— Вы быстро выдохлись, инспектор! — поддразнила его Мюрьель, продолжая плыть.
Мишель подождал, с восхищением наблюдая за ее безупречным кролем.
— Браво! — воскликнул он, когда женщина присоединилась к нему. — Я не знал, что вы так хорошо плаваете.
— Вы еще многого обо мне не знаете, — ответила она.
— Не буду скрывать, мне бы очень хотелось узнать больше.
— Пойдемте, — предложила Мюрьель, бросив на него насмешливый взгляд, — и не ведите себя как назойливый зазывала в клубе…
Задетый за живое, Мишель пошел на террасу и насухо вытерся полотенцем.
— Ну, как прошел день?
— Неплохо! Вероника заговорила, и я сделала кое-какие открытия на Орлином мосту. А вы?
— Ничего особенного. Я встречался с матерью Тома, она приняла меня чрезвычайно сдержанно, и я почти ничего не узнал.
— Поговорим об этом? — спросила Мюрьель, выходя из бассейна.
Она не стала дожидаться ответа и направилась в дом.
Немного позже Мишель тоже пошел переодеться, раздумывая над словами Мюрьель. Судя по всему, она не любила флиртовать и с насмешкой принимала ухаживания поклонников. Как только инспектор подумал об этом, то сразу понял, что она ему небезразлична…
Они встретились на кухне. Мишель уже давно был там и обдумывал меню ужина.
— Извечная проблема! — воскликнула Мюрьель. — И, честно говоря, не самая волнующая.
— У меня она возникает только во время отпуска. А вообще я ем все подряд, я не гурман.
— Так рассуждают только те, кто живет один. А когда у вас есть ребенок, нужно думать еще и о нем.
— Вы это про себя?
— Да, у меня есть сын Эндрю.
— И сколько ему лет?
— Семь.
— Он остался с отцом?
— Нет… Мы разошлись. Он живет в Калифорнии, и я его больше не вижу.
Тень страдания промелькнула на ее лице, и Мишель не стал задавать лишних вопросов. Изучив содержимое кухонных шкафов, он громко спросил, что Мюрьель хотела бы съесть на ужин.
— Ну что же, будем готовить из того, что есть, — подытожил он. — Яйца, сало, сладкий картофель… Все необходимое, чтобы приготовить омлет по-крестьянски, не так ли?
Он надел фартук.
— Идеальный мужчина, — улыбнулась Мюрьель. Чувствуя, что выглядит немного нелепо в этом наряде, Мишель захотел взять реванш:
— А вы, я думаю, феминистка?
— Нет, но мне нравится, что вы решили заняться ужином. В мире слишком много мужчин, считающих домашние дела уделом домохозяек.
— Понятно, но один я не справлюсь.
Мюрьель разлила по бокалам вино и помогла Мишелю подготовить продукты.
— Так в чем же состоит ваше открытие? — поинтересовался он.
— Боюсь, вы не воспринимаете меня всерьез.
— Начинайте, а там будет видно!
— Я обнаружила необычную ауру в том месте, куда упал Тома.
Мишель посмотрел на нее с некоторой долей недоверия:
— Что это за бред?
— Так вы будете меня слушать или нет?
— Конечно, я просто пошутил, извините.
— Это совсем не смешно… Представьте себе, что все человеческие существа выделяют то или иное количество энергии, которую можно измерить и зарегистрировать. Это называется эффект Кирлиана, по имени его открывателя.
— А кто это?
— Инженер-электрик. В 1939 году его пригласили в одну лабораторию на Кавказе, чтобы починить аппарат для проведения электротерапии. Случайно он коснулся рукой электрода и получил удар тока, но искра, которая при этом образовалась, привлекла его внимание. Он решил продолжить эксперимент, устанавливая фотопленку между своей рукой и искрой. В конце концов он увидел что вокруг его рук образовалось нечто вроде светящегося ореола. Кирлиан повторил опыт несколько раз, используя различные предметы, но это ни к чему не привело. Потом он решил сконструировать машину, которая могла бы создавать высокочастотные электрические поля, чтобы между электродами за одну секунду проходило до двухсот тысяч искр. Позже подобный опыт повторялся многократно, и теперь немало лабораторий занимаются изучением этого вопроса.
— Неужели ученые интересуются аурой? А я думал, это изобретение ясновидящих…
— Ученые так боялись показаться некомпетентными, что поспешили научно обосновать это открытие, они ввели собственную терминологию. Для них аура — это скопление элементарных частиц, вроде плазмы, состоящей из ионов.
— Признаюсь, я мало что в этом понимаю! Но продолжайте, я слушаю вас с таким же удовольствием, как если бы вы говорили на иностранном языке.
— В таком случае я объясню подробнее. Плазма — это газ, ионизированный до такой степени, что все электроны покинули ядра атомов. Подобный процесс происходит, например, при термоядерной реакции, когда температура приближается к тремстам миллионам градусам. Но пока нет никаких доказательств в пользу того, что такие процессы могут происходить при температуре человеческого тела. Но отчего же нет? Исследования продолжаются…
— Очень увлекательно… А каким образом это связано с вашей экскурсией на мост?
— Я предположила, что место, где нашли тело Тома, должно было сохранить некий сгусток энергии, исходившей от его тела, и проверила эту теорию. Представьте, я действительно обнаружила там мощный источник излучения! Позже обязательно сделаю несколько снимков, при определенных условиях, конечно. Надеюсь зафиксировать эффект Кирлиана.
— А если этого не произойдет?
— Я лучше пойму, как дух Тома вселился в сознание Вероники, и смогу доказать, что юноша упал не там, где было указано.
Мишель прекратил взбивать яйца и внимательно посмотрел на нее.
— Да, — продолжала Мюрьель. — Если мне удастся провести этот эксперимент, у меня будет доказательство, что Тома упал не туда, где тело было сфотографировано жандармами.
— Вы хотите сказать, что фотографии подделаны? Но с какой целью?
— А вот до этого, инспектор, предстоит докопаться вам.
Мишель хотел задать ей еще пару вопросов, но тут появился Жером.
— А здесь вкусно пахнет! — воскликнул он, входя в кухню. — Что у нас сегодня на ужин?
— Омлет по-крестьянски по рецепту моей бабушки, — ответил Мишель.
— То есть по рецепту мсье Коффа?
— Тебе правда надо знать все подробности?
Жером налил себе вина и выпил его залпом.
— Почему бы и нет? Во всяком случае, это будет гораздо интереснее того, что я выслушал за сегодняшний день.
— Рецепт прост. Ты взбиваешь яйца, режешь кубиками картофель и обжариваешь его. Одновременно на другой сковороде пассеруешь ломтики сала, стараясь не пережарить, иначе они получатся очень жесткими. Когда все приготовится, кладешь все это на одну сковороду, перемешиваешь, заливаешь смесью из взбитых яиц с молоком, тертым сыром и петрушкой. Но — осторожно! Это очень ответственный момент. Когда заливаешь смесью поджаренный картофель и ломтики сала, нужно на несколько секунд увеличить огонь до максимума, чтобы омлет схватился, затем уменьшить пламя, аккуратно подцепить края и завернуть их к центру, чтобы блюдо получилось очень нежное, но все-таки прожаренное.
Жером даже присвистнул от восхищения:
— Снимаю шляпу. Ты выбрал не ту профессию.
— Этот мужчина — настоящая находка для семьи, — добавила Мюрьель.
— Согласен! — кивнул Мишель. — А теперь накрывайте на стол.
— Как бы там ни было, — сказал Жером, — это мне нравится: приходить домой после работы, садиться и вытягивать ноги под столом.
— Но это вряд ли понравится твоим знакомым женщинам, — возразила Мюрьель. — Я уж точно не знаю ни одной, которая бы согласилась иметь такого мужа!
— Очко в твою пользу! — признал Жером, удаляясь. — Пойду приму душ, как говорят в высшем обществе, а потом займусь вином…
Обстановка за ужином была удивительно непринужденной. Бесконечные разговоры, веселые шутки, вино — все это привело к тому, что друзья разоткровенничались. Личные ошибки и неудачи не принимались всерьез, каждый немного узнавал себя в другом, и это было не случайно. Все трое принадлежали к поколению, представители которого организовывали студенческие выступления в мае 1968 года в Париже, все они прошли через одни и те же трудности, участвовали в одних и тех же событиях, бунтовали по одним и тем же причинам. И хотя они не признавались в этом даже себе, они были счастливы, что оказались тут, связанные таинственным делом, которое представлялось им уникальным.
Чуть позже, когда после вкусного ужина друзья удобно расположились на диванах у огня, в дверь постучали.
Жером немедленно поднялся — ведь это мог быть срочный вызов!
Тем не менее, когда он открыл, на крыльце оказалось пусто. Он посмотрел в темноту и, ничего не увидев, захлопнул дверь.
— Там никого нет! Возможно, нам всем почудился этот стук, — предположил Жером и растянулся на диване.
— Вероятно, это дух Тома! — пошутил Мишель.
Его реплика заставила их вновь вернуться к необычному делу. Мюрьель рассказала об опытах, проделанных на Орлином мосту, затем повторила слова, произнесенные Вероникой. Довольно долго они пытались найти в них хоть какой-нибудь смысл. Безуспешно. Даже если бы сам Виктор Гюго был приверженцем спиритизма, ему вряд ли удалось объяснить значение загадочных фраз девушки. Тем не менее здесь явно прослеживалась тесная связь с делом Тома, и это еще больше заинтриговывало всех троих.
Возвращаясь к вещам более конкретным, Мишель начал расспрашивать Жерома о его отношениях с семьей Дюваль.
— Честное слово, — воскликнул последний, — я их практически не посещал после смерти Бернара, мужа Элен! Мы познакомились, когда его банк финансировал покупку этого дома. Встречались несколько раз, но не более того. У них всегда было много денег, и они предпочитали держаться особняком, что типично для обеспеченных протестантов. В их глазах моей единственной заслугой было то, что я врач.
— Ты был знаком с Тома?
— Конечно. И с ним, и с его братом Пьером. Но ты знаешь, как это бывает… Когда я ужинал в Кальвиаке, мы говорили друг другу только «здравствуйте» и «до свидания». У них был свой круг общения, поэтому они никогда не ужинали с нами.
— Тебе не приходилось их лечить?
— Нет! Я же нейропсихиатр. Их домашним доктором был Полен.
— Он из местных?
— Да, но теперь, я думаю, он на пенсии. Живет довольно далеко, около Сен-Жан-дю-Гара.
— Ты хорошо его знал?
— Я часто встречал его у Дювалей. Он был одним из их близких друзей.
Мюрьель сменила тему разговора:
— Что за парень был этот Тома?
Жером, казалось, смутился, услышав ее вопрос.
— Я не знаю… как все в его возрасте. Скорее приятный, вежливый и внешне счастливый.
— А тебя не удивило, что он решил покончить с собой?
— Разумеется, удивило. Но ты ведь знаешь, как это происходит. Сначала ты удивляешься, потом идешь на похороны, а затем все забывается.
— А что ты думаешь об Элен?
— Она, безусловно, красивая женщина, но чрезвычайно холодная и отрешенная… У меня не сохранилось ни одного сколько-нибудь теплого личного воспоминания о ней.
— Она казалась тебе счастливой?
— Да, пожалуй. Счастливой, насколько это возможно в ее мире, где каждый жест, каждое слово должны соответствовать принятым нормам. Возможно, о ее истинных чувствах знал только муж… Впрочем, думаю, их отношения были полностью обусловлены нормами общества, в котором они вращались. Ты знаешь, в этих семьях старинного протестантского рода ничто интимное никогда не проявляется на публике. А то, что проявляется, — напускное…
— Это любопытно, — отметила Мюрьель, — такое же чувство я ощутила, общаясь с Ноэми, матерью Вероники. Она всегда говорит очень сдержанно. Ни одного лишнего слова. Сегодня мы встретились на выходе из клиники. Она хотела знать, какие слова произнесла ее дочь, но я предпочла уклониться от ответа.
— Почему? — поинтересовался Мишель.
— Это нелегко объяснить. Интуиция шепнула мне, что я должна промолчать. Дело в том, что она показалась мне слишком взволнованной, непохожей на ту женщину, которую я встречала раньше.
— Вы заметили, что ее поведение изменилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42