Аркадий вздохнул:
— Конечно, нет.
— Взгляните-ка сюда, — Полина ковырнула шпилькой в углу заднего сиденья. — Засохшая кровь.
Аркадий подошел к «Жигулям». Яак на заднем сиденье опрашивал единственного свидетеля, того самого неудачника, с которым Аркадий стоял в очереди к Руди. Парня со злотыми. Яак уже взял его в оборот.
Если верить паспорту и пропуску на работу, Гарри Орбелян проживал в Москве и работал санитаром в больнице. Судя по бумагам, он чист, как стеклышко.
— Хочешь посмотреть его удостоверение личности? — спросил Яак. Он закатал рукава рубашки Гарри. На тыльной стороне левой руки красовалось изображение голой девицы, сидящей в бокале с тузом червей в руках. — Это означает, что он любит вино, женщин и карты, — пояснил Яак. — На правой руке выколот браслет из пик, червей, бубен и треф: он любит карты. На левом мизинце кольцо из перевернутых пик. Это означает судимость за хулиганство. На правом безымянном пальце — сердце, пронзенное ножом. Это значит, что он готов пойти на мокрое дело. Так что Гарри не такой уж и чистенький. Судя по всему, Гарри рецидивист, которого застукали на сборище спекулянтов; думаю, ему нелишне помочь нам.
— Пошли вы на… — буркнул Гарри. При дневном свете его перебитый нос казался приваренным к лицу.
— Форинты и злотые еще остались? — спросил Аркадий.
— Пошли на хрен!
Яак прочел из своих заметок:
— Свидетель утверждает, что имел разговор с этим долбаным Руди лишь потому, что считал его своим должником. Потом он вышел из машины погибшего и уже через пять минут стоял примерно в десяти метрах от «Ауди», когда она взорвалась. Человек, которого свидетель знает под именем Ким, бросил в машину бомбу и побежал прочь.
— Ким? — переспросил Аркадий.
— Так он говорит. Он говорит также, что обжег себе руки, пытаясь спасти покойного.
Яак вытащил из карманов Гарри полуобгоревшие доллары и немецкие марки.
День обещал быть жарким. Предрассветная роса уже превращалась в капли пота. Аркадий мельком взглянул на освещенное солнцем полотнище, которое, обвиснув, протянулось по верху западной башни: «Гостиница „Новый мир“. Ему представилось, как полотнище наполняется свежим ветром и башня, подобно бригантине, уплывает вдаль. Хотелось спать. Но нужно было искать Кима.
Полина опустилась на колени с правой стороны «Ауди».
— Опять кровь! — воскликнула она.
Аркадий отпер дверь, и в квартиру Руди Розена ворвался Минин с огромным пистолетом Стечкина явно не стандартного образца.
Аркадий восхитился оружием, но обеспокоился относительно действий Минина:
— Из этой штуки ты просто прошьешь комнату насквозь, — сказал он. — Любой на твоем месте вышиб бы дверь или разнес ее из пулемета. Твоя пушка здесь не поможет. Только женщин напугаешь.
Он одобряюще кивнул двум дворничихам, которых пригласил в качестве понятых. Те в ответ застенчиво улыбнулись, сверкнув стальными коронками. Стоявшие позади них эксперты натягивали на руки резиновые перчатки.
«Обыскивать дом человека, которого не знаешь, можно: ты следователь, — подумал Аркадий. — Делать обыск в доме человека, которого знаешь, — значит проявлять нездоровое любопытство». Странно. Он месяц следил за Руди Розеном, но ни разу не был в его квартире.
Обитая дерматином входная дверь с глазком. Жилая комната (одновременно столовая), кухня, спальня с телевизором и видеомагнитофоном, еще одна спальня, превращенная в кабинет, ванная. Книжные шкафы с собраниями классиков (Гоголь, Достоевский), с биографиями Брежнева и Моше Даяна, альбомами марок, старыми номерами журналов «Израэль трейд», «Советская торговля», «Бизнес уик», «Плейбой». Эксперты сразу принялись за осмотр. Минин стоял при этом за их спиной: дабы ничего не пропало.
— Пожалуйста, ничего не трогать, — предупредил Аркадий дворничих, топтавшихся в благоговейном страхе посреди комнаты, будто они пришли в Зимний дворец.
В кухонном шкафу — американское виски и японский коньяк, датский кофе в пакетиках из фольги. Водки не было. В холодильнике — копченая рыба, ветчина, паштет и масло в финской упаковке, банка сметаны; в морозильнике — торт из мороженого с розовыми и зелеными узорами в виде цветов и листьев. Такие торты раньше продавались в обычных молочных магазинах, а теперь эту диковинку можно было найти лишь в самых что ни на есть закрытых буфетах — они стали большей редкостью, чем, скажем, яйцо от Фаберже.
На полу жилой комнаты — ковры ручной работы. На стене — фотографии скрипача в концертном фраке и его жены за фортепьяно. Мягкими чертами лица и серьезным выражением глаз они напоминали Руди. Переднее окно выходило на Донскую улицу. Поверх крыш было видно, как к северу, в парке Горького, медленно вращалось гигантское колесо обозрения.
Аркадий перешел в кабинет: финский письменный стол из клена, телефон, факс; штепсельная розетка с предохранителем (значит, Руди пользовался своим портативным компьютером и дома); в ящиках — газетные вырезки, карандаши, канцелярские принадлежности из гостиничного киоска Руди, сберкнижка и квитанции.
Минин открыл стенной шкаф в спальне и отшвырнул сторону американские и итальянские спортивные костюмы.
— Проверь карманы, — сказал Аркадий, — и загляни в ботинки.
Лежавшее в комоде нижнее белье было с иностранными этикетками. На телевизоре лежала щетка из натуральной щетины. На ночном столике — видеокассеты, атласная ночная маска и будильник.
«Вот что теперь было нужно Руди — ночная маска, — подумал Аркадий. — Надежно, но если только уметь ею пользоваться. Так, что ли, сказал Руди? Почему ему никогда не верили?»
Одна из дворничих неслышно, будто ступая в мягких шлепанцах, следовала за ним.
— Мы с Ольгой Семеновной, — сказала она, — живем в одной коммунальной квартире. Кроме нас в ней проживают армяне и турки. Они не разговаривают друг с другом.
— Армяне и турки? Хорошо еще, что они не перебили друг друга, — ответил Аркадий. Он открыл окно в спальне, чтобы взглянуть на гараж во дворе. — Коммунальная квартира — это смерть демократии, — изрек он. — И, разумеется, демократия — это смерть коммунальной квартире.
Вошел Минин.
— Согласен со старшим следователем. Нужна твердая рука.
— Говорите, что хотите, но раньше был порядок, — вмешалась дворничиха.
— Порядок был суровый, но его соблюдали, — сказал Минин, и оба поглядели на Аркадия так, что он почувствовал себя не в своей тарелке.
— Согласен. Чего-чего, а порядка хватало, — ответил он.
Сев за стол, Аркадий заполнил протокол обыска. Проставил дату, свою фамилию, после слов «в присутствии» записал фамилии и адреса обеих женщин. В соответствии с ордером на обыск за номером таким-то, следовало далее: вскрыли квартиру гражданина Рудольфа Абрамовича Розена по адресу: Донская улица, дом 25, квартира 4а.
Взгляд Аркадия снова упал на факс. Кнопки аппарата имели английские обозначения, например, «redial» — повторный вызов. Он осторожно поднял трубку и нажал кнопку. В трубке раздались гудки, звонок, голос.
— Фельдман.
— Я звоню от Руди Розена, — сказал Аркадий.
— Почему он сам не позвонит?
— Скажу, когда поговорим.
— Вы разве не для этого звоните?
— Нам надо встретиться.
— Я занят.
— Это важно.
— Это я вам скажу, что важно. Собираются закрывать Ленинскую библиотеку. Она разваливается. Отключают свет, запирают помещения. Она станет гробницей, как пирамиды в Гизе.
Аркадия удивило, что кто-то из окружения Руди беспокоится о состоянии Библиотеки имени Ленина.
— Все равно нам нужно поговорить.
— Я допоздна работаю.
— В любое время.
— Завтра в полночь около библиотеки.
— В полночь?
— Если только библиотека не обрушится мне на голову.
— Разрешите перепроверить номер телефона.
— Фельдман. Эф-е-эль-дэ-эм-а-эн, — повторил он по буквам и повесил трубку.
Аркадий положил трубку.
— Потрясающий аппарат.
Минин не по возрасту зло рассмеялся:
— Эти ублюдки эксперты обчистят здесь все, а мы прихватим факс.
— Нет, мы оставим на месте все, особенно факс.
— И жратву с выпивкой?
— Все.
У второй дворничихи округлились глаза. Она с виноватым видом, не отрывая глаз глядела на капельки ванильного торта из мороженого, цепочкой протянувшиеся по восточному ковру от холодильника и обратно.
Минин распахнул дверцу морозильника.
— Пока мы отвернулись, она слопала все мороженое. И шоколада нет.
— Ольга Семеновна! — первая дворничиха тоже была шокирована.
Обвиняемая вынула руку из кармана. Казалось, что под бременем изобличающей ее плитки шоколада она вот-вот упадет на колени. Слезы катились по щекам и капали на подбородок, словно она украла серебряную чашу из алтаря. «Ужасно, — подумал Аркадий, — заставили старую женщину плакать из-за шоколада. Да и как ей было устоять? Ведь шоколад стал экзотикой, чем-то давно канувшим в историю, как ацтеки».
— Как, по-твоему? — спросил Аркадий Минина. — Арестовать ее, всыпать как следует или просто отпустить? Ведь было бы еще хуже, если бы она забрала и сметану. Но я хочу знать твое мнение. — Аркадию и вправду было любопытно узнать, как отнесется к этому случаю его помощник.
— Думаю, — наконец сказал Минин, — на этот раз можно отпустить.
— Ну, если ты так думаешь… — Аркадий обернулся к женщинам: — Гражданки, это значит, что вам обеим придется поактивнее помогать органам правосудия.
…Советские гаражи являли собой загадку, потому как, несмотря на то, что по закону стальные листы частным лицам вроде бы и не продавались, стальные коробки чудесным образом вырастали во дворах, длинными рядами множились на задворках. Второй ключ Руди Розена подходил к одной из таких «загадок». Открыв дверь, Аркадий не стал прикасаться к висевшей лампочке. При солнечном свете он разглядел набор инструментов, банки с моторным маслом, «дворники», зеркала заднего обзора и зимние чехлы для машины. Под чехлами — ничего, кроме шин. Позднее Минин и эксперты должны будут снять отпечатки с лампочки и простучать полы.
Пока Аркадий осматривал помещение, дворничихи робко стояли в дверях: старые пройдохи не пытались спереть даже гаечный ключ.
Аркадий почему-то не чувствовал ни усталости, ни голода. Как человек, которого лихорадит, а от чего — неизвестно. Когда он нагнал Яака в холле гостиницы «Интурист», тот, чтобы не заснуть, глотал таблетки кофеина.
— Гарри — говнюк, — сказал Яак. — Не представляю, зачем Киму убивать Руди. Он же был его телохранителем. Знаешь, до того хочется спать, что, наверное, если разыщу Кима и он станет в меня стрелять, я даже не замечу. Здесь его нет.
Аркадий оглядел холл: далеко слева — вращающаяся дверь, выход на улицу; за ней — киоск «Пепси», ориентир московских проституток; перед дверью, изнутри, — цепочка охранников, впускавших только тех проституток, которые им платили. В пещерном мраке холла с неподвижностью забытого багажа томились в ожидании автобуса туристы. Справочные стенды не только пустовали, но, казалось, символизировали вечную загадку древних сооружений Стоунхенджа: для чего их создавали? Небольшое движение наблюдалось лишь справа, где в полуиспанском дворике под открытым небом внимание привлекали столики бара и яркий блеск игральных автоматов из нержавеющей стали.
Киоск Руди был размером с большой шкаф. В витрине красовались открытки с видами Москвы, монастырей, с изображением отделанной мехом короны давно умершего князя. Позади на стене висели нитки необработанного янтаря и пестрые деревенские платки. Сбоку на полках в окружении раскрашенных вручную матрешек были выставлены изображения кредитных карточек «Виза», «Мастеркард» и «Америкэн экспресс».
Яак отпер стеклянную дверь.
— Полная цена — по кредитным карточкам, — сказал он. — Полцены — за твердую валюту. Принимая во внимание, что Руди скупал матрешки у дураков за рубли, это обеспечивало ему прибыль в тысячу процентов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65