В таком случае Фрэнк встал бы на защиту комиссара и перед людским судом, и перед божьим.
— Сидел бы в своей редакции, и ничего бы с тобой не случилось, паршивый засранец. А теперь, если хочешь знать, у тебя куча неприятностей.
— Ах, вот как? И что же мне инкриминируют?
— Пока препятствие полицейскому расследованию, пока что. А потом разберемся, не торопясь, и найдем еще что-нибудь. Мало того, что нас без конца сажают в лужу, так еще эти журналисты все время болтаются под ногами и заставляют работать за двоих.
Юло выпрямился. Сделал знак агентам.
— Поднимите его и уведите.
Полицейские помогли Колетти встать. Ворча под нос разные угрозы, репортер с трудом поднялся на ноги. На лбу у него краснела ссадина, должно быть, от удара о стену. От фотокамеры, висевшей на плече, отвалился объектив.
Фрэнк тронул Юло за руку.
— Никола, я вернусь наверх.
— Иди, я сам займусь этим придурком.
Фрэнк поспешил вернуться в квартиру Стриккера. Он чувствовал, как досада мельничным камнем истирает ему желудок. Он прекрасно понимал, отчего Юло пришел в такую ярость. Все их труды, дежурства на радио, все усилия расшифровать послание, расстановка людей, засада — все оказалось напрасным из-за этого дурака журналиста с его фотокамерой. Из-за него пришлось обнаружить себя. Если убийца действительно намеревался убить Роби Стриккера, то теперь наверняка передумал. Хорошо, конечно, что нет еще одного покойника, но в то же время они утратили возможность взять этого подонка.
Когда на пятом этаже дверь лифта скользнула в сторону, Фрэнк вышел и постучал в квартиру Стриккера.
— Кто там?
— Это я, Фрэнк.
Дверь открылась, и Фрэнк остановился в прихожей. Роби Стриккеру придется по-видимому еще долго загорать на пляже и в солярии, чтобы избавиться от бледности. Мальва Рейнхарт на диване, выглядела не лучше. На ее землистом лице глаза казались еще больше, а их сиреневый цвет — еще ярче.
— Что случилось?
— Ничего. Все в порядке.
— Арестовали кого-то?
— Да, но это не тот человек, которого мы искали.
Тут снова звякнула рация. Фрэнк снял ее с ремня, очень удивившись, ведь он только что спускался вниз.
— Да.
Он услышал голос Юло — голос, который ему очень не понравился.
— Фрэнк, это я, Никола. У меня плохая новость.
— Такая уж плохая?
— Очень, очень плохая. Никто провел нас, Фрэнк. Провел! И еще как! Не Роби Стриккер был его целью.
Фрэнк понял, что услышит сейчас нечто ужасное.
— Только что обнаружен труп Григория Яцимина, артиста балета. Убит так же, как те трое.
— Вот дерьмо!
— Через минуту буду внизу.
— Я тоже иду.
Фрэнк сжал рацию и с трудом удержался, чтобы на запустить ее в стену. Ярость куском гранита сплющила желудок. Стриккер вышел в прихожую. Он так разволновался, что даже не заметил, как потрясен Фрэнк.
— Что происходит?
— Я должен уйти.
Парень растерянно посмотрел на него.
— Опять? А мы?
— Вам больше нечего опасаться. Его целью был не ты.
— Что? Не я?
От облегчения Стриккер расслабился и прислонился к стене.
— Не ты. Только что обнаружена другая жертва.
Уверенность, что опасность миновала, подвигла Стриккера от волнения к негодованию.
— Ты хочешь сказать, что вы довели нас до инфаркта только для того, чтобы прийти сейчас сюда и сообщить — ошиблись, мол? Что пока вы торчали тут, изображая бог весть кого, тот спокойно разгуливал по городу и убил кого-то другого? Ну и дерьмо же вы все, скажу я вам. Когда это узнает мой отец, он вам устроит такой скан…
Фрэнк молча выслушал гневную тираду. Слова Стриккера, к сожалению, были совершенно справедливы. Да, их снова обвели вокруг пальца. Как последних дураков. Однако это сделал человек, который сам немало рисковал, выходил из дома и вел свою войну, пусть и гнусную, и Фрэнк не мог стерпеть вызова со стороны этого ничтожества, чью никчемную жизнь они всеми силами старались спасти. Ледяная глыба, лежавшая на душе у Фрэнка, внезапно превратилась в пар — и последовал взрыв. Он схватил Стриккера за яйца и сдавил как тисками.
— Послушай, ты, п…а!
Стриккер смертельно побледнел и прислонился к стене, отвернувшись, чтобы не видеть ярости в глазах Фрэнка.
— Если не заткнешь рот, увидишь свои зубы без всякого зеркала!
Он еще раз сдавил ему яйца, и лицо Стриккера исказилось от боли. Фрэнк прошипел:
— Если б зависело от меня, я охотно оставил бы тебя в руках этого мясника, вонючая задница. Но раз уж судьба хоть немного милостива к тебе, не искушай ее и не ищи себе других неприятностей.
Он ослабил хватку. Лицо Стриккера стало постепенно приобретать нормальный цвет. Фрэнк увидел, что глаза у него влажные.
— А теперь ухожу. Как ты понял, у меня есть дела поважнее. Гони свою потаскушку, что сидит там, и жди меня. Нам еще предстоит побеседовать с тобой по душам. Прояснишь мне кое-какие твои знакомства здесь, в Монте-Карло.
Фрэнк отошел от Стриккера, и тот сполз по стене на пол, закрыл руками лицо и разрыдался.
— И если тем временем захочется позвонить папочке, можешь действовать.
Он повернулся и, оставив парня сидящим на полу, в слезах, вышел на площадку. Дожидаясь лифта, пожалел, что не хватило времени выяснить у него одно обстоятельство… Он рассчитывал остаться с ним наедине, но Никола звонил дважды.
Он вернется потом, когда можно будет поговорить спокойно. Ему нужно выяснить кое-что о человеке, с которым Роби Стриккер и Мальва Рейнхарт беседовали, когда Фрэнк и Юло приехали за ними в «Джиммиз», и который, завидев их, сразу исчез. Фрэнк хотел знать, о чем разговаривал Роби Стриккер с капитаном армии Соединенных Штатов Райаном Моссом.
33
Дорога к дому Григория Яцимина была короткой и длинной одновременно. Фрэнк, сидя в машине рядом с Юло, слушал его, глядя прямо перед собой. На его окаменевшем лице читался гнев.
— Думаю, ты знаешь, кто такой Григорий Яцимин…
Молчание Фрэнка означало согласие.
— Живет… жил здесь, в Монте-Карло, руководил балетной труппой. В последнее время у него возникли проблемы со зрением.
Фрэнк вдруг взорвался, перебив Юло, будто и не слушал его вовсе.
— Стоило тебе сказать «Яцимин», и я понял, как мы были глупы. Надо было догадаться, что этот сукин сын дальше будет только усложнять все.
Первая подсказка, «Мужчина и женщина», была относительно легкой именно потому, что была первой. Этот недоносок должен был дать нам ключ для расшифровки. «Samba Pa Ti» оказалась намного труднее. Очевидно, что третья должна была стать еще более сложной. И ведь он сам нас предупреждал!
Юло не успевал следить за логикой американца.
— Как это — предупреждал?
— Петля, Никола. Петля, которая кружится, кружится, кружится. Собака, кусающая собственный хвост. Он придумал это нарочно.
— Нарочно — с какой целью?
— Он дал нам подсказку с двойным значением. Заставил нас бегать за собственным хвостом. Он знал, что от диджея-итальянца с английским именем мы придем к сети дискотек «No Nukes» и Роби Стриккеру. И верно: пока мы бросили все силы на охрану этого недоноска, предоставив убийце полную свободу действий. И он расправился со своей настоящей жертвой…
Юло завершил его рассуждение.
— Григорий Яцимин, русский танцовщик, стал слепнуть из-за облучения после Чернобыльской аварии восемьдесят шестого года. И фрагмент танцевальной мелодии намекал вовсе не на дискотеки, а на балет. И «Nuclear Sun» — это Чернобыльская радиация.
— Ну да. Какими же мы идиоты. Надо было понять, что все это не так просто. И теперь у нас на совести еще один покойник.
Фрэнк стукнул кулаком по приборному щитку.
— Ублюдок, сукин сын!
Юло прекрасно понимал состояние Фрэнка. У него самого на душе был точно такой же мрак. Ему тоже хотелось вопить и бить кулаками в стену. Или по физиономии этого убийцы, бить бесконечно, до тех пор, пока она не превратится в такую же кровавую маску, что и у его жертв. Оба они — полицейские с немалым опытом, конечно же, не дураки. Но возникало впечатление, будто их противник постоянно держит их под контролем и ловко манипулирует ими по своему усмотрению, словно пешками на шахматной доске.
К сожалению, каждый порядочный полицейский, как и каждый врач, никогда не помнит о спасенных им жизнях. Он думает лишь о тех, кого спасти не удалось. И тут не причем ни похвалы, ни нападки прессы, начальства или общества. Это дело совести каждого, это разговор, который каждый, глядя на себя по утрам в зеркало, продолжает с того места, где закончил накануне вечером.
Машина затормозила у красивого особняка на авеню Принцессы Грейс, недалеко от Японских садов. Картина была обычная, на какую они уже вдоволь насмотрелись в последнее время, и снова видеть ее сегодняшней ночью желания не было.
У дома уже стояли машины экспертов-криминалистов и судебного врача. Агенты в форме дежурили у подъезда. Появились и первые журналисты. Вскоре примчатся и все остальные. Юло и Фрэнк выбрались из машины и направились к Морелли, ожидавшему у подъезда. Его лицо выглядело как недостающая деталь в общей мозаике яростного самобичевания.
— Как там, Морелли? — спросил Юло, когда они вместе вошли в вестибюль и вызвали лифт.
— Как обычно. Снят скальп, надпись «Я убиваю…», сделанная кровью. Примерно та же картина, что и прежде.
— Что значит — примерно?
— Ну, на этот раз убийца действовал не ножом. Он застрелил Яциминиа из пистолета прежде, чем…
— Из пистолета? — не поверил Фрэнк. — Выстрел ночью звучит очень громко. Кто-нибудь слышал?
— Нет. Никто ничего не слышал.
Лифт прибыл неслышно, как умеют делать только роскошные лифты. Дверь открылась, и они вошли.
— Последний этаж, — подсказал Морелли, обращаясь к Юло, раздумывавшему, какую кнопку нажать.
— Кто обнаружил труп?
— Секретарь Яцимина. Секретарь и доверенное лицо. Думаю, и любовник тоже. Он ушел вечером с друзьями покойного, танцовщиками из Лондона. Яцимин не захотел идти с ними, настоял, чтобы его оставили одного.
Поднялись наверх, и вышли на площадку. Дверь в квартиру Григория Яцимина была распахнута, всюду горел свет, и ощущалась обычная в таких случаях суета: работали эксперты-криминалисты, и люди Юло тщательно осматривали весь дом.
— Сюда.
Морелли указывал им дорогу. Они прошли по квартире, обставленной роскошно, несколько в романтическом духе. Из дверей спальни навстречу им вышел судебный врач. Юло с облегчением отметил, что это не Лассаль, а Куден. Его присутствие означало, что наверху обеспокоены, и весьма обеспокоены, если потревожили даже самого главного доктора Княжества. Там, по ту сторону окопов, творился, конечно, сущий ад, телефоны разрывались.
— Добрый день, комиссар Юло.
Никола взглянул на часы.
— Вы правы, доктор, уже день. Только боюсь, он не добрый, во всяком случае для меня. Что скажете?
— Ничего сенсационного. По крайней мере после первого осмотра. Правда, характер убийства иной. Хотите — взгляните, а я пока…
Они последовали за Фрэнком, уже вошедшим в комнату. И на этот раз все снова похолодели при виде открывшегося зрелища. Они видывали трупы в разных видах и в разных обстоятельствах, но эта картина потрясала.
Григорий Яцимин лежал на постели, скрестив руки на груди, как обычно укладывают покойников. Не будь голова чудовищно обезображена, он выглядел бы обычным прахом, подготовленным для погребения. На стене с издевкой, как всегда, была размашисто выведена кровью зловещая надпись.
Я убиваю…
Все умолкли перед лицом смерти. Перед лицом этой смерти. Новое убийство без причины, без объяснения, имевшегося разве только в больной голове убийцы. Гнев, охвативший Фрэнка, превратился в раскаленное лезвие, отточенное не хуже кинжала убийцы, бередившего мучительные раны.
Голос инспектора Морелли вернул всех из транса, вызванного колдовским воздействием зла в его чистейшем виде.
— Тут что-то не так…
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, это впечатляет, но здесь нет безумия прежних убийств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Сидел бы в своей редакции, и ничего бы с тобой не случилось, паршивый засранец. А теперь, если хочешь знать, у тебя куча неприятностей.
— Ах, вот как? И что же мне инкриминируют?
— Пока препятствие полицейскому расследованию, пока что. А потом разберемся, не торопясь, и найдем еще что-нибудь. Мало того, что нас без конца сажают в лужу, так еще эти журналисты все время болтаются под ногами и заставляют работать за двоих.
Юло выпрямился. Сделал знак агентам.
— Поднимите его и уведите.
Полицейские помогли Колетти встать. Ворча под нос разные угрозы, репортер с трудом поднялся на ноги. На лбу у него краснела ссадина, должно быть, от удара о стену. От фотокамеры, висевшей на плече, отвалился объектив.
Фрэнк тронул Юло за руку.
— Никола, я вернусь наверх.
— Иди, я сам займусь этим придурком.
Фрэнк поспешил вернуться в квартиру Стриккера. Он чувствовал, как досада мельничным камнем истирает ему желудок. Он прекрасно понимал, отчего Юло пришел в такую ярость. Все их труды, дежурства на радио, все усилия расшифровать послание, расстановка людей, засада — все оказалось напрасным из-за этого дурака журналиста с его фотокамерой. Из-за него пришлось обнаружить себя. Если убийца действительно намеревался убить Роби Стриккера, то теперь наверняка передумал. Хорошо, конечно, что нет еще одного покойника, но в то же время они утратили возможность взять этого подонка.
Когда на пятом этаже дверь лифта скользнула в сторону, Фрэнк вышел и постучал в квартиру Стриккера.
— Кто там?
— Это я, Фрэнк.
Дверь открылась, и Фрэнк остановился в прихожей. Роби Стриккеру придется по-видимому еще долго загорать на пляже и в солярии, чтобы избавиться от бледности. Мальва Рейнхарт на диване, выглядела не лучше. На ее землистом лице глаза казались еще больше, а их сиреневый цвет — еще ярче.
— Что случилось?
— Ничего. Все в порядке.
— Арестовали кого-то?
— Да, но это не тот человек, которого мы искали.
Тут снова звякнула рация. Фрэнк снял ее с ремня, очень удивившись, ведь он только что спускался вниз.
— Да.
Он услышал голос Юло — голос, который ему очень не понравился.
— Фрэнк, это я, Никола. У меня плохая новость.
— Такая уж плохая?
— Очень, очень плохая. Никто провел нас, Фрэнк. Провел! И еще как! Не Роби Стриккер был его целью.
Фрэнк понял, что услышит сейчас нечто ужасное.
— Только что обнаружен труп Григория Яцимина, артиста балета. Убит так же, как те трое.
— Вот дерьмо!
— Через минуту буду внизу.
— Я тоже иду.
Фрэнк сжал рацию и с трудом удержался, чтобы на запустить ее в стену. Ярость куском гранита сплющила желудок. Стриккер вышел в прихожую. Он так разволновался, что даже не заметил, как потрясен Фрэнк.
— Что происходит?
— Я должен уйти.
Парень растерянно посмотрел на него.
— Опять? А мы?
— Вам больше нечего опасаться. Его целью был не ты.
— Что? Не я?
От облегчения Стриккер расслабился и прислонился к стене.
— Не ты. Только что обнаружена другая жертва.
Уверенность, что опасность миновала, подвигла Стриккера от волнения к негодованию.
— Ты хочешь сказать, что вы довели нас до инфаркта только для того, чтобы прийти сейчас сюда и сообщить — ошиблись, мол? Что пока вы торчали тут, изображая бог весть кого, тот спокойно разгуливал по городу и убил кого-то другого? Ну и дерьмо же вы все, скажу я вам. Когда это узнает мой отец, он вам устроит такой скан…
Фрэнк молча выслушал гневную тираду. Слова Стриккера, к сожалению, были совершенно справедливы. Да, их снова обвели вокруг пальца. Как последних дураков. Однако это сделал человек, который сам немало рисковал, выходил из дома и вел свою войну, пусть и гнусную, и Фрэнк не мог стерпеть вызова со стороны этого ничтожества, чью никчемную жизнь они всеми силами старались спасти. Ледяная глыба, лежавшая на душе у Фрэнка, внезапно превратилась в пар — и последовал взрыв. Он схватил Стриккера за яйца и сдавил как тисками.
— Послушай, ты, п…а!
Стриккер смертельно побледнел и прислонился к стене, отвернувшись, чтобы не видеть ярости в глазах Фрэнка.
— Если не заткнешь рот, увидишь свои зубы без всякого зеркала!
Он еще раз сдавил ему яйца, и лицо Стриккера исказилось от боли. Фрэнк прошипел:
— Если б зависело от меня, я охотно оставил бы тебя в руках этого мясника, вонючая задница. Но раз уж судьба хоть немного милостива к тебе, не искушай ее и не ищи себе других неприятностей.
Он ослабил хватку. Лицо Стриккера стало постепенно приобретать нормальный цвет. Фрэнк увидел, что глаза у него влажные.
— А теперь ухожу. Как ты понял, у меня есть дела поважнее. Гони свою потаскушку, что сидит там, и жди меня. Нам еще предстоит побеседовать с тобой по душам. Прояснишь мне кое-какие твои знакомства здесь, в Монте-Карло.
Фрэнк отошел от Стриккера, и тот сполз по стене на пол, закрыл руками лицо и разрыдался.
— И если тем временем захочется позвонить папочке, можешь действовать.
Он повернулся и, оставив парня сидящим на полу, в слезах, вышел на площадку. Дожидаясь лифта, пожалел, что не хватило времени выяснить у него одно обстоятельство… Он рассчитывал остаться с ним наедине, но Никола звонил дважды.
Он вернется потом, когда можно будет поговорить спокойно. Ему нужно выяснить кое-что о человеке, с которым Роби Стриккер и Мальва Рейнхарт беседовали, когда Фрэнк и Юло приехали за ними в «Джиммиз», и который, завидев их, сразу исчез. Фрэнк хотел знать, о чем разговаривал Роби Стриккер с капитаном армии Соединенных Штатов Райаном Моссом.
33
Дорога к дому Григория Яцимина была короткой и длинной одновременно. Фрэнк, сидя в машине рядом с Юло, слушал его, глядя прямо перед собой. На его окаменевшем лице читался гнев.
— Думаю, ты знаешь, кто такой Григорий Яцимин…
Молчание Фрэнка означало согласие.
— Живет… жил здесь, в Монте-Карло, руководил балетной труппой. В последнее время у него возникли проблемы со зрением.
Фрэнк вдруг взорвался, перебив Юло, будто и не слушал его вовсе.
— Стоило тебе сказать «Яцимин», и я понял, как мы были глупы. Надо было догадаться, что этот сукин сын дальше будет только усложнять все.
Первая подсказка, «Мужчина и женщина», была относительно легкой именно потому, что была первой. Этот недоносок должен был дать нам ключ для расшифровки. «Samba Pa Ti» оказалась намного труднее. Очевидно, что третья должна была стать еще более сложной. И ведь он сам нас предупреждал!
Юло не успевал следить за логикой американца.
— Как это — предупреждал?
— Петля, Никола. Петля, которая кружится, кружится, кружится. Собака, кусающая собственный хвост. Он придумал это нарочно.
— Нарочно — с какой целью?
— Он дал нам подсказку с двойным значением. Заставил нас бегать за собственным хвостом. Он знал, что от диджея-итальянца с английским именем мы придем к сети дискотек «No Nukes» и Роби Стриккеру. И верно: пока мы бросили все силы на охрану этого недоноска, предоставив убийце полную свободу действий. И он расправился со своей настоящей жертвой…
Юло завершил его рассуждение.
— Григорий Яцимин, русский танцовщик, стал слепнуть из-за облучения после Чернобыльской аварии восемьдесят шестого года. И фрагмент танцевальной мелодии намекал вовсе не на дискотеки, а на балет. И «Nuclear Sun» — это Чернобыльская радиация.
— Ну да. Какими же мы идиоты. Надо было понять, что все это не так просто. И теперь у нас на совести еще один покойник.
Фрэнк стукнул кулаком по приборному щитку.
— Ублюдок, сукин сын!
Юло прекрасно понимал состояние Фрэнка. У него самого на душе был точно такой же мрак. Ему тоже хотелось вопить и бить кулаками в стену. Или по физиономии этого убийцы, бить бесконечно, до тех пор, пока она не превратится в такую же кровавую маску, что и у его жертв. Оба они — полицейские с немалым опытом, конечно же, не дураки. Но возникало впечатление, будто их противник постоянно держит их под контролем и ловко манипулирует ими по своему усмотрению, словно пешками на шахматной доске.
К сожалению, каждый порядочный полицейский, как и каждый врач, никогда не помнит о спасенных им жизнях. Он думает лишь о тех, кого спасти не удалось. И тут не причем ни похвалы, ни нападки прессы, начальства или общества. Это дело совести каждого, это разговор, который каждый, глядя на себя по утрам в зеркало, продолжает с того места, где закончил накануне вечером.
Машина затормозила у красивого особняка на авеню Принцессы Грейс, недалеко от Японских садов. Картина была обычная, на какую они уже вдоволь насмотрелись в последнее время, и снова видеть ее сегодняшней ночью желания не было.
У дома уже стояли машины экспертов-криминалистов и судебного врача. Агенты в форме дежурили у подъезда. Появились и первые журналисты. Вскоре примчатся и все остальные. Юло и Фрэнк выбрались из машины и направились к Морелли, ожидавшему у подъезда. Его лицо выглядело как недостающая деталь в общей мозаике яростного самобичевания.
— Как там, Морелли? — спросил Юло, когда они вместе вошли в вестибюль и вызвали лифт.
— Как обычно. Снят скальп, надпись «Я убиваю…», сделанная кровью. Примерно та же картина, что и прежде.
— Что значит — примерно?
— Ну, на этот раз убийца действовал не ножом. Он застрелил Яциминиа из пистолета прежде, чем…
— Из пистолета? — не поверил Фрэнк. — Выстрел ночью звучит очень громко. Кто-нибудь слышал?
— Нет. Никто ничего не слышал.
Лифт прибыл неслышно, как умеют делать только роскошные лифты. Дверь открылась, и они вошли.
— Последний этаж, — подсказал Морелли, обращаясь к Юло, раздумывавшему, какую кнопку нажать.
— Кто обнаружил труп?
— Секретарь Яцимина. Секретарь и доверенное лицо. Думаю, и любовник тоже. Он ушел вечером с друзьями покойного, танцовщиками из Лондона. Яцимин не захотел идти с ними, настоял, чтобы его оставили одного.
Поднялись наверх, и вышли на площадку. Дверь в квартиру Григория Яцимина была распахнута, всюду горел свет, и ощущалась обычная в таких случаях суета: работали эксперты-криминалисты, и люди Юло тщательно осматривали весь дом.
— Сюда.
Морелли указывал им дорогу. Они прошли по квартире, обставленной роскошно, несколько в романтическом духе. Из дверей спальни навстречу им вышел судебный врач. Юло с облегчением отметил, что это не Лассаль, а Куден. Его присутствие означало, что наверху обеспокоены, и весьма обеспокоены, если потревожили даже самого главного доктора Княжества. Там, по ту сторону окопов, творился, конечно, сущий ад, телефоны разрывались.
— Добрый день, комиссар Юло.
Никола взглянул на часы.
— Вы правы, доктор, уже день. Только боюсь, он не добрый, во всяком случае для меня. Что скажете?
— Ничего сенсационного. По крайней мере после первого осмотра. Правда, характер убийства иной. Хотите — взгляните, а я пока…
Они последовали за Фрэнком, уже вошедшим в комнату. И на этот раз все снова похолодели при виде открывшегося зрелища. Они видывали трупы в разных видах и в разных обстоятельствах, но эта картина потрясала.
Григорий Яцимин лежал на постели, скрестив руки на груди, как обычно укладывают покойников. Не будь голова чудовищно обезображена, он выглядел бы обычным прахом, подготовленным для погребения. На стене с издевкой, как всегда, была размашисто выведена кровью зловещая надпись.
Я убиваю…
Все умолкли перед лицом смерти. Перед лицом этой смерти. Новое убийство без причины, без объяснения, имевшегося разве только в больной голове убийцы. Гнев, охвативший Фрэнка, превратился в раскаленное лезвие, отточенное не хуже кинжала убийцы, бередившего мучительные раны.
Голос инспектора Морелли вернул всех из транса, вызванного колдовским воздействием зла в его чистейшем виде.
— Тут что-то не так…
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, это впечатляет, но здесь нет безумия прежних убийств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85