— Называй меня Никита! — попросил он все же.
Данила кивнул и улыбнулся. Видимо, и ему этот официоз был не по душе.
— Мы едем? — спросил он.
— Да, — ответил Никита.
Надя Скавронская ждала этого момента все последние дни. Ждала, когда раздастся звонок, и на пороге появится посланник. А если начистоту, то ждала всю жизнь — с тех пор, как поняла, что получила в наследство дар, которому и сама не могла дать вразумительного объяснения. Зато Анна Давыдовна знала об этом больше, чем отец и кто-либо еще на белом свете. Поэтому не ослабевала между ними связь все эти годы. Даже когда старуха уехала в Англию. Уехала, несмотря на возраст и расстояние. Все это время она пристально следила за тем, как растет маленький Данилка. Мальчик, которому суждено было стать Избранным.
Данила уже спал. Никита стоял возле окна, чувствуя, что его охватывает непривычный трепет. Такое же чувство он испытал недавно в шотландской деревне. Каким-то непостижимым образом молодая шотландская ведьмочка и Надежда Скавронская слились на миг в темноте в единый образ, и он почувствовал возбуждение. Замотал головой, пытаясь прогнать и морок, и неуместное на его взгляд чувство. Сейчас он ощущал себя школьником на первом свидании.
— Мне что-то нехорошо, — солгал он и порадовался, что в комнате стоит полумрак и не видно краски, залившей его лицо.
Боже ты мой, в его-то годы! Наверное, лучше уйти. Убежать, как он смылся в Шотландии от красивой ведьмы. Пойти к морю!
Свет вспыхнул.
— Позвольте, — сказала она, подходя ближе. — Я умею снимать боль! Что у вас болит?..
«Да, верно, — почти испуганно подумал он, — она ведь тоже одна из них». Но тем не менее не отстранился, когда она приблизилась.
— Нет, нет! — сказал он. — Все уже хорошо! Давайте… Давайте, что ли, сходим куда-нибудь! Я не знаю, есть ли здесь поблизости приличные заведения!.. А поедем в центр, на Невский? В какой-нибудь клуб. Я вижу, что вы никуда не выходите!
И замер, ожидая ее реакции. Она улыбнулась несколько растерянно.
— Я не знаю, право! Может быть, в другой раз. Но мы можем просто посидеть, поговорить, — поспешила она добавить, видя, что он огорчился. — У меня есть пирог с клубникой. Я сама готовила.
Никита согласно закивал. Так было лучше, в самом деле. В клубах и не поговоришь толком, о чем можно говорить в клубах? И на старых знакомых можно случайно нарваться, а это совсем некстати.
— Я очень люблю пироги с клубникой! — сказал он, нисколько не покривив душой.
Этот вечер они провели за разговорами. Никита как-то сразу ощутил себя здесь своим. И эта кухня, и пирог с клубникой, оказавшийся в самом деле невероятно вкусным, — все было ему мило. Говорили обо всем, за исключением разве что политики. Бог с ней, с политикой! Никита о многом не стал распространяться, были в его жизни эпизоды, о которых не хотелось сейчас вспоминать. Больше всего он боялся оттолкнуть ее. «Что со мной происходит?» — спрашивал он себя снова и снова, следя за тем, как она разливает чай. Сердце немного успокоилось. «Седина в бороду, бес в ребро! — ехидно напоминал внутренний голос. — Размечтался, старый дурень. Бабка наша, может, и кудесница, а вернуть тебе годы не сможет. Так что успокойся, герой-любовник».
— Так, — он засуетился, взглянув на часы, — мне пора. Пока мосты не развели!
— Хотите, — предложила она уже по-свойски, — я вам постелю на диване в гостиной?
— Я даже не знаю… — он опять замялся, не понимая, как следует лучше отреагировать. — Не хотелось бы вас затруднять! Я не знаю, удобно ли это…
Она улыбнулась и встала.
— Сейчас я вам постелю.
Да, что бы на это сказала мама? Мама! Он ведь так и не заглянул к ней после приезда. Она даже не в курсе, что он вернулся. Не хотелось признавать очевидный факт, но появляться в ее квартире, слушать брюзжание по поводу того, как он позорит ее седины, не хотелось. Узнай она о том, где он провел эту ночь, нетрудно представить ее реакцию: «Знаю я эту развратную молодежь! Еще подцепишь какую-нибудь болезнь и опозоришь мою старость!» Рядом с матерью Никита ощущал себя свихнувшимся персонажем хичкоковского «Психоза». «Не смей приводить в мой дом этих развратных девиц, Норман!». Но в отличие от киношного маньяка его мать была не высушенной мумией и навестить ее было просто необходимо.
Большую часть ночи он проворочался на диване. Не потому, что было неудобно, мучили мысли. О матери, Надежде, Таньке, куда-то запропастившейся, и Анне Давыдовне, которая знала гораздо больше, чем говорила.
Ничего, рано или поздно он все узнает. Сейчас у Никиты было ощущение, что он двигается в нужном направлении. Пускай на ощупь, но туда, куда нужно. А это главное!
Уже на другой день он узнал о том, что вместо Шотландии им предстоит прибыть на греческий остров Танафос, в поместье Занаду, принадлежащее некоему Нилу Баренцеву и его жене, урожденной Татьяне Захаржевской. «Вот мы кое-что и выяснили насчет Таньки, — подумал Захаржевский — не с пустыми руками к матери явлюсь! Только вряд ли она порадуется, радоваться мама разучилась давно. Да и Танька хороша, ни разу весточки не передала, словно ножом отрезала. А может, и правда, что она вроде как прокляла свою мать. Или наоборот? Ох, ну и угораздило родиться в семейке. Ведьма на ведьме».
— А почему она мне ничего сразу не сказала? — спросил Никита.
— Она и сама не знала. Только сейчас все решилось окончательно.
— Что решилось?
— Скоро узнаете, — пообещала Надежда.
Никита недовольно нахмурился. Что за дурацкая конспирация? Можно подумать, будто за ними кто-то следит. С другой стороны, бабке виднее.
— Интересно, как там, в Занаду? — сказала Надежда задумчиво.
Никита пожал плечами.
— Не думаю, что там стоит дворец из золота. Хотя теперь кажется, я уже ничему не удивлюсь.
— Почему?
Никита посмотрел на нее.
— Потом как-нибудь объясню…
И в следующее мгновение, словно испугавшись, что все может закончиться, так и не начавшись, что кто-то, бабка или Таня, отберут у него Надежду, он прикоснулся к ее руке. Она не отдернула руку, посмотрела на него внимательно. А потом сама потянулась к его губам. Так по-женски, нежно. Этот робкий поцелуй вызвал у него целую бурю эмоций. Он чувствовал, что возвращается к чему-то настоящему, чему-то, что считал давно утерянным. Зарылся лицом в ее волосы, чувствуя тепло, исходящее от нее.
— Ну что ты? — Надежда даже немного испугалась, но не отстранилась, а наоборот, теснее прижалась к нему. — Я здесь, все хорошо. Ведь правда — хорошо?
Упустил, сколько времени упустил… Все эти годы бестолковых метаний. Или, может быть, так и должно было случиться? Все предначертано в одной книге, что лежит на коленях у Господа, или, может, в небесах, среди звезд. И не было ему пути-дороги никуда, кроме как к этой женщине. И тогда все складывается в одну удивительную картину, где нет хаоса и сумятицы, только один замысел…
«Опомнись, человече, — пытался он образумить себя в такие минуты, когда на него, как сказал бы он, находило. — Тоже мне — пуп земли!»
Но ведь все вело его сюда. Сначала старый знакомый, подкинувший халтуру на вечере у монархистов, потом старый князь, отправивший его в Шотландию на поиски предков, Джон Дервиш, похитивший его в Лондоне, Анна Давыдовна, железною рукой направившая на родину. А частью какого колоссального плана является он, Никита Захаржевский? Он пока не знал, но было похоже, что это известно Анне Давыдовне. А возможно, и Наде.
Тепло ее губ, тепло ее тела. Ощущение прикосновения к чему-то чистому, очищающему. Сколько раз он обрывал сам себя, пытаясь напомнить, урезонить. «Кто ты такой — старый дурак!» Но «старый» сейчас звучало неубедительно. Ему снова было двадцать. Черт возьми! В Занаду, значит — в Занаду! Да хоть на край света!
Он приехал к матери под вечер. Показалось, что она еще больше постарела — голосом, движениями, повадками, — так что ее моложавая внешность казалась чужой, взятой напрокат или украденной, как в «Сказке о потерянном времени». Никита передал привет от Анны Давыдовны. Она недоверчиво вскинула глаза — думала, наверное, что это шутка. И весь его краткий рассказ о встрече с бабушкой восприняла так спокойно, что он понял — не верит. Что ж, он был не слишком оскорблен этим. Во-первых, привык уже, что мать не воспринимает его всерьез, во-вторых, он и сам недавно не поверил бы ни во что из того, что рассказал. О колдовстве вообще не упоминал — интуитивно почувствовал, что не стоит. Ничего нового не узнает, а мать только разволнуется. Глядя на нее, Никита вдруг испытал жалость.
— Где ты там болтался? — спросила она. — Небось, по барам и шлюхам? Предки. Кому они нужны! У тебя что, дети есть, чтобы им про предков рассказывать?!
— Я как раз хотел… — начал он, задетый последним замечанием. — Хотел сказать тебе, что я, возможно, женюсь… Я встретил женщину…
Мать фыркнула так, словно он отпустил очень веселую шутку.
— Спасибо за уточнение, а то я уж подумала, что у нас тоже разрешили однополые браки. Хотя с этих демократов станется… У нее наверняка есть ребенок, — она не спрашивала, а утверждала.
— Вообще-то да! — признал Захаржевский.
— Не твой!
— Нет! — его тон становился вызывающим. Терпеть насмешки над собой он еще мог, но Надежда с Данилой были совсем другое дело.
— Оно и к лучшему! — сказала она. — Кто от тебя-то может родиться?
Никита хотел сказать, что, во всяком случае, ему не придется всю жизнь клясть себя за то, что он пообещал собственного ребенка черту. Но сдержался.
— Я скоро увижусь с нашими, — сказал он, — с бабушкой и Танькой. Что им передать?
Она подняла глаза, и он увидел, что в них блестят слезы.
— Тане ничего не говори! — сказала она. — Если совести у нее не осталось, то и не дочь она мне больше! Так, кстати, можешь и сказать. А бабке своей передай благодарность за то, что погубила она своими дьявольскими соблазнами и Таню, и меня, и душу свою. Все. Больше сказать мне им нечего.
— Мама…
Никита шагнул к ней, но Ариадна Сергеевна остановила его повелительным жестом.
— Иди, иди! Ничего мне больше не нужно! Ничего!
Он вздохнул и вышел, оставив ее наедине со своими горькими думами. «Может быть, показать ее врачам?» — думал он, шагая по улице. Есть ведь антидепрессанты. Только ведь не станет принимать. Насильно ее не госпитализируешь — хуже будет, он ведь ее знает!
Больше ни с кем в России ему прощаться не хотелось. Было ощущение, что он сюда не скоро вернется, если вернется вообще. Что ж, ничто не держит! Правда, был один неприятный вопрос. Финансовый. Продать комнату сразу не удастся. И потом, на эти деньги долго не протянешь. Однако Никита был уверен, что что-нибудь непременно подвернется. Его жизнь за последнее время столько раз делала такие удивительные повороты, что задумываться над будущим было, скорее всего, пустой тратой времени. Мы предполагаем, а Бог располагает. А может быть, и Анна Давыдовна. Да и не хотелось задумываться над этим самым будущим. Он был слишком счастлив. И грусть, овладевшая им после визита к матери, растаяла сразу, как только он переступил порог квартиры Скавронских.
— Я достал билеты, милая! Летайте самолетами Аэрофлота!
Глава 10. Москва
А в то же время в Москве еще один человек прощался с Родиной Причем навсегда. Бывший вице-премьер Российской Федерации намеревался, выражаясь по-простому, сделать ноги. Калиф на час. Жаль, что удалось сделать немного. Само собой, он сожалел не по поводу непостроенных больниц или невыплаченных пенсий и зарплат. Просто господин Барковский был, подобно одному персонажу Ильфа и Петрова, необычайно совестливым вором. Трудно невозмутимо тырить такие суммы.
Обидно, черт возьми. Добро бы еще его пытались взять за жабры кристально честные, неподкупные стражи закона. Но такие бывают разве что в кино — причем в американском. А в жизни — такие же хапуги. И чему народ радуется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63