Все, понятное дело, бросятся ловить, да только никто не поймает. Ты что, не знаешь разве, как это делается — все вроде из кожи вон лезут, а без толку.
— Ты бы лучше помолчал, — промолвил Кадфаэль, — а то мне придется уши заткнуть. А парню скажи, что я о нем и не спрашивал, — вижу, что нужды в этом нет.
— Ну гляди, а то поболтал бы с ним? — великодушно предложил Кай. — Он сидит вон в той маленькой конюшне. Лошадок там нет, навозу, само собой, тоже, а уж кормят его, будто принца, — это я точно тебе говорю.
— Ты мне лучше ничего не говори, — отозвался Кадфаэль, — тогда, коли меня спросят, врать не придется. Ничего не видел, ничего не слышал — вот и весь сказ. Ну ладно, я бы и рад с тобой потолковать, но сейчас мне нужна Сионед. Есть у нас с ней одно общее дельце.
Сионед ждала его в доме, но не в зале, где принимают гостей, а в отделенной от него занавеской маленькой каморке, служившей Ризиарту спальней. Там же находился и сам Ризиарт — его тело, укрытое белоснежной льняной простыней, покоилось на струганом, покрытом мехами столе. Девушка сидела рядом — лицо ее было серьезно, волосы заплетены в косы и аккуратно уложены вокруг головы. На ней был строгий траурный наряд. Казалось, она выглядела старше и выше ростом, возможно оттого, что теперь стала хозяйкой имения и этого дома. Но когда Сионед поднялась навстречу Кадфаэлю и улыбнулась светлой и грустной улыбкой, она больше походила на ребенка, который нуждается в совете и наставлении.
— Я ждала тебя раньше, — сказала она, — ну да это не важно. Слава Богу, что ты пришел. Я сберегла для тебя его одежду. Я ее не складывала, а не то влага просочилась бы насквозь, и хотя сейчас она уже начала подсыхать, думаю, ты сумеешь разобраться, что к чему.
Сионед достала тунику, рубаху и штаны и подала монаху, который тщательно ощупал каждый предмет, один за другим.
— Я вижу, ты уже знаешь, что и где искать, — заметила девушка.
Тунику носят навыпуск, и она частично прикрывает штаны, однако ниже подола штаны Ризиарта сзади промокли, тогда как спереди остались сухими, хотя влага успела просочиться сквозь ткань, оставив всего несколько дюймов сухой поверхности. То же было и с туникой: вся спина намокла, по ней расплылось темное пятно, напоминавшее распростертые крылья, а на груди одежда осталась сухой, если не считать маленького пятнышка вокруг дыры в том месте, куда вонзилась стрела. И рукава спереди были сухими, а сзади влажными. На спине туники — там, где, прорвав одежду, вышел наконечник стрелы, ткань покрылась коркой запекшейся крови.
— Ты помнишь, — спросил Кадфаэль, — как он лежал, когда мы его нашли?
— Я буду помнить это до конца своих дней, — ответила Сионед, — он лежал на спине, плашмя, только вот правое бедро примяло траву, и ноги были перекрещены, левая над правой, как будто… — девушка задумалась и нахмурилась, пытаясь подобрать подходящее сравнение, и, найдя его, продолжила: — как будто он спал, уткнувшись лицом в траву, а потом, не просыпаясь, перевернулся на спину.
— Или, — предположил Кадфаэль, — его взяли за левое плечо и перевернули навзничь. Тогда, когда он уже спал вечным сном!
Сионед подняла на него темные ввалившиеся глаза и твердо спросила:
— Что у тебя на уме? Скажи, я должна знать все.
— Ну слушай. Прежде всего я обратил внимание на место, где все это случилось. Там вокруг густые заросли, и открытого пространства в любую сторону от силы ярдов пятьдесят. Подумай сама — подходит ли такое место для лучника? По мне — так нет. Даже если он хотел, чтобы тело осталось лежать в чаще, где его долго не сыщут, можно было найти сотню местечек поудобней. Опытному лучнику вовсе незачем близко подбираться к цели — наоборот, ему нужно пространство, чтобы успеть натянуть лук и как следует прицелиться, пока добыча не ускользнула.
— Верно, — согласилась Сионед, — а значит, Энгелард этого не делал, даже если можно было бы поверить в то, что он мог убить моего отца.
— И не только Энгелард, на это не пошел бы ни один умелый стрелок. А если кто-то ничего не смыслит в стрельбе из лука и вздумает пускать стрелу с близкого расстояния, проку от этого будет мало. Не нравится мне эта стрела, не должно ее там быть, но все же она была. И оказалась там неспроста, а с очевидной целью — указать на виновность Энгеларда. Но у меня из головы не идет, что была там и другая цель.
— Убийство? — вспыхнув, вскричала Сионед.
— Может, это покажется странным, но такой уверенности у меня нет. Посмотри, под каким углом вонзилась стрела. А теперь глянь, где вытекла кровь, — не на груди, где стрела вошла, а на спине, где она вышла. И вспомни все, что мы заметили, осматривая его одежду. Она ведь промокла сзади, хотя он лежал на спине, как ты сама сказала, в таком положении, будто перевернулся во сне. И вот еще что: вчера, когда я стоял рядом с ним на коленях, то приметил — трава под ним была влажной, а справа от него, от плеча до бедра, на ширину тела, осталась сухая полоса. Вчера утром около получаса лил сильный дождь. Когда дождь кончился, твой отец лежал ничком и был уже мертв. Как могла трава остаться сухой, если не была прикрыта телом?
— Стало быть, — тихо, но отчетливо проговорила Сионед, — ты полагаешь, кто-то взял его за левое плечо и перевернул на спину. Когда он уже уснул навеки!
— Сдается мне, именно так оно и было.
— Но ведь стрела вонзилась ему в грудь, — промолвила девушка, — как же тогда вышло, что он упал ничком?
— А вот это нам с тобой еще предстоит выяснить. Так же, как и то, почему тело кровоточило не спереди, а сзади. Но ничком он лежал — это несомненно, причем упал до того, как хлынул ливень, и оставался в этом положении, пока дождь не прекратился. Иначе откуда бы взялась сухая трава? Первые капли упали за полчаса до полудня, а через несколько минут после полудня снова выглянуло солнце… Сионед, ты позволишь мне со всем должным почтением еще раз осмотреть тело?
— Я не знаю лучшего способа почтить убитого, — отвечала девушка, — чем всеми возможными средствами найти убийцу и отомстить. Делай то, что считаешь нужным. Я сама тебе помогу, больше никого звать не будем. В конце концов, — на бледном лице девушки промелькнула горькая улыбка, — нам с тобой нечего бояться того, что выступит кровь и уличит нас в злодеянии.
Кадфаэль, который в это время снимал простыню, прикрывавшую тело Ризиарта, встрепенулся, ибо слова Сионед навели его на мысль, показавшуюся многообещающей.
— И то правда! Не много найдется людей, которые не верят в такое испытание. Ты как считаешь, весь здешний народ в это верит?
— А что, разве в ваших краях в это не верят? — удивилась девушка, и глаза ее округлились, как у ребенка. — А ты сам — тоже не веришь?
— В наших краях… Ну, орденские братья, те верят, во всяком случае, большинство. А я… Дитя мое, немало насмотрелся я на мертвых, которых после битвы обшаривали враги, — те самые, что в бою наносили смертельные удары, однако не припомню, чтобы хоть у одного мертвеца хлынула кровь из ран. Но во что я верю или не верю, не имеет значения. Для нас важно, верит ли в это убийца… Нет-нет, тебе и без того досталось. Предоставь это мне.
И все же девушка не отвела глаз, когда Кадфаэль снял простыню. Должно быть, она предвидела, что Кадфаэлю потребуется снова осмотреть тело — потому Ризиарт и не был обряжен в саван. Отмытый от крови, он мирно покоился на столе. Плотное, могучее тело выше пояса было покрыто темным загаром. Под ребрами виднелась рана — всего лишь небольшой порез, но с развороченными, воспаленными и посиневшими краями. Когда обмывали тело, рану хотели зашить, но это не удалось.
— Придется его перевернуть, — промолвил Кадфаэль, — нужно взглянуть на другую рану.
Сионед не колебалась. С нежностью скорее материнской, чем дочерней, она перевернула застывшее тело на правый бок, так что теперь щека отца лежала на ее ладони. Придерживая тело с другой стороны, Кадфаэль наклонился, чтобы получше разглядеть рану под правой лопаткой.
— Вы, поди, намучились, вынимая стрелу. Ведь ее пришлось вытаскивать спереди.
— Да, — Сионед вздрогнула, вспомнив об этом тяжком испытании. — На спине наконечник только прорвал кожу, и мы не смогли его отломать. Стыдно было так кромсать его, да ничего не поделаешь. Да еще вся эта кровь…
Действительно, наконечник стрелы всего лишь проколол кожу, оставив крохотное пятнышко спекшейся крови, окруженное синим кровоподтеком. Но на спине была еще одна отметина — тонкая и едва заметная. От отверстия, оставленного стрелой, выше тянулся прямой разрез длиной примерно с фалангу большого пальца, который слегка посинел по краям и оттого казался чуть больше. И вся та кровь, которую помянула Сионед, хотя на самом деле ее было не так уж много, вытекла из этого неприметного пореза, а не из бросавшейся в глаза раны на груди.
— Я закончил, — промолвил Кадфаэль и помог девушке бережно уложить тело на место. Вместе они привели в порядок растрепавшуюся шевелюру Ризиарта и почтительно укрыли его простыней. После этого монах поделился с Сионед всем, что увидел. Девушка выслушала его, широко раскрыв глаза, и некоторое время задумчиво молчала.
— Я тоже заметила этот след, о котором ты говоришь, — сказала она наконец, — но не поняла, что он означает. Растолкуй мне, если можешь.
— Это оттуда вытекла кровь Ризиарта, а вместе с нею его покинула и жизнь. И причиной тому была не стрела, хоть она и пронзила тело, а рана, нанесенная раньше. Его ударили ножом, и, насколько я могу судить, не обычным ножом, какой каждый держит в хозяйстве, а стилетом с очень длинным, тонким и очень острым лезвием. Поэтому, когда клинок вытащили, рана почти закрылась. И все же этот удар пронзил твоего отца насквозь — потому и удалось потом нанести другой удар, с обратной стороны, в старую рану, причем очень точно. То, что мы принимали за выходное отверстие, на самом деле входное. Стрелу вонзили ему в грудь, когда он уже был мертв, чтобы скрыть то, что скончался он от удара в спину. Поэтому и место было выбрано такое — на склоне, где густой подлесок. Вот почему он упал ничком, и вот почему потом его перевернули на спину. Оттого и стрела торчала под таким немыслимым углом. Никто вовсе и не стрелял в него из лука. Но проткнуть человека насквозь стрелой, держа ее в руках, невозможно — стрела набирает силу в полете. Поэтому, я думаю, прежде чем вонзить ее, рану расширили кинжалом.
— Тем же самым, которым он был убит? — спросила Сионед. Она была бледна, но в глазах бушевало пламя.
— Похоже на то. Ну а потом уже засадили стрелу, но даже и после этого с трудом удалось пронзить тело насквозь. Я-то с самого начала не верил, что в него стреляли. С хорошего расстояния Энгелард, как и всякий искусный лучник, пробьет насквозь пару дубовых досок, но всадить ее руками… нет. А рука у этого мерзавца сильная, это ведь дело нелегкое. И верный глаз — надо же было точь-в-точь УГОДИТЬ в старую рану и на входе, и на выходе!
— И дьявольское сердце, — добавила Сионед, — ведь это стрела Энгеларда! Кто-то знал, где и когда можно ее раздобыть неприметно для него.
Невзирая на все, что на нее обрушилось, Сионед рассуждала очень здраво.
— Послушай, у меня есть еще вопрос. Почему прошло так много времени между убийством и этой гнусной маскировкой? Ты объяснил, что отец был мертв еще до того, как пошел дождь. Однако его перевернули на спину и вонзили стрелу Энгеларда лишь после того, как дождь кончился. Прошло более получаса. Почему? Может быть, кто-то прошел поблизости и спугнул убийцу? Или он прятался в кустах и выжидал, желая убедиться, что Ризиарт мертв, и только потом осмелился прикоснуться к нему? А может, эта хитрость не сразу пришла ему в голову, и когда он сообразил, то ему потребовалось время, чтобы сбегать за стрелой и вернуться? Почему прошло так много времени?
— Этого я не пока знаю, — честно признался Кадфаэль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35