заработать на хлеб и в Уэльсе, пусть и буду здесь чужаком. Сдается, что я не первый, кому приходилось покидать свой дом из-за несправедливых обвинений и пробивать себе дорогу на чужбине. Конечно, лучше бы вернуться — жаль оставлять матушку, особенно сейчас, в такое нелегкое время. И не хочется, чтобы люди вспоминали меня как злодея, который отравил своего отчима и сбежал, тогда как я никогда не. желал и не делал ему ничего худого.
— Ничего такого не будет, — заверил парнишку Кадфаэль, — тебе еще несколько дней придется прятаться, не больше. Положись на Господа — я верю, что мы доберемся до истины и ты сможешь вернуться домой, ни от кого не таясь и ничего не стыдясь.
— Ты и правда в это веришь? Или просто хочешь меня успокоить?
— Верю, как Бог свят! Ты не из тех, кого надо утешать выдумками. Я не стал бы тебе лгать даже из добрых побуждений.
И все же монах отчасти покривил душой, или, скорее, умолчал о том, что его тяготило. Кадфаэля не покидало ощущение, что не следует задерживаться в этом доме, — лучше распрощаться и уйти, благо и предлог найдется: дни зимой и впрямь коротки.
— Мне пора возвращаться в Ридикросо, — промолвил он, поднимаясь из-за стола, — брат Барнабас еще слаб, и я всю работу оставил на одного брата Симона. Я ведь рассказывал вам, что меня послали сюда лечить захворавшего пастуха да помочь управиться с хозяйством, пока он поправляется.
— Ты заедешь сюда, если будут новости? — спросил Эдвин. Голос его звучал твердо, но глаза выдавали тревогу.
— Непременно. Как только что узнаю, тут же и приеду.
— Ты ведь пробудешь в Ридикросо еще несколько дней, — сказал Ифор, сын Моргана, — надеюсь, еще заглянешь к нам, тогда и потолкуем на досуге, без спешки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37