– Видишь ли, Аркадий, по правде говоря, я надеялся, что ты сможешь…
– И не пытайся увернуться от уплаты, – перебил он, свирепо глянув на меня. – Ненавижу тех, кто тянет резину и не платит. Они гниют и воняют, перебегают дорогу нормальному бизнесу, ломают дружеские связи. Пришло время, Катков. Время платить. – Он откинулся на спинку стула, окинул меня внимательным взором и сказал с каким-то удивлением. – Но сдается мне, долгов за тобой не числится. А мои долги ты помнишь?
Сердце у меня сначала с облегчением затрепетало, но затем пульс участился от мысли: неужели он не понял, что ошибается?
– Я-то? – Из моего рта вырвался жалобный лепет.
– Ты, ты. Я же помню, это я у тебя в должниках, – ответил Аркадий, широким жестом указывая на залы клуба: – Видишь их? Ради этого я работал как лошадь. Горб ломал, но были и удачи. Однако попасть на самый верх, не имея ничего и никого в поддержку, никак нельзя Что касается меня, то без тебя, Катков, мне бы не видать ничего этого.
Дальше он ничего не стал пояснять, оставив меня теряться в догадках, а полез в карман и, достав портмоне, вынул из него какую-то бумажку. Это оказалась сколотая скрепкой пожелтевшая газетная вырезка. Он осторожно развернул ее, стараясь не порвать на сгибах, и положил на стол передо мной.
– Помнишь?
Хоть и минуло целых десять лет, но я вмиг узнал свой очерк. Но как этот материал, рассказывающий о бедственном положении вышедших в тираж мастеров спорта мог стать удачей для Аркадия Баркина?
– Я имею в виду не те места в очерке, где говорится, как государство выпихнуло меня из большого спорта, – он понял, что озадачил меня предыдущим замечанием. – Да, пришлось мне тогда несладко и об этом стоило писать, а чтобы написать нужно было иметь мужество.
– А кое-кто говорит, что не мужество, а дурью башку.
– Нет, мне-то статья помогла. После нее дела у меня пошли на поправку. Вот ты там защищал спортсменов и свободное предпринимательство… Если бы не написал так, я бы до сих пор ошивался в вонючей «Сказке».
Стараясь припомнить собственный давний очерк, я вынул сигарету и чиркнул спичку. Она зашипела и погасла, я полез за другой, но Баркин опередил меня, протянув газовую зажигалку и напустив при этом на себя какой-то торжественный вид. Сразу я и не понял, что зажигалка не простая, а символизирует статус ее владельца. На ней красовалась надпись: «КЛУБ ПАРАДИЗ». Стилизованная, яркая игрушка служила своеобразным пропуском в клуб.
– Говоря о твоем очерке, я имею в виду вот что. – Он ткнул пальцем в изящную виньетку с афоризмом, висящую напротив, на стенке. – В очерке я прочел о том, что на Западе бывшие спортсмены нередко становятся удачливыми бизнесменами, поскольку у них в крови заложено стремление к борьбе, к соперничеству, а формула «Пусть победит сильнейший» наполнена реальным содержанием. Эта формула и стала для меня ключом к успеху, светом в конце туннеля. Не в пример среднему русскому, которого с детства приучают и коллективизму и удерживают от реализации своей индивидуальности, я вдруг понял: спортсмены имеют все задатки, чтобы преуспевать в разных ипостасях на свободном рынке. Стало быть, именно твой очерк изменил к лучшему всю мою жизнь.
– Ничто не польстило бы мне больше твоих слов, – ответил я, искренне удивляясь, как несколько газетных фраз, каких-то две тысячи слов (я даже не помнил каких), могли столь сильно повлиять на человека, став для него побудительным мотивом. Главное, что меня тогда заботило – побольнее уколоть аппаратчиков из Госкомспорта. И десяток лет назад ни я, ни Баркин, ни пустоголовые бюрократы и вообразить не могли, что в очерке заложен какой-то иной смысл.
– Да послушай же, ты, дурило, – с восторгом напирал Аркадий. – Твоя статейка и впрямь здорово встряхнула меня. Я перестал хныкать и воображать, будто заслуживаю больших почестей и наград. Она заставила меня поверить в собственные силы. И, как говорится… – Он театрально замер на полуслове, заигрывая со своими притворно ласковыми подружками. – Ну, все остальное принадлежит истории.
Вот уж и впрямь история.
Его признательность распростерлась настолько далеко, что он не только отдал мне бумажник и извинился за хамство своих мордоворотов, но и отпустил прекрасных дам, чтобы я мог побыть с ним подольше. Всю ночь я отбивался от шампанского, которое поставил ему за избавление от рэкетиров один благодарный предприниматель, или, как говорил Аркадий, «компаньон». Лишь под утро, часам к четырем, он наконец-то выдохся и его мысли приняли другой оборот.
– Я всегда кончаю загулы, отведав вкусненького фрукта, – загадочно сказал он, перед тем как уходить.
– Какого фрукта?
– Тропического, – кивнул он в сторону сцены и похотливо ухмыльнулся. – С гладкой коричневатой кожей, плотным сочным телом и живым как ртуть. На какую из них у тебя, Николай, слюнки текут?
– Как это на какую?
Он коротко рассмеялся и, приложив руки к груди, сказал:
– Помнишь сборщиц кокосовых орехов?
– Еще бы, я перевидал их немало на своем веку.
– Но здесь всего одна. – Он назидательно поднял палец вверх. – Как тебе вон та маленькая горячая Чилига, она слева?
– А что? Она ничего.
– Ну просто ненасытная. Она твоя!
– Спасибо, Аркаша, – ответил я, враз вообразив себе всякие пикантные сцены. – Но у меня целая связка таких же кокосов. Я один с ними вряд ли управлюсь.
– Чего же тогда ты хочешь? Как тебя отблагодарить? Дать денег? Работу? Скажи только.
– Дай мне источник.
– Источник? – Он скептически рассмеялся. – Кто же еще сменяет самую лучшую блядь в Москве на информацию!
– Как кто? Журналист-диссидент.
Он опять рассмеялся, но, когда я рассказал о своем желании написать репортаж, веселость с него сразу слетела, а в глазах мелькнула озабоченность.
– Все еще не бросил рискованные затеи, так ведь?
Я согласно кивнул.
– Тебе нужен внутренний источник? То есть чтоб был сам делец?
– Да, желательно.
– Заметано, – самоуверенно произнес Аркадий, хватаясь за телефонную трубку. – Я хоть этим и не занимаюсь, но знаю кое-кого, кто введет тебя в курс дела.
Ночь можно было считать успешной. Я не только остался в живых, но и немного приблизился к разгадке смерти Воронцова: убили ли его, чтобы замять неминуемо громкий скандал, или же он стал жертвой грабежа. В любом случае тот, кто утащил его награды, – хладнокровный убийца.
9
Ранняя утренняя Москва всегда напоминает мне город-привидение – мрачный, молчаливый, безлюдный, будто пораженный одной из тех бомб, на создание которых кремлевские милитаристы долгие годы тратили гигантские ресурсы, привычно оправдываясь, что они, дескать, нужны для обороны страны (поэтому якобы и продовольствия не хватает). Из затемненных окон «мерседеса» Баркина, в котором мы гнали по Комсомольскому проспекту, Москва казалась еще мрачнее. За нами следовали «Лада» с фруктовыми тортами для Баркина и «вольво», где сидели его мордовороты. Наш скоростной караван напоминал правительственный выезд, когда останавливается весь уличный транспорт, чтобы помпезный «членовоз» мог проехать через всю столицу, нигде не задерживаясь и не притормаживая.
Но мы шали вовсе не на Красную площадь.
Баркин уговорил меня поехать на Ленинские горы, где нас ожидал его знакомый с черного рынка наград. В ночном клубе он с треском открыл свой дипломат-апаше и вынул компьютерную распечатку списка компаний.
– Смотри сюда, – с гордостью произнес бывший спортсмен. – Мой маленький взаимный фонд. Знаешь, тебе стоило бы написать еще один очерк – «Десять лет спустя». Я имею в виду, что ты был прав относительно цели.
Я заставил себя улыбнуться, поскольку меня не грела собственная роль, которую я невзначай сыграл в рождении нового хищника. Правда, тут не я один виноват. Может, и пробудил у Баркина амбиции, но его жизненную позицию сформировал коммунизм, а демократия предоставила практические возможности. Он и осуществил их – прежде всего на своих земляках-москвичах, что претило мне больше всего.
– Ну давай, похвались немного и собой, Катков, – попросил Аркадий, сидя рядом в «мерседесе». – Да и Артуро тоже послушает. – Он кивнул на шофера, атлетически сложенного кубинца, который был и его личным телохранителем.
– Он приехал сюда десять лет назад как бейсбольный тренер, да так и остался, – пояснил Аркадий.
– Но не из-за местного климата.
– По экономическим причинам.
– Как это понимать?
– У нас экономика процветает по сравнению с Кубой.
– Конечно, если сравнивать голодных с умирающими от голода, то у первых она процветает.
– За возвращение кубинские власти посулили ему велосипед, а я предложил работу. Ты его винишь?
– Стало быть, его пытались купить за велосипед?
– Да, автомашина там ни к чему. В стране нет ни капли горючего.
– Значит, элита разъезжает на велосипедах, а простые люди топают пешком.
Аркадий мрачно кивнул.
– За все надо благодарить Кастро. Кубинцы тоже могли бы ездить на таких вот «мерседесах», если бы не этот тупоголовый идиот. Вот смотри, у нас быстро и легко дела не провернешь, не то что у них. В прошлом году я побывал на Кубе и без труда установил контакты с теми, кто серьезно настроен рискнуть на кое-какие дела.
– Что за дела?
– Туризм.
Наш караван мчался уже по Воробьевскому шоссе, приближаясь к лесистым скверам, окружающим Московский государственный университет. Со смотровой площадки около шоссе, откуда открывается захватывающий вид на Москву, и была назначена встреча с торговцами орденами и медалями на черном рынке, здесь же они должны собраться на этой неделе. Баркин рассказал, что торговать начинают на рассвете, когда в милиции заканчивается смена, стражи порядка устали и мечтают, как бы поскорее добраться до дома. «Мерседес» повернул на узенькую боковую дорожку и остановился около невысоких елок.
Баркин опустил боковое стекло, поморщившись от порыва холодного воздуха, ворвавшегося в кабину. Минуту спустя из-за деревьев появился невысокий субъект – пальто в рубчик, твидовая кепка, задорно сидевшая на его голове, отчего он напоминал маленького большевика времен революции.
– Вот он. Зовут его Рафик. Ну, желаю успеха.
– Спасибо, Аркадий. Большое тебе спасибо.
– Спасибо тебе, Никола.
Он пристально посмотрел прямо мне в глаза и крепко пожал руку. Я вышел из «мерседеса» и закрыл дверь.
– Катков! – позвал Аркадий из окна кабины, протянув мне газовую зажигалку. – Далеко не прячь ее.
И машины тут же растворились в белесой дымке, стоявшей между холмов. Я обернулся, Рафик куда-то исчез, я поспешил к рощице, как вдруг тишину нарушил чирикающий звук – заработал мой бипер. Должно быть, Вера беспокоится, жив ли я. Все правильно – всего сутки назад я тоже разыскивал ее целых полночи.
Я уже подходил к деревьям, и тут Рафик вновь возник между корявыми стволами. В его облике было что-то таинственное и вместе с тем трогательное, что вызывало чувство доверия к нему. Остро запахло сосной и елью, когда он, вороша ногами листья и хвою, продвигался по заброшенной тропинке к группе припаркованных автомашин, велосипедов, мотоциклов, фургонов и микроавтобусов.
Торгаши оказались на удивление молодыми, большинству на вид лет восемнадцать-двадцать. В раннем утреннем свете ярко поблескивал товар, разложенный на одеялах у задних дверей автомашин и на капотах или на крышках чемоданчиков, а то и просто приколотый на подкладках пальто, полы которых торговцы приоткрывали, будто показывая свое мужское достоинство. Черный рынок сильно смахивал на цыганский базар: скорые легкомысленные решения, мелькание рук, настороженные воровские взгляды, возгласы удивления и неверия, когда называлась цена, а затем быстрый торг, шуршание купюр и позвякивание металла, когда продавцы и покупатели сходились в цене, а деньги и награды переходили из рук в руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63