А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Прошлое всегда предъявляет счет, Адела; вот откуда чувство вины за гибель сестры, за вереницу любовников. Конечно, воспоминание сродни привидению, но привидение имеет дурную привычку возвращаться. Причем внезапно и в неожиданной форме; да вот же, чем не пример: призрак трагедии, случившейся в Буэнос-Айресе, в образе повара с пшеничными усами.
Не позволяет Адела высказаться своему альтер эго. Как обычно, запрещает себе думать на неприятную тему. Мысли, не выраженные словами, если и существуют, то не причиняют боли. Разумеется, подобная уловка – самообман. Смотрись не смотрись в зеркало, думай не думай, все равно Аделе придется защищать недавно обретенное счастье. «Наверное, лучше опередить Нестора, рассказать Карлосу всю правду, ведь в конце концов, – рассуждает Адела, – какое мальчику дело до старинной истории, произошедшей в другой стране с людьми, которые ему совершенно незнакомы и не имеют для него ни малейшего значения? Ошибка молодости, глупое, мимолетное увлечение, приведшее, правда, к трагедии, но кто из нас не совершал в жизни маленькие подлости!»
«By the pricking of my thumbs something wicked this way comes». Адела заканчивает «делать лицо» и обращает внимание на покалывание в кончиках больших пальцев, оно явно предупреждает о чем-то. Адела вдруг вспоминает имя аргентинского любовника. И следом всплывает имя любовника нынешнего. Рикардо Гарсия и Карлос Гарсия. Мужчины представляются ей родственниками, отцом и сыном. Тревожное покалывание подтверждает, что кожа и того и другого на ощупь поразительно похожа. «Адела, что за ерунда приходит тебе в голову, что за сумасшедшие бредни! На свете масса однофамильцев! Гарсия, о Господи! Адела, ты мелешь чепуху, брось глупить, посмотри в зеркало, надо причесаться, иначе выйдешь к гостям страшная, как настоящая ведьма!»
Но Аделе не хватает храбрости поднять взгляд. Она боится, что в зеркале найдет сходство более значимое, чем тождество фамилий. А вдруг Карлос Гарсия и впрямь ее племянник? Как тогда быть? Вероятность, что это так, – одна из тысячи, а что повар знает об их родстве, – одна из миллиона, однако…
«Если все окажется именно так, – решительно говорит себе Адела, впервые глядя на свое отражение без опаски, – я не остановлюсь ни перед чем, чтобы навек заткнуть ему рот! Но на его счастье, подобных совпадений не бывает. Ну все, хватит думать, закругляйся с приготовлениями, пора на выход».
Адела укладывает щеткой волосы и достает из шкатулки зеленую камею, которую мать подарила ей на пятнадцатилетие. Адела не помнит, когда прикасалась к округлому нефриту в последний раз и носила его в качестве броши, но к строгому черному платью старинное украшение в золотой оправе очень подойдет. Адела прикалывает камею, выходит на лестничную площадку, оглядывает помещение и улыбается: «Не так много на самом деле я оставляю, особенно по сравнению с тем, что, надеюсь, подарит судьба. Если, конечно, все не рухнет. Но ничего не рухнет, уж я позабочусь».
Адела спускается по лестнице. Сегодня она еще сыграет роль госпожи Тельди, гостеприимной хозяйки, а завтра… Завтра, что бы ни случилось, начнется новая жизнь!
Пока Адела одевалась, Хлоя Триас в комнате над гаражом, которую выделили ей и Карелу Плигу, думала: «Убила бы Нестора собственными руками. Только он мог придумать для официанток такую униформу. Похожа на китель Мао Цзедуна или на комбинезон рокера, я в нем сварюсь, как курица».
Нестору не доставило радости известие о том, что Хлоя забыла форму в доме родителей. Отличительной чертой официанток, работавших на фирме «Ла-Морера-и-эль-Муэрдаго», всегда был строгий наряд: серое платье, шляпка и белый муслиновый фартук.
– Ну ладно, если ты все оставила в Мадриде, придется принять твое предложение. Можешь надеть костюм Карела. Но с одним условием, – предупредил Нестор, – Если уж ты будешь одета как мужчина, то, будь добра, и веди себя соответственно: ходи как мы, говори на полтона ниже, зачеши назад волосы, но прежде всего – сними наконец с лица эти кольца, ради Бога! Всех гостей распугаешь!
Хлоя натянула брюки и куртку с застежкой под самое горло. Теперь она снимает один за другим пирсинги, медленно, стараясь не причинить себе боли, и вслух вспоминает, откуда взялось каждое кольцо:
– Это мне подарил на Рождество мой сосед по квартире Хассем, это я сама купила в магазине «Все – за сотню», это – подарок от К.,. Карел, драгоценный мой, самый красивый дядя.
По мере того как кольца исчезают с лица, Хлоя осознает, что уже лет сто не видела себя без украшений.
– А ведь рожи-то меняются, мать вашу, и впрямь меняются.
Хлоя оставляет напоследок кольцо, продетое через нижнюю губу, которое убрать больнее всего, и удаляется в ванную. Роется в несессере Карела, находит гребенку. Хлою начинает забавлять маскарад, она имитирует жест, широко распространенный, по ее наблюдениям, среди представителей противоположного пола, включая Карела Плига и брата Эдди. Она берет гребенку и принимается, глядя в зеркало, зачесывать волосы назад, приглаживая их левой рукой после каждого взмаха правой.
– Мать вашу, как здорово-то, мне понравилось, я похожа…
И вдруг руки будто перестают принадлежать ей, она все водит расческой по голове, все фиксирует положение прядей, со лба к затылку, со лба к затылку, пока волосы не оказываются уложенными как у некоего юноши двадцати двух лет – возраста, которого достигнет сама Хлоя в следующем месяце.
– Можно поинтересоваться, чем ты занята, Хлоя? Поторопись, ради Бога, Нестор разозлится.
Голос Карела Плига, раздавшийся из-за двери, не дает продолжить игру, рука с расческой замирает..
– Что? Что ты сказал? Кто это?
– А ты как думаешь? Это я, Карел. Уже поздно, освобождай ванную, или я уйду без тебя.
Хлоя пропускает призыв мимо ушей. Не оборачиваясь к двери, бросает:
– Отвяжись, К., иди один.
Глаза, смотрящие на нее из зеркала, вдруг меняют цвет. Они уже не светлые, как у Хлои, а очень темные, и они словно упрекают:
– Какие нехорошие слова, Хлохля, раньше ты их никогда не употребляла.
– Это ты, Эдди?
Отражение в зеркале похоже на лицо брата, но не совсем: через нижнюю губу продето уродливое кольцо, которое совершенно не вписывается в стиль Эдди и, возможно, причиняет боль.
– Подожди, Эдди, сейчас я вытащу у тебя это кольцо; обещаю, что никогда больше его не надену. – Девушка с максимальной осторожностью снимает последний пирсинг, и отражение брата облегченно улыбается ей.
– Вот так-то лучше, а теперь позволь мне коснуться тебя.
Наваждение длится не более минуты – Хлое мерещится, будто вокруг – ночь. Перед ней стоит брат. Она тянется к нему пальцами и… упирается в холодную поверхность, колдовство исчезло. Из зеркала на Хлою глядит не юноша двадцати двух лет, а его голубоглазая ровесница.
– Сколько можно вертеться перед зеркалом! – сердится Карел из-за двери. – Выходи. Нестор звал нас уже три раза.
Девушка, переодетая юношей, имеет несомненное сходство с Эдди – даже костюм напоминает тот, который был на нем в день смерти, но глаза не похожи. Брат исчез, оставив Хлою в одиночестве.
Вот почему в тот вечер, обслуживая гостей, Хлоя будет заглядывать в каждое зеркало дома «Лас-Лилас», она хочет вновь увидеть родные глаза.
– Эдди, ты играешь со мной в прятки?
3
ЗВАНЫЙ УЖИН В ДОМЕ «ЛАС-ЛИЛАС»
– Добро пожаловать в «Лас-Лилас», – приветствовал гостей Эрнесто Тельди, поднимая бокал. – Для меня и Аделы является большой честью провести сегодняшний вечер в обществе тридцати трех самых оригинальных и значительных коллекционеров.
По внешности этих мировых светил, взирающих на Тельди из-за столов в обеденном зале «Лас-Лилас», нельзя было догадаться, что они опытные специалисты в своей сфере, Каждой профессии присуща какая-нибудь отличительная черта: специфическая манера одеваться или чрезмерная педантичность, ярко выраженный снобизм или малопонятный жаргон. Коллекционер раритетов выделяется среди толпы только тем, что сам по себе служит уникальным явлением.
Хотя господа Стефанопулос и Альгобрангини, эксперты в области холодного оружия, питали схожую любовь к портвейну tawny (оба отвергли игристое вино, предложенное хозяином для первого тоста, и отдали предпочтение «Роял Порт» урожая 1959 года, рубинового цвета, налитому в тонкие высокие бокалы), они отличались друг от друга как небо и земля. Стефанопулос, несмотря на греческое имя, был типичным представителем британских джентльменов, на которых наложило отпечаток пребывание в университетах Итона и Оксфорда, а также в усадьбах, где компанию им составляли исключительно лошади, собаки и кошки. Альгобрангини же, в полосатом костюме, с гвоздикой в петлице и набрильянтиненными волосами, настолько напоминал исполнителя танго, что вызывал восхищение у Карела Плига. «Настоящий красавец из предместья, – подумал он, в десятый раз наполняя для кабальеро изящный бокал. – В жизни не встречал более точной копии Гарделя».
Знаменитая собирательница литературных произведений о призраках сеньора Ляу Чи, несмотря на имя, однозначно указывающее на происхождение, больше напоминала героиню Уилки Коллинза, чем жительницу Гонконга. А троих «фетишистов Чарлза Диккенса» можно было бы выстроить в следующем порядке: толстяк с лицом боксера, коренастая бретонская дама, словно вышедшая из старинной французской комедии, и аналог мистера Сквирса, скупого школьного учителя из «Николаса Никльби».
Присутствовали здесь и коллекционеры икон: сеньорита, похожая на модель, ортодоксальный поп и молодой человек без следов растительности на ангельском лице, на вид значительно моложе, чем указано в паспорте. «Какое красивое существо, – подумал о последнем Серафин Тоус, но тотчас переключился на дверь, из которой в любую минуту грозил возникнуть опасный Нестор. – Хоть бы ты обжегся у плиты, хоть бы тебя на «скорой помощи» увезли куда подальше», – пожелал ближнему магистрат. Вообще-то в пожелании не было ничего преступного: подумаешь, производственная травма… А впрочем, кто знает, может быть, страстной мольбы окажется достаточно, чтобы повар навсегда исчез из жизни Серафина и его друзей.
Но оставим пока в стороне недобрые намерения, хотя целая стая их витала в тот вечер в доме «Лас-Лилас» и все они были направлены против Нестора.
Завершая описание цветника коллекционеров, отметим еще собирателя статуэток Рапануи, ходячий памятник естествоиспытателю Гумбольдту, и месье Питу, авторитетного специалиста по любовным письмам выдающихся личностей. На протяжении всего ужина месье Питу пользовался особым вниманием Эрнесто Тельди, претворявшего в жизнь деликатнейший план под кодовым названием «Соблазнение». Француз был ростом чуть выше метра тридцати, но имел идеальную фигуру. Прелестные ручки и гармоничное телосложение Эмиля Питу невольно наводили на мысль, что он пал жертвой колдовства, в результате которого уменьшилось не только его тело, но и лицо. Владелец красивейших любовных посланий был необыкновенно уродлив – вылитый принц, превращенный в лягушку.
– А теперь, дорогой Эмиль, – сказал Тельди, усевшись после традиционного приветствия собравшихся, – я хотел бы поблагодарить лично вас за счастье, которое вы мне подарили.
Тельди заговорщическим жестом приоткрыл на груди пиджак и показал торчащий из внутреннего кармана ослепительно белый конверт, проданный ему «дорогим Эмилем» до начала ужина. Тем самым Питу избавил Эрнесто от необходимости пускаться в тяжеловесные коммерческие маневры. Лягушачий рот этого странного типа, месье Питу, вдруг расплылся в радостной улыбке, выставив напоказ замечательную коллекцию зубов. Тельди встревожился. Что-то слишком легко состоялась купля-продажа весьма любопытного любовного письма, подписанного Оскаром Уайльдом. Вдобавок сделка обошлась подозрительно дешево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35