— Он сознательно инсценировал свою смерть? — спросил Иванов.
— Да, — кивнул Смеляков.
— Для чего?
— Решил их разыскать и с каждым разобраться.
— Это он сам вам говорил об этом?
— Да. Говорил.
— Он их нашел?
— Нашел.
— Говорил, как совершил убийство актрисы Заикиной и её сожителя, а также актера Заплечного.
— Нет. Об этом он ничего не говорил. Я услышал сам по телевизору, а потом прочитал в газете, и догадался, что это сделал Андрей.
— Вы его об этом спрашивали?
— Нет.
— Отчего не заявили в милицию? Вы понимали, что он на этом не остановиться?
— Не знаю, — понурился Смеляков. — Ведь он же мой друг.
— "Цезарь мне друг, но истина — дороже", — глубокомысленно проговорил Иванов.
— Что, простите? — не понял Смеляков.
— Да, это я так... Вы знали, что укрывая друга, вы совершаете преступление?
Смеляков понурился, ничего не ответив.
Оставив у него на квартире Колесова и вызвав из райуправления пару оперативников ему в помощь, они вышли на улицу. Ночь была тихая и теплая. А небо — звездным и торжественным. Сергей отыскал на нем ковш Большой медведицы. Где-то рядом должна быть совсем крохотная звездочка. Когда-то давно, ещё в детстве, он выбрал её своей звездой. Почему именно её — он понятия не имел. Сейчас он её не увидел и понял, что с того момента, когда он в последний раз смотрел на ночное небо, у него основательно подсело зрение. Стареем, однако.

Часть вторая: Одинокий волк.
Глава первая: Из рукописи романа «Дикий берег».
...Главный идеолог ордена, ректор академии Анкендорф умирал медленно и трудно. Я все чаще стал ловить на себе завистиливые взгляды рыцарей ордена. Ходили упорные слухи, что я займу место Анкендофа и стану по существу вторым человеком. Я не пытался развеять эти слухи. Зачем? К тому же уже давно был готов, что это рано или поздно случится. На десятый день болезни Анкендорфа я был вызван к нему.
Главный рыцарь лежал в своей огромной спальне, мрачноватым убранством выполненном в бледно-лиловых тонах напоминающей усыпальницу дворянского рода. Это впечатление усиливали маленькие окна-бойницы, через которые едва проникал дневной свет. На стоящей у дальней стены деревянной кровати под лиловым атласным одеялом лежал Анкедорф, или то, что от него осталось. По обе её стороны стояли два слушателя академии с исполненными значимости лицами. Я подошел, и моим глазам открылась жалкая картина. Его исхудалые руки с вдувшимися огромными венами, лежавшие поверх одеяла, были в непристанном движении. Они будто что-то отгоняли от тела, видимое только самому Анкендорфу. Смерть уже отметила его бледно-землистое лицо своей печатью. Оно заострилось, а некогда тучные складки подпородка теперь обвисли сморщенными мешочками. Тонкие синие покусанные губы что-то шептали. Чтобы расслышать, я низко наклонился и расслышал:
— Мы рады, мой мальчик.
— Здравствуйте, патрон! Рад видеть вас в добром здравии, — солгал.
Он лишь слабо печально улыбнулся и вяло махнул рукой.
— Не надо этого... С нами все ясно. Мы не о себе... О вас. Вчера разговаривали с самим. Вопрос о вашем назначении на наше место решен. Поздравляю, мой мальчик!
Свершилось! До великой цели остался всего один шаг! Однако, радости своей ни жестом, ни мимикой не выказал. Ответил сдержанно:
— Не надо об этом, патрон. Вы поправитесь. Обязательно. Я искренне этого желаю.
По его дряблым щекам потекли слезы. Слизняк! От его былого спокойствия и величия не осталось и следа. Прежде была лишь театральная маска, скрывавшая трусливую сущность главного идеолога ордена. Мне неприятно было на него смотреть. Понял, что он панически боится смерти. Боится того, что последует за ней. Это разительно отличалось от того спокойствия и хладнокровия, с какими принял смерть убитый мной год назад старик — предшественник Анкендорфа на посту главного идиолога. Неужели тот был прав? Нет! Я запретил себе об этом думать.
Костлявый палец Анкендорфа указал в дальний угол комнаты. Слабым дрожащим голосом он проговорил:
— Вот она... Стоит. — Глаза его с расширенными от ужаса зрачками были безумны.
— Там никого нет, Наисветлейший. Успокойтесь.
Но он не обратил на мои слова никакого внимания.
— Смерть наша... Стоит... Как страшно! — прохрипел. И вдруг тонко по-щенячьи заскулил.
Меня заколотило от омерзения. И это трясущееся от страха ничтожество было многие годы моим духовным наставником! Сволочь! Даже смерть не может встретить с достоинством. Неужели же все же был прав тот старик?! Как мерзко на душе! Как холодно,
Он долго безобразно плакал. А я смотрел на него обуреваемый сомнениями. С каким наслаждением я бы перерезал ему сейчас горло.
Наконец Анкендорф успокоился. Сказал:
— Наклонитесь ближе, мой мальчик.
Приблизил ухо к самому его рту.
— Знаете о чем мы жалеем? — прохрипел он.
— О чем?
— Что у нас нет такого вот сына, как вы! После нас никого и ничего не осталось... Страшно!
Эти его слова пронзили мне сердце навылет. Что?!! Что он говорит?! Что же он такое говорит?! Ничтожество! Мерзкий, гнусный, страшный старик! И не в состоянии больше выносить эту пытку, я зло выругался и зашагал прочь.
А ночью мне приснилась мама. Она гладила меня по голове теплыми, мягкими руками и ласково говорила: «Спи, мой хороший! Спи! Ты очень устал. Все будет хорошо. Все будет замечательно. Отдохнешь, и все пройдет. Спи.» Я лежал, положив голову ей на колени и смежив веки, умиротворенный м счастливый. Так хорошо мне ещё никогда не было. А мама все говорила и говорила. Я уже не мог разобрать слов. Голос её напоминал журчание горного ручья или шелест листвы на ветру, говорящих о великом таинстве бытия. Я пытался разобрать слова, вникнуть в их смысл. Но они вырывались из моего сознания и уносились куда-то далеко, далеко, туда, где над грешной Землей вставало огромное светило.
Проснулся в холодном поту. За долгие, долгие годы мне впервые стало по настоящему страшно. Как же это?! Что же это?! Такой надежный и прочный фундамент, на котором я строил свою жизнь, неожиданно дал трещину и все в одночасье полетело к черту, в тартарары. Как же быть дальше?! Чем жить?! То, что, казалось, вытравил из себя раз и навсегда, неожиданно вернулось. Я гордый! Я свободный! Я великий! Ха-ха! Петух, возомнивший себя орлом. Дерьмо собачье! Такое же ничтожество, как подыхающий Анкендорф. Как же холодно внутри. Какой собачий холод! Зябко. Одиноко. Жутко. И ласковые руки мамы в пылающем сознании. Сволочи! Я кажется схожу с ума. Неужели же я проиграл жизнь?! И пошли бы они все!...
Глава вторая: Телефонный разговор.
Воображение Сергея не на шутку разыгралось. Оно рисовало картины одну мрачнее другой. Но везде Светлана виделась истерзанной, умирающей. Как тяжко! Даже зануда Иванов, в другое время не упустивший бы случая позлорадствовать, сейчас сочувствовал ему.
Как же он смертельно устал! Ничего так не утомляет, как бездеятельное ожидание. Когда же в конце-концов позвонит этот сукин сын? Сергей лишь догадывался об условиях освобождения Светланы, но заранее приготовился выполнить их все, какими бы они не были. Жизнь Светланы была дороже всех негодяев на свете. И вовсе не потому, что она... что он ее... Вовсе не поэтому. А потому, что... Потому, что мир разом осиротеет без такой замечательной девушки. Исключительно поэтому. Что же они не звонят, так-перетак?!
Будто подслушав мысли Иванова, телефон вдруг разразился заливистым звонком. Сергей схватил трубку. Но это был Володя Рокотов.
— Не звонили? — спросил он.
— Нет.
— Выдерживают паузу. Психологи! На нервы действуют.
— А как у вас дела?
— Мне только-что сообщили из дежурной части городского управления. К ним заявился с повинной Беспалов.
Раньше от подобной новости Иванов бы подскочил на стуле. Сейчас же даже не обрадовался. Спросил равнодушно:
— Ну и как он?
— В смысле?
— Что говорит?
— Я с ним не встречался. Дежурный сказал, что тот признается в убийстве актеров. Вот и все. Ты с ним будешь беседовать?
— А? Да вообще-то надо было бы. А он где?
— Пока в дежурной части. Тебе его доставить?
— А? Ну да, конечно.
— Да что с тобой, Сережа? Может бють отложить пока допрос?
— Не тормози, Володя. Все нормально. Давайте его. Жду.
Через полчаса дверь распахнулась и на пороге вырос Рокотов. Вид у него был усталый, глаза красные. Да, нелегко ему сейчас приходится. Это точно. Если со Светланой что случится, то с него с первого... Нет-нет, все будет нормально. Все должно быть нормально. Иначе... Иначе... И хватит об этом.
Владимир прошел к столу, пожал Сергею руку.
— Здравствуй, Сережа!
— Привет! А где же этот архаровец?
— Ждет за дверью. Приглашать?
— Ну ты, блин, даешь! А для чего же ты его сюда вез?
Рокотов прошел к двери, открыл её, сказал:
— Входите.
И Сергей увидел довольно рослого молодого мужчину лет тридцати с симпатичным мужественным лицом, одетого в старые джинсы, пегую, выгоревную на солнце ветровку и стоптанные красовки."Приготовился к дальней и долгой дороге", — отметил про себя Иванов. Беспалов поздоровался, остановился у порога, выжидательно взглянул на Сергея.
— Здравствуйте, Андрей Андреевич! Будем знакомы. Следователь по особо важным делам облпрократуры Иванов Сергей Иванович. Проходите, присаживайтесь. А мы уже собрались вас разыскивать. А вы стало быть решили нас опередить? И правильно сделали.
Беспалов прошел к столу, сел, усмехнулся.
— Значит, вы меня вычислили?
— А мы для этого тут и посажены. Не за красивые же глаза налогоплатильщики платят нам деньги, верно?
— Наверное, — согласился Беспалов.
— А теперь мы внимательно вас слушаем.
Рассказ Беспалова полностью подтвердил выдвинутую Сергеем версию о том, что прежде чем спектакль «Спланированное самоубийство» вынести на суд зрителей, его организаторы провели генеральную репетицию на природе с участием его главного героя. Беспалов был хорошим рассказчиком, красочно живописал, как постепенно сходил с ума. Иванов невольно ему посочувствовал. Представил, что пришлось тому пережить. Кто же все-таки главный режиссер этого странного спктакля, что эксперементирует на живых людях? Как до него добраться? Похоже, что этот «мститель» его не знает. В конце своего печального повествования Беспалов рассказал, как отказался от убийства актрисы Поморцевой.
— Это все? — спросил Сергей.
— Да, — кивнул Беспалов. — После этого я и решил идти в милицию и во всем признаться. Понял, что слишком страшную и непосильную миссию взвалил на себя.
— Поморцева сказала, кто за всем этим стоит?
— Она назвала лишь главного режиссера.
— А кем написана пьеса?
— Эльвира Александровна сказала, что никто из актеров этого не знает. Фамилия Шугаев — псевдоним.
— А главный режиссер знает?
— Наверное. Но только он никогда ничего об авторе не говорил.
— Ясно. Каким образом они завладели бы вашим состоянием, если бы у них получилось задуманное?
— Все просто. Это выглядело бы примерно так. Объявилась бы моя жена, «уехавшая» к родителям в Кемерово после нашей «ссоры». Ведь мертвую её никто не видел. А друзьям и знакомым я говорил об этом якобы лишь потому, что пытался скрыть сей факт. Вот и все.
— А отчего вы сразу не пришли к нам и не рассказали о том, что с вами произошло?
Беспалов печально улыбнулся. Для человека, убившего троих людей, он вел себя слишком спокойно, если не сказать больше. Сергей лишь на минуту предствавил, что довелось пережить этому симпатичному сидящему перед ним мужику, и невольно ему посочувствовал. От такого у самого крепкого «крыша» поедет. Ведь Беспалов ни гад, ни злодей какой, а норамльный человек, с нормальными инстинктами и понятиями. Но как же его надо было достать, чтобы он решился на такое?!
После долгой паузы Беспалов сказал:
— Я не настолько наивен, Сергей Иванович. Кто бы мне поверил? Меня бы просто упрятали в сумасшедший дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53