Уж не Виктор ли Арсентьевич всем этим его снабдил? Нет, не может быть. Мы уже об этом думали. Достал, конечно, другим путем. Вот и Свиристенко он откопал. Нет, тут непонятно другое. Зачем совсем неглупому Льву Игнатьевичу понадобилось совершить такой наглый и такой рискованный шаг? Зачем? Ведь квартирная кража, в которой он замешан, и даже убийство Семанского не имеют никакого отношения к тому, о чем он меня предупреждал. Это именно «мой огород», и именно этим он и предлагал ограничить мою работу. Что ж, он нарочно пускал меня по своему следу, чтобы сбить с другого? Непонятно. И выходит, его кто-то действительно подослал ко мне. Но кто? Зачем?
Я с усилием прогоняю от себя все эти вопросы. Потом, потом. Сейчас надо каким-то путем убедиться, знает мой собеседник Льва Игнатьевича или нет, и что именно он о нем в этом случае знает.
— Совершенно верно, — соглашаюсь я. — Чепуха это все. И вы вовсе не обязаны его знать, и я тоже. Хотя я его, представьте, знаю. Дело в том, что незадолго до кражи у вас он встретился во дворе с Гвимаром Ивановичем и они поссорились.
— Так вот вы о каком земляке упоминали, — усмехается Виктор Арсентьевич.
— Именно. Их-то и видели во дворе. И запомнили.
— И вам рассказали?
— Конечно. Вот я и подумал: если Гвимар Иванович бывал у вас, мог быть и…
— Не был, — решительно обрывает меня Виктор Арсентьевич. — Представьте себе, никогда он у меня в гостях не был.
— Ну что ж, не был так не был, — соглашаюсь я. — Но вот к краже у вас этот человек какое-то отношение, видимо, имеет. И возможно, к убийству тоже.
— Тут я вам плохой помощник, — машет рукой Виктор Арсентьевич и указывает на вазу. — Да возьмите же что-нибудь.
— Спасибо.
Я машинально беру апельсин и начинаю его чистить.
Виктор Арсентьевич после некоторого колебания все же интересуется:
— А почему вы решили, что он имеет отношение к убийству?
— Кто?
— Да этот… Лев Игнатьевич.
— Потому что он серьезно поссорился с Гвимаром Ивановичем и знал одного из убийц.
— Что вы говорите?! Значит, и вы этих убийц знаете?
— Знаем.
— И не задержали?
Я усмехаюсь.
— Пресс-конференцию по этому делу проводить еще рано.
— Да, да. Извините. Я не должен вам задавать такие вопросы, понимаю.
— А я не должен был вам на них отвечать.
— И все-таки ответили, — улыбаясь и как бы с упреком говорит Виктор Арсентьевич.
— Да. По слабости характера, — я тоже улыбаюсь. — А вот вы наоборот — должны были ответить, но не ответили.
— Так я же вам уже…
— Да, да, — киваю я. — Вы его не знаете. Я понимаю.
Однако понимаю я совсем другое. Поведение Виктора Арсентьевича мне не нравится. Что-то он все-таки от меня скрывает, что-то не договаривает. Почему? Возможно, он боится, что все эти знакомства конечно же запачкают его. А тут еще и убийство. Что ж, это вполне возможно. И все же он должен мне довериться, и все рассказать. Вот как только этого добиться? Но, в конце концов, он же сам заинтересован, чтобы все распуталось.
— Я хочу, Виктор Арсентьевич, обрисовать вам ситуацию, в которой вы оказались, — говорю я. — До конца вы ее, по-моему, не оценили. Это и понятно. Мне все же как-никак виднее. И я вам помогу.
— Что ж. Слушаю вас.
— Так вот. Ситуация, конечно, малоприятная. Вокруг вас, а точнее, вокруг вашей квартиры, крутилась целая шайка. Наблюдали, изучали, составляли план. Но предварительно им надо было убедиться, что игра стоит свеч, то есть что в квартире, грубо говоря, есть что брать. Кто-то дал такую информацию, и игра началась. По всему видно, что готовились умело и тщательно. Интерес к вам, а точнее, к вашей квартире…
— Почему вы все время в этом пункте сбиваетесь? — подозрительно, даже нервно спрашивает вдруг Виктор Арсентьевич. — Лично я для них интереса, надеюсь, не представляю?
— Я тоже так надеюсь.
— Но не уверены? — продолжает цепляться Виктор Арсентьевич.
— Пока дело не раскрыто, ни в чем нельзя быть уверенным, — спокойно отвечаю я. — Так вот, повторяю, интерес к вам, а скорее, конечно, к вашей квартире, был так велик, что в какой-то момент пошли даже на убийство. То ли что-то не поделили, то ли решили убрать конкурента.
— Это уже коммерческий термин, он тут не применим, — прерывает меня Виктор Арсентьевич.
— Коммерческий? — машинально переспрашиваю я и добавляю: — А ведь Гвимар Иванович имел отношение к коммерции.
— То есть? — настораживается мой собеседник. — В каком смысле?
— В прямом. Он в прошлом был директором магазина.
— Ого! Так вы уже изучили его биографию, оказывается?
— Пришлось. Но я пока вот на что хочу обратить ваше внимание. Для вас из возникшей неприятной ситуации желательны, мне кажется, два, ну, результата, что ли. Первый — это возвращение украденных вещей. Не так ли?
— Да, конечно, — соглашается Виктор Арсентьевич. — А какой второй?
— Второй результат скорее, так сказать, моральный, а не материальный. Что ни говорите, а вы сейчас, наверное, жалеете, что дружили с Гвимаром Ивановичем. Некую тень это все же на вас бросает, не так ли?
— Жалеть я, конечно, жалею, — твердо говорит Виктор Арсентьевич. — Но никакой тени это на меня, извините, не бросает. Разве мог я предположить, что он… жулик!
— При некотором желании могли бы.
— Не понимаю.
— Да очень просто. Вот вы сказали, что он вам никогда не рассказывал о своей работе, словно и вовсе не работал. Так?
— Ну, так.
— Но ведь вам ничего не стоило выяснить, что командировки к вам на фабрику ему никто не давал.
Тут впервые в глазах Виктора Арсентьевича мелькает испуг.
— Но позвольте… — лепечет он. — Вы куда-то в сторону уходите… Ну, допустим, я не догадался это выяснить… Допустим… Но кража у меня…
— Вы правы, — перебиваю я его. — К краже это отношения не имеет. И мы действительно ушли несколько в сторону. Но к личности Гвимара Ивановича все это имеет прямое отношение, согласитесь. И ее не украшает, не правда ли?
— Безусловно, — с явным облегчением соглашается Виктор Арсентьевич.
— А потому и дружба с такой личностью, так сказать, не украшает вас. И вы об этой дружбе, по вашим словам, жалеете.
— Да, конечно, — вздыхает Виктор Арсентьевич. — Но кто бы мог подумать.
— Так вот второй результат, которого вы хотите, это избавиться от пятнышка, которое эта дружба на вас все же бросила.
— Ну, пожалуй…
— Но чтобы достигнуть этих двух результатов, Виктор Арсентьевич, необходимо, чтобы вы были с нами полностью откровенны. Полностью. А сейчас, простите, я в этом не уверен.
— Вы считаете, что я что-то скрываю? — вспыхивает Виктор Арсентьевич. — Ну, знаете… у вас… у вас нет оснований!
— Точнее сказать, что-то недоговариваете. Такое, простите, у меня ощущение. Видите, я с вами вполне откровенен. Больше того, я искренне хочу вам помочь. Хочу добиться и первого результата, и второго. Но и вы, в свою очередь, мне помогите.
— Но… в чем же, по-вашему, я недоговариваю? — растерянно спрашивает Виктор Арсентьевич.
— По крайней мере, в двух пунктах, — отвечаю я. — Первый — насчет Льва Игнатьевича. Мне все же кажется, что вы его знаете. Просто вы боитесь второго пятнышка. Так ведь, согласитесь?
Я его уговариваю, как заупрямившегося мальчишку, и он, именно как заупрямившийся мальчишка, капризным тоном возражает:
— Нет, не так. Я его действительно не знаю.
— Ладно, Виктор Арсентьевич, отложим этот разговор, — предлагаю я. — Подумайте. Все-таки лучше всего, если вы будете со мной до конца откровенны.
— Как угодно. Только…
Я наклоняюсь и кладу свою руку на его, как бы призывая не продолжать.
— Подумайте, — повторяю я. — Мы еще увидимся. И тогда я вам скажу о втором пункте, где вы со мной не откровенны.
Я поднимаюсь. Разговор окончен. Совсем нелегкий разговор. Я вижу, как утомлен Виктор Арсентьевич. И сам я утомлен не меньше. Хотя время я провел с пользой, однако кое-какие детали состоявшегося разговора пока от меня ускользают.
Я возвращаюсь на работу только к середине дня. Рюмка коньяка и апельсин обед заменить, естественно, не могут. Когда же я узнаю, что и Кузьмич отправился перекусить, то уже решительно направляю свои стопы в сторону столовой. Кстати, столовая у нас очень неплохая, возможно потому, что над ней взяли своеобразное шефство сотрудники ОБХСС. Поэтому я стараюсь, когда возможно, обедать здесь. К сожалению, это далеко не всегда удается.
Сегодня здесь народу совсем мало, все-таки суббота. В основном обедают сотрудники нашего управления. Картина, в общем, обычная. Я подсаживаюсь к знакомым ребятам из другого отдела, и за интересным разговором обед пролетает быстро. Я даже не успеваю узнать все подробности одного ловкого мошенничества и обсудить вчерашнюю газетную заметку об одном нашем сотруднике, очень нас развеселившую своей розовой наивностью.
Когда я наконец поднимаюсь к себе, Кузьмич уже на месте. Прежде всего я ему подробно докладываю о своем разговоре с Купрейчиком, очень подробно. Это уже вошло у нас в привычку. Кузьмич слушает молча, не перебивая, то крутя в руках очки, то выравнивая на столе свои карандаши.
— Так, — наконец говорит он, когда я заканчиваю свой доклад. — Совсем неплохо поговорили. Хотя и не все прояснилось. Не все.
— Но хоть видно, что еще надо прояснить.
— Именно что, — соглашается Кузьмич. — Вот к примеру. Семанский, выходит, чуть не год дружил с Купрейчиком и вдруг решил навести на него шайку. Значит, и сам с ней недавно связался, так, что ли? А чем он промышлял до этого? Ведь он года два как работать бросил. Неясно. Еще более неясен этот Лев Игнатьевич, уж как хочешь. Пожилой, солидный человек, вон какой философ, и занимается квартирными кражами, шайку организовывает?.. Не верю. Что-то тут не так. Да и сам он отрекомендовался тебе, как… ну, делец, что ли, коммерсант, представитель чей-то. Предложение деловое сделал. И вдруг квартирная кража за ним. Не бывает так, милый мой.
— Да, — соглашаюсь я. — Странно все это с Львом Игнатьевичем, не спорю.
— Боюсь, не ошибаешься ли ты, — качает головой Кузьмич. — В кафе с тобой сидел не Лев Игнатьевич. Не может такой солидный человек квартирные кражи совершать. Он вот там, в кафе, на своем месте был, когда философствовал и деловые предложения делал. А Лев Игнатьевич с квартирной кражей у Купрейчика связан накрепко, через Чуму и Семанского.
— И с убийством, видно, тоже, — добавляю я.
— Именно что, — кивает Кузьмич и, вздохнув, заключает: — Нет, милый мой, скорей всего, ты ошибся. Бывает.
— Уж очень похожи.
— Тем более. Ну да поглядим еще. Если повезет, то ты с тем Павлом Алексеевичем еще встретишься. Он в понедельник звонить должен?
— Да.
— Ну вот. А пока пойдем дальше. Не нравится мне твой Купрейчик. Ты прав, что-то он недоговаривает.
— Что знаком с Львом Игнатьевичем.
— Это во-первых. А потом насчет Семанского. Проверим-ка на фабрике, появлялся там Семанский или нет и у кого. Ведь Купрейчик испугался, когда ты сказал насчет командировки этого Семанского, что не могло ее быть. Испугался или нет?
— Точно, испугался, — подтверждаю я. — Сказал еще, что мы, мол, в сторону уходим от кражи… Федор Кузьмич! — вдруг вспоминаю я. — А ведь в сторону от нее просил не уходить и этот… Павел Алексеевич, там, в кафе.
— Ишь ты, — довольно усмехается Кузьмич. — Чего увязать вздумал.
— Так само вяжется.
— Ну, ну, не торопись. Этот Купрейчик чем на фабрике у себя занимается, не узнавал?
— Да нет.
— Когда насчет Семанского туда поедешь, этим тоже поинтересуйся. Осторожно только. Он для нас пока лишь потерпевший, жертва, так сказать.
— Он и в самом деле потерпевший.
— Ну, а я что говорю? Поэтому особая осторожность нужна. Но проверить тут кое-что надо, милый мой, как уж ни крути. Непременно надо. Помни навсегда: самая малая неувязочка в деле, малейшая неясность должна быть прояснена, не забыта. Как в школе учили, — приводит свой любимый пример Кузьмич. — Один малюсенький уголок не совпадает, и два громадных многоугольника уже не подобны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68