— Мне казалось, мы договорились об этом с самого начала, — удивилась Мюрьель.
— Я хотел услышать от тебя подтверждение. Было бы неплохо оформить это в письменном виде…
— Хорошо. Только меня удивляет, что моего слова недостаточно.
— Я завишу от придирчивой администрации…
— Понятно. Но поскольку речь идет об обсуждении случая, произошедшего с Вероникой, я хотела бы, чтобы ты сказал мне несколько слов о вашем замечательном диагнозе, причем, пожалуйста, на понятном языке…
Жером выпил глоток кофе.
— Ты всегда пьешь его холодным и без сахара? — спросила Мюрьель.
— Всегда! Ты видишь, я совсем не изменился… Но вернемся к нашему делу. Для нас Вероника это довольно типичный случай. Симптомы указывают на промежуточное состояние между бредом, галлюцинациями и шизофренией. Причем четкий диагноз поставить невозможно. Само собой разумеется, что твой подход нам в какой-то мере интересен, поскольку предполагает символическое объяснение механизмов поведения…
— Но ты знаешь, моя цель состоит в другом.
— Конечно! Однако я прошу тебя повернуться лицом к моим коллегам.
— Ну хотя бы ты веришь в успех моего дела?
— Безусловно, иначе я бы не просил тебя приехать…
Какое-то время они молчали, понимающе глядя друг на друга.
— Если я не ошибаюсь, — вновь заговорила Мюрьель, — ты хочешь, чтобы я опустила планку и говорила на научном жаргоне с твоими коллегами, чтобы их не напугать.
— Да, что-то в этом роде. Как бы то ни было, не бери на себя никакой инициативы относительно Вероники и сообщай нам о своих планах. А что до ее матери, то, если тебе надо с ней поговорить, не касайся медицинских проблем.
— Хорошо, шеф! Как чувствует себя наша больная сегодня?
— Никаких изменений. Она не говорит, у нее вялость, зато начинает появляться аппетит.
— Я могу ее увидеть?
— Лучше подожди до завтра. Ее мать пришла незадолго до тебя и, вероятно, останется здесь до вечера.
— Удачное совпадение. Я как раз собиралась сделать несколько фотографий на мосту в сумерках, надо как следует подготовиться.
— Что? Ты полезешь на гору сегодня вечером?
— Да, а почему тебя это беспокоит?
— Не знаю, там крутой подъем…
— О! Так ты забыл, что я прекрасная спортсменка!
— А ты, однако, изменилась! — заметил Жером, отодвигая стул. — Ну а я пойду навестить мадам Майар.
Он собирался встать, когда Мюрьель спросила:
— Кстати, ты не мог бы рассказать мне о ней в двух словах? Мне кажется, мадам Майар имеет какое-то отношение к проблеме Вероники.
— Наверное, но в разговорах, которые с ней веду, я не заметил ничего, что можно было бы связать со странным состоянием девушки. Мне кажется, мать Вероники в целом уравновешена и у нее разумные суждения.
— И ничего больше?
— О чем ты?
— Ну, я не знаю… Об их совместной жизни, о прошлом этой семьи… Что-нибудь в таком роде. Ведь ты, наверное, задавал ей подобные вопросы?
— Ты знаешь, это уже область врачебной тайны. Единственное, что я могу сказать, — их жизнь вполне обычна.
— Она говорила с тобой ровно, без запинки?
— Да, но почему ты спрашиваешь?
— Потому что это не очень совпадает с тем образом, который нам описал Мишель.
Жером поднялся.
— Послушай, Мишель — полицейский, я — врач. Даже ты стала бы разговаривать с нами по-разному.
— Верно, — призналась она, вставая.
Они обнялись.
— Ты по-прежнему такой же обаятельный, — прошептала Мюрьель, легонько погладив его щеку, когда они стояли на пороге.
Выйдя из клиники, она почувствовала, что эта встреча взволновала ее. Было странно, что Жером оказался таким формалистом. Создавалось впечатление, что энтузиазм, с которым он относился к ее работе в первые дни после ее приезда сюда, несколько поубавился.
Когда Мюрьель добралась до Лазаля, то увидела Мишеля в саду перед домом. Он расхаживал вдоль забора, тщательно изучая его. Несомненно, он пытался понять, каким образом незнакомец, стучавший в дверь, проник в имение.
— Что, инспектор, интересуетесь местными растениями?
— Нет, — рассмеялся Мишель, направляясь к ней, — я разглядывал стену…
Мюрьель изумленно посмотрела на него:
— Боитесь, что она обрушится?
— Нет, я восхищался реставрационными работами, которые провел Жером.
— И правда, все получилось замечательно. Но самое удивительное — это небольшая речка в нижней части сада. Прелестный уголок!
Они сели за стол на террасе. Стало немного прохладнее из-за легкого ветерка, который дул со стороны леса, расположенного к востоку от дома. Пряные запахи цветов напоминали о том, что стояло лето. Около бассейна в поисках влаги роились мушки.
Все еще находясь во власти неприятного ощущения после встречи с Антоненом, Мишель сидел молча. Он смотрел вдаль и барабанил пальцами по столу. Мюрьель украдкой наблюдала за ним. Не нужно было хорошо знать этого человека, чтобы заметить его озабоченность. В выражении лица инспектора появилось что-то детское. В первый раз со времени приезда Мюрьель уловила в образе закоренелого холостяка что-то очень личное. Он был более нетерпелив, чем желал показать, и, вероятно, довольно раздражителен. Внимательно рассмотрев черты его лица, Мюрьель сделала вывод, что они более утонченные, чем ей показалось сначала. Изучив его в профиль, она отметила, что нос у Мишеля прямой. Небольшие складки около глаз и рта указывали на привычку улыбаться, и это ей нравилось. И хотя инспектор напускал на себя строгий вид в присутствии Мюрьель, она поняла, что у него веселый и беззаботный характер.
Прервав наблюдение, она пошла за графином с водой и разлила ее по стаканам.
— Кажется, вы чем-то обеспокоены? — спросила Мюрьель, протянув стакан инспектору.
Он повернулся к ней с легкой улыбкой на губах:
— Как вы догадались? Я всегда такой, когда мне не удается контролировать ситуацию. — Он рассказал о встрече с Антоненом, а затем заключил: — Очевидно, для людей, которых я встречал здесь до сих пор, молчание — привычная вещь. Хотел бы я знать, что за этим кроется…
Мюрьель пожала плечами:
— Часто всего лишь небольшие секреты. Может, для Антонсна это способ показать свою значительность.
— Нет, не думаю, — ответил Мишель, закуривая сигарету. — В его взгляде явно сквозил страх. И я уверен, это связано с нашим делом, так или иначе.
— С полицейскими не откровенничают, разве что по обязанности.
— Да, я знаю, но мне не хотелось давить на него. К тому же у меня нет на это права. Официально расследование не начато.
— Почему же не придать ему официальный характер?
— Для этого необходимы один или два новых аргумента, а их пока нет.
— А если мне поговорить с Антоненом? Женщина внушает больше доверия. Я могу между делом попросить его рассказать о легенде, связанной с мостом. К тому же мне и самой это интересно. Может, тогда он заговорит?
— Почему бы и нет? — неуверенно ответил Мишель. — Но Антонен совсем не глупый человек. Он знает, что мы живем в одном доме, и быстро поймет маневр.
— А вдруг, если я скажу ему правду на свой манер, что-нибудь да получится?
Мишель кивнул:
— О'кей! Посмотрим, что из этого выйдет.
Мюрьель посмотрела на часы.
— Боже мой! — воскликнула она. — Я должна подготовить оборудование, поехать на мост и сделать фотографии.
— Если хотите, могу поехать с вами.
Мюрьель недоверчиво взглянула на него:
— Я не скажу «нет», но опасаюсь вашего сарказма.
— Обещаю запрятать его поглубже и накрыть носовым платком.
Она поднялась.
— Тогда я согласна. Подождите меня здесь. Я буду готова через несколько минут.
По возвращении она предложила Мишелю поехать на ее машине, в которой было сложено необходимое оборудование. Мишель не стал спорить, и они тотчас тронулись в путь.
Мюрьель вела машину молча, размышляя о том, как удобнее всего сделать снимки. Мишель же, опустив боковое стекло, блаженно вдыхал теплый воздух, пропитанный запахами земли. Красное солнце уже садилось за горизонт, и постепенно начинало темнеть. Это было самое замечательное время дня, когда на людей и природу снисходит умиротворение и они готовятся к наступлению ночи.
Мишелю этот промежуточный час, когда наступали сумерки, казался блестящей иллюстрацией условий человеческого существования. Нечто вроде no man's land, поразительный момент между сомнением и уверенностью.
Эти мысли незаметно увели Мишеля в детство. Он какое-то время жил в провинции, в Бургундии, где у его матери была фамильная усадьба среди полей, лесов и виноградников. В любое время он мог уходить из дома, свободно постигать тайны природы, а также ее суровые законы, познавать растительный, животный и людской мир, чарующий разнообразием и одновременно пугающий жестокостью. Он понял смысл жизни по-своему, хотя и в то время она не была такой уж безоблачной…
— И о чем же вы думаете? — вдруг спросила Мюрьель.
— Знаете, этот пейзаж и эти запахи напомнили мне детство.
— Я тоже люблю вспоминать о времени, когда была девочкой. Все казалось таким простым, не правда ли?
Мишель промолчал.
— Я сказала какую-то глупость? — забеспокоилась она.
Он улыбнулся:
— Нет! Просто мои мысли отличаются от ваших.
— Отчего же? Ваше детство не было счастливым?
— Вообще-то нет. Я сказал бы, скорее непростым. Я жил один с матерью, которая была и остается очень властной женщиной.
— А ваш отец?
— По официальной версии, он был антропологом и уехал на остров Борнео, не оставив адреса.
— Почему вы говорите об официальной версии?
— Это версия моей матери.
— А вы ей верите?
— Да. Хотя иногда сомневаюсь в том, что она говорила правду. Я не думаю, что мой отец захотел уехать. Просто у него не было другого выхода. Моя мать из тех женщин, от которых надо держаться подальше, — она слишком подавляет других.
— Так же произошло и с вами?
— Возможно…
Они замолчали. Автомобильная дорога заканчивалась, и им пришлось выйти из машины и добираться пешком до подножия моста по тропинке, идущей по склону горы.
Переход был длинным и утомительным из-за крутого подъема, камней, которые выскальзывали из-под ног, а также из-за тяжелой ноши. Каждый нес на спине по рюкзаку, к тому же вместе они тащили чемоданчик, небольшой, но довольно увесистый.
Они не разговаривали, прежде всего чтобы сэкономить силы и прислушаться к тишине. Иногда они останавливались, чтобы полюбоваться пейзажем, который все еще таял в тумане наступающих сумерек, в то время как на горизонте небо, полыхавшее от последних лучей солнца и покрытое большими прозрачными облаками, быстро теряло краски.
Наконец началось восхождение до покатого уступа. Добравшись до его вершины, они отдышались и направились к мосту, еще более прекрасному в сумерках. На западном склоне горы камни сверкали с такой силой, что, казалось, хотели возвратить весь свет, накопленный в течение дня.
Они зачарованно смотрели на этот пейзаж, потом Мюрьель позвала Мишеля подойти к той точке на парапете моста, которую отметила при помощи небольших камешков.
Но искали они напрасно — горка из мелких камешков исчезла.
— Вероятно, туристы, — предположила она. — Наверное, лучше было сделать пометку на самом камне.
— Возможно… У вас есть другой ориентир?
— Да. Внизу.
Они спустились под арку моста. Но и там камней не было.
— Странные туристы, — пробормотал Мишель. — На парапете кто-то мог побывать, но зачем ему надо было спускаться с моста туда, где нет ничего интересного? Это странно.
— И какие из этого можно сделать выводы?
— Думаю, кто-то наблюдал за вами, когда вы делали отметки, и уничтожил их преднамеренно.
— Если даже и так, это глупо, потому что я все там сфотографировала, и, что бы он ни сделал, уничтожить места скопления энергии невозможно.
Они поднялись на мост, отыскали необходимое место на парапете, и Мюрьель вынула из чемоданчика странную коробочку.
— Что это? — спросил Мишель.
— Если в двух словах, то портативная камера, приспособленная для съемки всех видов местности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42