Тут такая сага о Форсайтах — зачитаешься! Все свои и все друг друга жрут. И если тебя прикрывает Иван Иванович, то всегда найдется Семен Семенович, который твоего благодетеля на дух не переносит. А Семеныча мечтает подсидеть Петр Петрович, который в вечных контрах с лучшим другом Иван Ивановича. Понятно излагаю?
— Понятно. Только не ясно, куда клонишь.
— Не спрашиваю, есть ли у тебя крыша, не мое дело. Спроси себя сам, а насколько она надежна.
Злобин промолчал.
Барышников окинул Злобина оценивающим взглядом.
— То-то! Не бычься, Андрей Ильич. Не пугаю и не прощупываю я тебя. На фиг мне это надо. — Он потянул к себе бокал, но пить не стал. — Кое-кого ты мне сильно напоминаешь. Отличный мужик был. Был.
Злобин следил, как медленно, заталкивая в, себя, как лекарство, выпил вино Барышников.
— Первое, Михаил Семенович: не расклеивайся, ты мне еще нужен. Второе: есть такое правило — кто Богу не грешен, царю не ответчик. По нему и живу.
— Как ты сказал? — удивился Барышников.
— Кто Богу не грешен, царю не ответчик, — отчетливо повторил Злобин. — Предки мои по нему жили. И мне хочется.
— Ну ты… Просто самурай какой-то, — покачал головой Барышников.
— Казак, — поправил его Злобин.
— Все равно завидую.
Барышников стрельнул взглядом в конец зала. С лица сразу же сошло добродушное выражение.
— Готовься, Ильич, — обронил он, прикрывая губы салфеткой.
* * *
Их провели на задний дворик кафе к грузовому контейнеру, переоборудованному под склад.
Остролицый потянул на себя тяжелую дверь, жестом пригласил войти.
Злобин оглянулся через плечо. На отвилке, ведущей к избушке, заметил милицейский «уазик».
В контейнере горела яркая лампа под потолком. Резкий свет конусом бил вниз. В круге света стоял молодой парнишка в наручниках. По бокам стояли двое одногодков, руки у них были свободны, но держали они их, как полагается на правеже, скрещенными на груди. Головы у всех были опущены, стрижки короткие, почти под ноль, в беспощадном свете лампы казалось, — над головами парит золотистое свечение.
Имран сидел на табуретке на самой границе света и полумрака. Оглянулся, сверкнув коронками.
— Начнем, суслики залетные, — обратился он к молодым. — Кто надоумил на чужой территории без разрешения работать?
После тягостной паузы тот, что в наручниках, пробурчал:
— Я.
— Обзовись, как полагается, цапель клювастый! — потребовал Имран.
У парня действительно был длинный перебитый нос.
— Клювом кличут. С Владимира я.
— И кто за тебя, Клюв, слово сказать сможет? — продолжил знакомство Имран.
— Иван Толстый.
— Свердловский? — быстро задал вопрос Имран.
— Нет, свердловского не знаю. Это наш, владимирский.
Имран удовлетворенно кивнул.
— Барсетку в «Лиане» четырнадцатого вечером ты помыл? — Имран хрустнул пальцами.
Парень поднял голову.
— Моя работа. — Голос от волнения дребезжал. — Солировал я, Воробей и Жора на подхвате работали. — Он перевел дух, набрался смелости и продолжил громче, с непонятным вызовом: — Объявляю: барсетку у мента помыл я. Они в «Лиане» засаду устроили, я сразу просек. Один лоха играл, барсетку чуть ли не в руки всем совал. Пацаны сказали, мотать надо, хозяйка, крыса, наверняка заяву накатала. Мы же там с неделю кормились. Ну а я решил: назло ментам прямо из-под носа уведу барсетку. Цапнул ее и, Воробью не скидывая, сам вынес. Потом ходу на хазу. Там и залегли.
— А в ментовку как загремел? — спросил Имран. Оглянувшись, прокомментировал для Злобина: — За сорок восьмой мусарней числится. Мы его на полчаса выкупили.
— Не подфартило, — Юный вор опустил голову. — Вышел к метро жратвы купить. А там у ларьков баклан по беспределу на меня наехал. Я ему в пятак припечатал. Тут еще рванье налетело, пошел махач серьезный. И менты нарисовались. Своих, суки, выпустили, а мне бакланку вешают. Я им сказал: по позорной хулиганской статье не пойду, лучше вскроюсь сразу.
— Я сам тебя вскрою, дятел безмозглый, — процедил Имран.
Злобин наклонился к уху авторитета, тихо шепнул: «С твоего разрешения» — и громко задал вопрос:
— С чего взял, что это мент был?
Парень заметно вздрогнул.
— Пацаны показали. В Останкинском опером работает. Лешей зовут, кажется.
— Как выглядел? — тут же последовал вопрос.
— Белобрысый и высокий. Как жердь.
Барышников удовлетворенно кивнул.
— А паспорт мента зачем светил? — спросил Имран.
— Для авторитета, — пробурчал парень. — Кто еще может цапнуть на виду у ментов?! Только не его это паспорт оказался, а белобрысого.
Имран затрясся от беззвучного смеха. Махнул рукой. Встал.
— Казбек, объясни убогим, как им жить дальше, — распорядился он.
Казбек, стоявший за спинами Злобина и Барышникова, толкнул дверь.
Показательный допрос окончен, понял Злобин и первым вышел наружу.
Имран плотно закрыл дверь контейнера, в котором уже эхом гудел голос Казбека. Ощерил золотые коронки.
— Доволен? — не без подколки спросил он Злобина.
— Более-менее.
— Страсть как люблю, когда менты меж собой грызутся, — продолжил веселиться Имран.
Злобин промолчал.
Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, что барсетку с паспортом Шаповалова чуть ли не в руки сунули начинающим воришкам. Свои. А потом, возможно, еще подбросили карточку «Виза» в квартиру.
Глава одиннадцатая. Бей своих

Ланселот
Барышников гнал машину на предельной скорости, умело виляя в потоке. Единственным ориентиром для Злобина служил шпиль Останкинской башни, судя по нему, они двигались куда-то к Ботаническому саду.
— Тьфу, как дерьма наелся, — сплюнул Злобин. — Смотрящие, разводящие, положенцы, авторитеты… Кто бы знал, как мне это все надоело!
— Не переживай, Ильич, — глухо отозвался Барышников. — У меня тоже во рту не сахарно. Однако терплю. Ну поставил себя Имран выше закона, глумится над тобой. Значит, минуя твой кабинет, под вышку уйдет. Или свои на сходке приговорят, или такой, как Клюв, рано или поздно вместе с «мерсом» подорвет.
— Сейчас таких к ногтю надо прижимать, а не ждать, когда его Господь приберет!
— Да не трави ты душу, Ильич! — простонал Барышников. — Я, блин, сам еле держусь. Кабы не нужда, я бы с ним не хаш трескал, а подвесил в том контейнере и бил по почкам, пока дерьмо изо рта не полезло вместе с информацией. — Барышников протяжно выдохнул. — Я добрый, потому что мне не разрешают быть злым. И, заметь, Имран отлично это понимает. Потому и сдает своих. Кобенится, а сдает!
— У нас своих сук полно, — зло вставил Злобин. — Давно пора гнать всех на общие зоны. Рвать погоны с мясом и кидать в камеру к ворам! Пусть их там дрючат во все пихательные и дыхательные.
— Когда приказ такой по МВД издашь, приходи — завизирую с радостью, — откликнулся Барышников. — Только ты не министр, а я не президент.
Злобин отвернулся к стеклу, стал нервно теребить зубами фильтр сигареты.
На светофоре Барышников успел раскрыть записную книжку, перелистал, беззвучно шевеля губами. Книжку отбросил на соседнее сиденье. Достал мобильный.
— Не изводи себя, Ильич, — сменил тон Барышников. — Я мужика одного сегодня помянул. Игорь Белов, знатный опер был, от Бога! У него хорошее правило было: лучшее средство от депрессии — это успешная контратака. Вот я тебя сейчас и вылечу. Только не мешай, лады?
— Хоть поделись идеями, — попросил Злобин.
— Ильич, если доверяешь, не мешай, — нехотя отозвался Барышников. — Все будет, как ты учишь. И Богу не грешны, и царю не ответчики.
Он стал тыкать пальцем в кнопки, косясь на красный глаз светофора.
* * *
Алексей Гордеев в свободное от службы время крышевал маленький магазинчик в подвале соседнего дома. Деньги капали маленькие, но зато особых проблем не возникало. Магазинчик открыл бывший школьный друг на пару с женой. По дружбе попросил защиты. Магазинчик не вызвал никакого интереса у серьезных людей, Алексею ни разу не довелось устраивать из-за него разборки. Так что ежемесячные выплаты он считал чем-то вроде премии за вредность по основному месту работы — в Останкинском РОВД.
Кроме материального интереса — денег и скромных заказов к праздникам — Алексей имел с магазина и душевные радости. Выражались они периодических интимных встречах с совладели-магазинчика. Проходили они прямо в подсобке, в отсутствие мужа, естественно. Связь тянулась уже год. Ни Алексей, ни другова жена отношений не форсировали. Менять тихоню мужа на гулену опера жена явно не спешила, да и Алексей не настаивал. Муж, как водится, ни о чем не догадывался. Или делал вид, что не догадывается.
Звонок этого рохли и сорвал Алексея с постели. В единственный выходной он решил выспаться до отвала, а потом, приняв пива, спать дальше.
— У меня серьезные проблемы, Леша. Подходи срочно, — промямлил в трубку друг. От подробностей отказался.
Пришлось идти. Благо дело недалеко.
Чертыхаясь в душе, он семенил по плохо освещенной дорожке, гадая, кому понадобилось наезжать на богом обиженного коммерсанта. Решил, что шестерик банок импортного пива он с малахольного стрясет непременно. В качестве снотворного перед долгим сном.
От этой мысли Алексей сразу повеселел. В жизни появился хоть какой-то смысл.
У спуска в подвальчик, над которым горела вывеска магазинчика, гремел бутылками в пакетах какой-то бомж. Все у него не получалось сгрести три пакета разом. Горемыка брал два, а третий никак не мог подцепить. Приходилось ставить пакеты на асфальт и все начинать сначала.
— Сынок, рубля не будет? — обратился бомж к подошедшему Алексею.
— Бог подаст, отец, — бросил на ходу Алексей.
Стал спускаться в подвал, но на второй ступеньке пришлось остановиться: снизу поднимался мужчина в светлых куртке и кепочке.
Мужчина нес в руке бутыль пива. Без лишних слов он врезал этой литровой бутылью прямо Алексею в промежность.
Алексей захлебнулся от боли, в глазах сразу же померкли мигающие лампочки вывески. Кто-то сзади, очевидно бомж, захватил горло в мертвый клинч. Алексея резко потянули вниз. Рефлекторно он выставил руки, страхуясь от жесткого удара задом о ступени. И на них тут же щелкнули наручники. Потом навалились еще пара человек, цепко схватили и потащили спиной вперед в темноту.
Крепкий, как боровичок, мужчина с бутылью вышел из подвала. Огляделся. Сковырнул пробку. Сделал два глотка. Крякнул и отшвырнул бутыль в кусты.
— На такое дерьмо оперативные фонды переводим, — пробормотал он.
Пошел к фургончику, в который уволокли Алексея.
Ланселот
Барышников предложил Злобину не светиться. Захват он наблюдал из кабины фургончика. Не успел сосчитать до десяти, как опер оказался в салоне, отгороженном от водителя стеклом. Следом подошел Барышников, похлопывая себя по ноге белой кепочкой.
Забрался в салон, выдохнул, окатив всех пивным духом. И сразу же приступил к делу.
Наклонился над сидевшим на полу Алексеем, сунул ему во внутренний карман куртки пачку денег.
Алексей попытался сопротивляться, но сидевшие в креслах по бокам вдавили пальцы ему в плечи, и он затих.
— Ручки ему помазали? — спросил Барышников у державших Алексея.
— Да, — ответил один из них.
— А я денежки тоже «Светлячком» побрызгал, — с мерзким смешком объявил Барышников. — Что это значит, гражданин Гордеев?
— Кто такие? — прохрипел Алексей.
— А это значит, Леша, — не обращая на вопрос внимания, продолжил ерничать Барышников, — что Управление собственной безопасности сейчас протокольчик составит. По факту получения взятки.
— Не обломится! — выплюнул Гордеев.
— Так дружок твой уже заяву накатал.
В салоне едва светила мутная лампочка. Читать при таком освещении было невозможно, но Барышников все же достал листок и поднес его к носу Гордеева.
— Все как положено. Склонял, вымогал, давал, надоело… Достал ты его, Леша. Уж не знаю чем. Не я тебе домой звонил, а он. Вот и мозгуй.
— Удостоверение покажи, — потребовал Гордеев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39