— И никуда ты не денешься, Фрэнк. Ни в Монте-Карло, ни где-либо еще. Просто здесь все немного яснее.
Морелли не знал, стоит ли продолжать. Не из-за нерешительности, а из скромности, которую Фрэнк давно уже оценил в нем.
— Уже решил, чем займешься потом?
— Ты имеешь в виду работу?
— Да.
Фрэнк пожал плечами, как бы говоря, что его это мало волнует. Морелли прекрасно знал, что это не так, но пока и не рассчитывал на определенный ответ.
— ФБР, как и рай, может подождать. Сейчас мне нужен только хороший отдых, настоящий, когда много веселятся и развлекаются от души вместе с приятными людьми.
Фрэнк выразительно посмотрел в сторону машины.
Морелли вдруг спохватился и полез в карман.
— Черт возьми, чуть не забыл. Пришлось бы потом разыскивать тебя с полицией по всей Франции, чтобы передать вот это.
Он достал из кармана тонкий голубой конверт.
— Человек, который просил передать тебе это письмо, никогда не простил бы меня.
Фрэнк взглянул мельком на конверт, не открывая. На нем тонким, но отнюдь не жеманным женским почерком было написано его имя. Он догадывался, от кого было письмо, но пока что опустил его в карман. Взялся за ручку дверцы.
— Чао, Клод. Мы в Америке говорим take it easy — решай, как тебе лучше поступить.
— Это ты решай, как лучше поступить, отправляясь отдыхать.
Как бы подкрепляя такое пожелание, из машины прозвучал звонкий голос Стюарта.
— Мы едем в Диснейленд, — сказал он по-английски.
Морелли отступил на шаг и обратил взгляд к небу. И специально для мальчика изобразил безутешное отчаяние, ответив на хорошем английском с грассированным французским «р».
— Вы только посмотрите на них. Они едут в Диснейленд, а я остаюсь тут выполнять черную работу.
Он сделал легкую уступку миру и присутствующим.
— В Монте-Карло, не спорю, но все равно приходится работать много и оставаться тут одному, словно бездомная собака.
Фрэнк сел в машину и обратился к Елене, но так, чтобы слышал инспектор.
— Поезжай, а то этот попрошайка испортит нам весь день. И где только отыскивают таких полицейских. А потом еще уверяют, будто полиция Монте-Карло — одна из лучших в мире…
Машина тронулась, и Фрэнк последним жестом из окошка попрощался с Морелли. Через квартал свернули направо, в конце рю Принцессы Антуанетт, когда машина остановилась, пропуская прохожих, Фрэнк увидел на углу Барбару, спешившую вверх по улице. Ее рыжие волосы, как всегда, пламенели и колыхались. Когда машина двинулась дальше, Фрэнк проводил ее взглядом и отметил про себя, что появление девушки на этой улице отнюдь не случайно. Морелли только что сказал, что ожидает кого-то, кто непременно придет…
Елена слегка шлепнула его по руке. Обернувшись к ней, он встретил улыбку.
— Эй, не успели уехать, а ты уже засматриваешься на других женщин?
Фрэнк откинулся на спинку сиденья и надел темные очки.
— Если тебя интересует эта женщина, так ведь именно из-за нее Морелли топчется на улице. А не из желания трогательно попрощаться с другом. Поняла теперь, что значит оставаться в Монте-Карло одному, как бездомная собака?
— Это только подтверждает, что в мире полно подлых лгунов— мужчин.
Фрэнк внимательно посмотрел на Елену. За несколько дней она словно преобразилась. Одна только мысль, что в этом отчасти и его заслуга, преображала и его самого. Он улыбнулся и решительно возразил.
— Нет, это подтверждает, что на свете полно подлых лгунов. И по статистике только некоторые из них мужчины.
Не дожидаясь ее протеста, Фрэнк притворился, будто должен объяснить, куда ехать.
— Вот тут направо. Мимо порта, а потом в Ниццу.
— Не пытайся уйти от разговора. Я все равно хочу вернуться к нему, — возразила Елена.
Выражение ее лица явно противоречило воинственному тону.
Машина двинулась по короткому спуску к порту и поехала по оживленной набережной. Стюарт прильнул к окну, он был в восторге от красочного летнего разнообразия людей и яхт. Он указал на огромную яхту, стоявшую на якоре справа от пристани. На верхней палубе ее красовался вертолет.
— Мама, смотри, какая длинная яхта. И даже с вертолетом.
Елена ответила, не оборачиваясь.
— Я же тебе объясняла, Стюарт, что Княжество Монако — немного странное место. Это очень маленькое государство, но сюда приезжает уйма очень важных людей.
— А, я знаю, почему. Здесь не платят налоги.
Фрэнк не стал вмешиваться и объяснять ему, что рано или поздно налоги все равно платят везде. Едва ли Стюарт понял бы, о чем идет речь, да и не хотелось о этом говорить. Сейчас ему даже думать не хотелось.
Они проехали мимо места, где был найден труп Эриджейн. Елена ничего не сказала, а Фрэнк — тем более. Он был рад, что на носу у него очки, и она не видит его глаз. Подъехали к повороту на Раскас, миновали здание «Радио Монте-Карло». Фрэнк представил на минуту режиссерскую аппаратную за стеклом и вспыхнувшее красное табло с надписью «В эфире», представил диджея, ведущего передачу и…
Хватит. Все кончено. И если завтра тут придется начать новое расследование, то оно уже не будет иметь к тебе никакого отношения.
Машина выехала на автостраду, и как только миновала развилку на Фонтвьей, помчалась в Ниццу. Поудобнее усаживаясь в кресле, Фрэнк услышал, как что-то шуршит в кармане пиджака. Сунул руку и достал голубой конверт, который ему вручил Морелли.
Посланец вины не несет. А тот, кто написал это письмо, тем более.
Конверт не был запечатан, язычок был просто засунут внутрь. Фрэнк достал сложенный вдвое листок, тоже голубой. Почерк был тот же, что и на конверте.
Чао, красавец-мужчина, присоединяюсь ко всеобщим поздравлениям герою дня. Добавляю к ним самую искреннюю благодарность за все, что ты для меня сделал. Я только что получила сообщение от властей Княжества Монако. Состоится официальная церемония памяти комиссара Никола Юло в знак признания его заслуг, и мне известно из достоверных источников, что ты — главная фигура в этом деле. Ты знаешь, как это важно для меня. Я имею ввиду не только деньги, которые обеспечат мне спокойную старость, насколько она вообще может быть у меня спокойной.
В свете минувших событий единственное, чего хочет весь мир, — это поскорее все позабыть. Кому-то, однако, не следует забывать. Чтобы не повторилось.
Я очень горжусь тобой. Ты и мой муж — лучшие мужчины, каких я когда-либо встречала в моей жизни. Никола я любила и люблю до сих пор. И тебя тоже буду любить всегда.
Желаю тебе счастья, какого ты заслуживаешь и какое непременно найдешь.
Целую. Селин
Фрэнк перечитал короткое письмо Селин Юло два или три раза, прежде чем сложил его и опустил в карман.
Выбираясь из пробки и направляясь по автостраде в гору, Елена мельком взглянула на него.
— Плохие новости?
— Нет, напротив. Привет и пожелания от одной дорогой подруги.
Стюарт втиснулся в промежуток между передними сиденьями. Его голова была между Фрэнком и Еленой.
— Она живет в Монте-Карло?
— Да, Стюарт, она живет здесь.
— Какая-то важная особа?
Фрэнк посмотрел на Елену. Ответ который он дал Стюарту, был адресован прежде всего ей.
— Конечно, важная особа. Жена полицейского.
Елена улыбнулась. Стюарт в растерянности отодвинулся, откинулся на спинку и смотрел на море, исчезавшее из виду по мере того, как они поднимались в горы. Фрэнк потянулся к ремню безопасности. И застегивая его, обратился к Стюарту.
— Молодой человек, с этой минуты ремень должен быть застегнут до нового приказа. Вопросы есть?
Фрэнк решил, что после всего пережитого имеет право немного подурачиться. Он протянул руку вперед, подобно проводнику каравана, указывающему первопроходцам дорогу на Запад.
— Франция, прибываем.
Они с Еленой с улыбкой встретили шумную реакцию мальчика. Поглядывая, как Стюарт застегивает ремень, Фрэнк любовался профилем женщины за рулем, внимательно смотревшей на дорогу — здесь, на Лазурном берегу, летом так много машин. Он смотрел на нее, и взгляд его навсегда запечатлевал в памяти этот момент.
Он подумал, что им придется нелегко, обоим. Им нужно будет в равной мере делить и трудности жизни, и забвение. Но они были вместе, и это само по себе уже отличное начало. Он поудобнее устроился в кресле и откинулся на подголовник. Закрыл глаза за темными стеклами очков. И понял: отныне все, что ему необходимо в жизни, находится в вместе с ним этой машине, и решил, что большего в сущности и желать невозможно.
ПОСЛЕДНИЙ КАРНАВАЛ
Теперь, наконец, все белое.
Он прислонился спиной к стене в этой небольшой прямоугольной комнате — к той, что длиннее. Он сидит на полу, обняв колени, и смотрит, как шевелятся пальцы в белых хлопчатобумажных носках. На нем куртка и брюки из грубой ткани, тоже белой, как и все помещение, где он находится. У стены напротив — кровать из металлических трубок, прочно прикрепленная к полу.
Она белого цвета.
На ней нет простыни, а матрац и подушка — белые. Свет, льющийся с потолка, тоже белый, он исходит из-за тяжелой решетки, наспех выкрашенной белой краской. Кажется, что именно решетка — источник ослепляющей белизны в этой комнате.
Свет никогда не гаснет.
Он медленно поднимает голову. Его зеленые глаза без всякой тоски смотрят на крохотное окошко под потолком, до которого не достать. Это единственные часы, какими он располагает, чтобы отмечать течение времени.
Свет и тьма. Белое и черное. День и ночь.
Он не знает, почему, но голубой цвет неба никогда не виден.
Одиночество его не тяготит.
Напротив, он всегда испытывает неприятное чувство, если появляется какой-нибудь сигнал из внешнего мира. Иногда открывается окошечко в дверях, в самом низу. Оттуда выдвигается поднос, на нем пластиковые миски с едой. Пластик белый, пища всегда одинакова на вкус. Приборов нет. Он ест руками и возвращает поднос с мисками, когда окошечко приоткрывается. В обмен получает белую влажную тряпку, чтобы вытереть руки, и возвращает ее.
Иногда какой-то голос велит ему встать посреди комнаты и вытянуть руки вперед. Все его движения проверяют через глазок в двери. Когда видят, что он стоит спокойно, дверь открывается, появляются какие-то люди, которые надевают на него смирительную рубашку, крепко связывая рукава за спиной. Всякий раз, надевая ее, он улыбается.
Он чувствует, что эти сильные мужчины в зеленой одежде боятся его и всячески избегают его взгляда. Он почти что ощущает запах их страха. И все же им следовало бы знать, что время борьбы окончилось. Он уже не раз повторял это человеку в очках, которого встречает в комнате, куда его отводят, — тому, кто хочет говорить с ним, хочет знать, хочет понять.
Он и ему не раз говорил, что понимать нечего.
Надо только принять происходящее и то, что будет происходить, принять точно так же равнодушно, как принимает он свое заключение во всей этой белизне — до тех пор, пока сам не станет ее частью.
Нет, одиночество его не тяготит.
Единственное, чего ему недостает, это музыки.
Он знает, что ему никогда не позволят слушать музыку, и поэтому, закрывая глаза, воображает ее. Он столько исполнял, столько слушал и столько дышал ею, что теперь, когда она нужна ему, легко находит ее целой и нетронутой, совсем как в тот момент, когда она впервые пленила его. Воспоминания, состоящие из каких-то образов и слов, жалких, выцветших красок и хриплых, бессмысленных звуков, больше не интересуют его. В заточении память служит ему только для того, чтобы отыскивать сокровища музыки, какими он владеет. Это единственное наследство, оставленное ему человеком, когда-то присвоившим себе право называться «отцом», пока он решил перестать быть его сыном и отнял у него это право вместе с жизнью.
Если хорошо сосредоточится, можно услышать, как бегут по струнам гибкие пальцы, неистовое соло электрогитары, ускоряющееся, возносящееся все выше и выше, словно по лестнице, и кажется, ему не будет конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85