Она, правда, была чувственна, гибка, сексуальна – это я не могла не отметить, – к тому же что-то в ее облике было притягательным. Вид же у нее был женщины доступной.
Но тут необходимо сделать отступление. Она действительно не отличалась ни вкусом, ни порядочностью, которой женщины обычно гордятся, что-то у нее было от цыганки – вольность и, пожалуй, вызов. И если честно, то она обладала каким-то непонятным мне шармом. Потом я определила, в чем этот шарм. Шарм назывался грубо, но верно – стервозностью.
Иногда она была одета нарочито скромно и со вкусом. И тогда вела себя как монашка – опускала глаза, молчала, не отвечала на чьи-то откровенные взгляды, и как бы уходила в себя. Но ровно через день она могла появиться в каком-то немыслимом платье – блестящем, словно она только что сбежала с шумной вечеринки. Эта женщина иногда вызывала недоумение. Но только не у него. Я замечала, что он вообще не обращает внимания на то, как она выглядит, что говорит, как себя ведет. Да и вообще, я не видела, чтобы они между собой общались. Впрочем, повторялся мой же вариант – молчание. Утаивание от всех своих отношений. Чтобы никто ничего не знал?
На это могли быть причины: либо он совсем не собирался жениться на ней, либо таким образом он старался сохранить свои отношения со мной. Хотя я на свой счет не обольщалась, я – хороший сотрудник и не более. Такую роль мне когда-то определили и я с ней согласилась.
Я видела, что она вызывала интерес мужчин – они откровенно ожидали от нее каких-либо выходок. И они их дожидались. Женщины же… тайно завидовали ее умению перевоплощаться.
Что касается меня, то мои чувства описать было невозможно… Помню лишь постоянное посасывание под ложечкой при одной только мысли о ней. Я думала о ней постоянно, следила за ней: мне было интересно наблюдать – как она смотрит, что говорит, что делает. Она оказалась далеко не глупа, как мне, может быть, хотелось бы, а ее бумаги были выполнены на должном уровне, но я все равно старалась найти ошибки в них. И я их находила. Для себя же я отмечала, что она работает все-таки хуже меня. Таким образом я удовлетворяла свое самолюбие. Он же в тот период совсем меня отстранил от дел. И уж конечно, от себя. Однако, я забегаю, все это было далеко потом.
* * *
А потом было какое-то событие и мы всей лабораторией отмечали его в ресторане. Была и она.
Я сидела за крайним столиком, и старалась, чтобы меня не было видно. Однако он подошел ко мне и отметил, что у меня красивое платье. Я равнодушно выслушала его и… пошла танцевать с его врагом. Я с удовольствием отметила, что ему это не понравилось, он отошел от нашего стола с кислой миной. Больше в этот вечер я его не видела – мы перешли со своей компанией в другой зал. На другой день он подошел ко мне и спросил:
– Ты видела, что там в ресторане вчера произошло?
– Да. Твою пассию приняли за вокзальную шлюху и пытались снять на пару часов. А потом не могли ее поделить и подрались.
Он как-то нерво засмеялся и мрачно произнес:
– Ну, это даже к лучшему.
Потом он даже пытался как-то меня утешить, ему показалось, что я в этом нуждалась.
– Ты видишь, столько страданий у тебя, а ведь ничего нет. Все как-то мимо меня. – И он ушел, не оглядываясь.
Но она оказалась настойчива и нагла. Я просто еле сдерживала себя, чтобы не закипеть от злости, когда она входила в комнату. Но я все еще боялась ее влияния на него, ему ничего не стоило переменить решение и сказать мне – ВСЕ. Надоела. Уходи.
Я всегда понимала, что моя ценность всего лишь в моей работоспособности. Но я слишком принижала себя, об этом мне не раз говорил его враг, что я слишком небрежно отношусь к себе, недооцениваю свои способности, и что мое место в жизни другого человека может быть более значительно. Он ожидал, что я спрошу, кто же этот человек, но я не спрашивала.
* * *
Я уже упоминала, что стала по его рекомендации делать записи. Меня так увлекли они, что я стала делать их чуть ли ни ежедневно. Я не думала, что они мне когда-нибудь пригодятся, я их называла «мысли вслух». Это были философские размышления о жизни. Моей, и чужой… Счастливой и не очень… О причине и следствии. Нужны были эти записи только мне одной, потому что хаос своих мыслей я наконец смогла расположить стройными длинными рядами. Я иногда даже удивлялась их стройности и системности.
Сначала он мне просто сказал:
– Ты интересно говоришь, тебя хочется слушать. Ты – умная. Вернее, не глупая. – Тут же поправился он. – Записывай все, что ты мне иногда говоришь.
Я делала такие записи. Он потребовал их на просмотр.
– О, да у тебя есть даже стиль. Это занятно. Впрочем, все это ерунда. Но ты пиши. Для себя. – С усмешкой заметил он и потерял всякий ко мне интерес.
Но перед поездкой в Лондон, он вдруг опять вызвал меня к себе и небрежно спросил:
– Сколько ты могла бы написать за вечер? Страниц пять-шесть? Так вот, я еду в Лондон на месяц, а ты должна написать страниц… – Он остановился, чтобы подсчитать сколько же мне надо написать. – Ну допустим, страниц восемьдесят. Сможешь? Хотя, вряд ли, у тебя нет навыка…
И он уехал. Я же не сразу принялась писать. Я стала искать себе… другую работу. Я расчитывала, что смогу найти подходящее место в пределах Москвы и квартиру мне удастся снять дешевле, чем ту, что я снимала в районе Дербеневской набережной. Но самое главное мое желание – быть подальше от его института. Но я не успела это сделать, потому что он совершенно неожиданно вернулся как раз в тот день, когда я отправилась на поиски новой работы, уведомив об этом своего коллегу.
– Я слышал, что ты ищешь работу? – Таким вопросом он встретил меня на другой день после приезда. – Зачем? Где ты сможешь получать столько, сколько плачу тебе я? Впрочем, можешь уходить. – И он равнодушно отвернулся.
– Я же хотела как лучше. Так ведь будет лучше всем нам.
– Кому это нам? – Надменно спросил он.
– Мне, тебе и ей.
– Ее больше не будет. А ты иди работай. Я привез два договора, их надо оформить и обзвонить всех исполнителей. Я оставил список у тебя на столе. Работай. И не забудь завтра же принести то, что ты должна была выполнить за время моей командировки. Да-да, именно твои записи меня сейчас стали интересовать.
На другой день я безропотно принесла ему папку со своими записями.
Клементия отложила книгу.
Отметив про себя, что не согласна с героиней: зачем вот так безропотно слушать такого человека. Нет, с Клементией бы этого не произошло, решила она и направилась к переходу. Но тут она оглянулась и увидела все того же – из метро. Ну и шкаф, подумала она, глядя на него, наверно именно так должен выглядеть киллер: темные очки в пол-лица, шапочка, надвинутая до самого носа, кожанка, как у чекиста… Чекистов же Клементия как-то не полюбила – бандиты, да и только, вон и прадедушку – пароходчика Денисова – вот так убили в двадцатом… И она заторопилась на работу.
Глава 21
АННА, 22 сентября, понедельник
«Никогда не говори никогда». Эту фразу Анна вспомнила, когда добралась – стыдно сказать, зайцем – наконец до Москвы и зашла на главпочтамт купить два жетона (больше денег в кармане чужой куртки не оказалось) для телефона-автомата. Вот тогда она и увидела на стойке оставленную кем-то немецкую газету «Rhein-Main-Zeitung»… Ей достаточно было беглого взгляда на нее, чтобы вспомнить эту фразу – НИКОГДА НЕ ГОВОРИ НИКОГДА – на первой странице она увидела крупную фотографию: сорванные с петель массивные двери, выбитые стекла, выброшенная из окон офисная мебель, разбитые компьютеры и заголовок через всю газетную полосу «Бесчинство неофашистов». Она узнала эту дверь… Трясущимися руками она развернула газету – эти молодчики разгромили редакцию журнала «EVA»… И дочитала. По мнению журналистьа поводом для бесчинства явилось то, что владелица журнала иностранка, скорей всего, русская…
– Садитесь, пожалуйста, – девушка придвинула стул Анне, глядя как та мертвенно побледнела и схватилась рукой за горло, – вам наверно плохо? Может быть, попросить у кого-нибудь валидол?
– Нет. – Еле выдавила из себя Анна. – Мне хорошо, мне очень даже хорошо. – Она попыталась улыбнуться. Девушка с сомнением посмотрела на Анну, вид которой не внушал, видимо, ей доверия – ухоженное лицо дамы явно не соответствовало ее одежде: мятые светлые брюки – с пятнами от копоти, травы и земли на коленях, слишком большая штормовка, грубый растянутый ворот свитера. Этот странный наряд завершали старые кроссовки, которые были явно велики их владелице.
Саму Анну это видно не так уж и смущало, кто тут ее знает в многомиллионном городе, мало ли куда она могла направляться, может быть, она только что с загородной прогулки, и она попыталась улыбнуться девушке. Та тоже посмотрела на Анну и перевела взгляд на ее ноги. Посмотрела на них и Анна. Вид их был совсем не респектабельный – налипшая глина, грязные шнурки. Ведь ей пришлось идти к шоссе по лесу, потому что она побоялась попасться на глаза кому-нибудь из соседей или еще хуже – «боксеру» с «водителем». Не могла же она объяснить незнакомой девушке, что еще вчера была преуспевающей дамой с солидным счетом в банке, а сегодня она уже не могла бы так о себе сказать – сейчас она стояла без рубля в кармане и в одежде с чужого плеча.
Девушка продолжала смотреть на Анну, отчего та совсем смутилась.
– Вы в затруднительном положении? Может быть я смогла бы вам помочь? – Спросила девушка.
– Вряд ли. Вы ведь не поверите, что сегодня ночью сгорела дача, на которой я проживала… что я спустилась почти с третьего этажа по лозам дикого винограда… что я шла по лесу пешком километров пять, пока не вышла на шоссе… что я доехала до Москвы на попутных машинах… что у меня на сгоревшей даче остались документы и банковские кредитные карточки и если они не сгорели, то значит залиты водой из брандспойтов… Анна замолчала. – Вы ведь не поверите? Вы же не поверите, что я автор нескольких романов, что у меня счет в банке и собственный дом на земле, которую называют Северный Рейн-Вестфалия?
– Нет. Не поверю. Сейчас все прикидываются погорельцами или беженцами, так скорее подадут. А вы, вообще, навыдумывали что-то неправдоподобное. – Девушка отвернулась и стала рыться в своей сумочке, утратив к Анне всякий интерес.
– Я не все. Я ничего у вас не прошу. – Анна тоже отвернулась от девушки и стала дочитывать газету с немецким названием. Разговор этот, как ни странно, ее успокоил, к ней вернулось самообладание, она сейчас думала не о том, что она потеряла, а о том, что ей предстояло найти. А найти она должна деньги. Во-первых, ей, если не завтра, так послезавтра – идти на похороны Варвары, а значит нужны деньги на цветы; во-вторых, она должна иметь деньги на проезд; в-третьих, она еще не завтракала, а часы напротив показывали четырнадцать часов. Она резко встала, поправила прическу, провела рукой по лицу, как бы смывая что-то не такое уж приятное, и медленным шагом вышла из здания почты: звонить было некому – Анна не смогла вспомнить без своей записной книжки ни одного телефона – у нее всегда были проблемы с запоминанием дат, имен, фамилий и телефонов…
На углу улицы она еще немного постояла и хотела было уже идти, но остановилась в нерешительности – кто-то тронул ее за рукав – это была все таже девушка. С почты.
– Вы меня извините, но мне захотелось вам поверить. Правда, не всему тому, что вы говорили, но хотя бы частично. Так у вас действительно нет денег? Но я смогу вам дать только один жетон на метро и денег на пару билетов на автобус. Больше у меня просто нет – я студентка и нам еще не дали стипендию, сейчас ведь всего сентябрь, а стипендию дадут только в начале октябре. Так вас устроит один жетон и пара билетов?
– Устроит. Мне надо доехать до Октябрьской. А там несколько остановок по Ленинскому проспекту.
– Какое совпадение, а у меня там институт, МИСиС называется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Но тут необходимо сделать отступление. Она действительно не отличалась ни вкусом, ни порядочностью, которой женщины обычно гордятся, что-то у нее было от цыганки – вольность и, пожалуй, вызов. И если честно, то она обладала каким-то непонятным мне шармом. Потом я определила, в чем этот шарм. Шарм назывался грубо, но верно – стервозностью.
Иногда она была одета нарочито скромно и со вкусом. И тогда вела себя как монашка – опускала глаза, молчала, не отвечала на чьи-то откровенные взгляды, и как бы уходила в себя. Но ровно через день она могла появиться в каком-то немыслимом платье – блестящем, словно она только что сбежала с шумной вечеринки. Эта женщина иногда вызывала недоумение. Но только не у него. Я замечала, что он вообще не обращает внимания на то, как она выглядит, что говорит, как себя ведет. Да и вообще, я не видела, чтобы они между собой общались. Впрочем, повторялся мой же вариант – молчание. Утаивание от всех своих отношений. Чтобы никто ничего не знал?
На это могли быть причины: либо он совсем не собирался жениться на ней, либо таким образом он старался сохранить свои отношения со мной. Хотя я на свой счет не обольщалась, я – хороший сотрудник и не более. Такую роль мне когда-то определили и я с ней согласилась.
Я видела, что она вызывала интерес мужчин – они откровенно ожидали от нее каких-либо выходок. И они их дожидались. Женщины же… тайно завидовали ее умению перевоплощаться.
Что касается меня, то мои чувства описать было невозможно… Помню лишь постоянное посасывание под ложечкой при одной только мысли о ней. Я думала о ней постоянно, следила за ней: мне было интересно наблюдать – как она смотрит, что говорит, что делает. Она оказалась далеко не глупа, как мне, может быть, хотелось бы, а ее бумаги были выполнены на должном уровне, но я все равно старалась найти ошибки в них. И я их находила. Для себя же я отмечала, что она работает все-таки хуже меня. Таким образом я удовлетворяла свое самолюбие. Он же в тот период совсем меня отстранил от дел. И уж конечно, от себя. Однако, я забегаю, все это было далеко потом.
* * *
А потом было какое-то событие и мы всей лабораторией отмечали его в ресторане. Была и она.
Я сидела за крайним столиком, и старалась, чтобы меня не было видно. Однако он подошел ко мне и отметил, что у меня красивое платье. Я равнодушно выслушала его и… пошла танцевать с его врагом. Я с удовольствием отметила, что ему это не понравилось, он отошел от нашего стола с кислой миной. Больше в этот вечер я его не видела – мы перешли со своей компанией в другой зал. На другой день он подошел ко мне и спросил:
– Ты видела, что там в ресторане вчера произошло?
– Да. Твою пассию приняли за вокзальную шлюху и пытались снять на пару часов. А потом не могли ее поделить и подрались.
Он как-то нерво засмеялся и мрачно произнес:
– Ну, это даже к лучшему.
Потом он даже пытался как-то меня утешить, ему показалось, что я в этом нуждалась.
– Ты видишь, столько страданий у тебя, а ведь ничего нет. Все как-то мимо меня. – И он ушел, не оглядываясь.
Но она оказалась настойчива и нагла. Я просто еле сдерживала себя, чтобы не закипеть от злости, когда она входила в комнату. Но я все еще боялась ее влияния на него, ему ничего не стоило переменить решение и сказать мне – ВСЕ. Надоела. Уходи.
Я всегда понимала, что моя ценность всего лишь в моей работоспособности. Но я слишком принижала себя, об этом мне не раз говорил его враг, что я слишком небрежно отношусь к себе, недооцениваю свои способности, и что мое место в жизни другого человека может быть более значительно. Он ожидал, что я спрошу, кто же этот человек, но я не спрашивала.
* * *
Я уже упоминала, что стала по его рекомендации делать записи. Меня так увлекли они, что я стала делать их чуть ли ни ежедневно. Я не думала, что они мне когда-нибудь пригодятся, я их называла «мысли вслух». Это были философские размышления о жизни. Моей, и чужой… Счастливой и не очень… О причине и следствии. Нужны были эти записи только мне одной, потому что хаос своих мыслей я наконец смогла расположить стройными длинными рядами. Я иногда даже удивлялась их стройности и системности.
Сначала он мне просто сказал:
– Ты интересно говоришь, тебя хочется слушать. Ты – умная. Вернее, не глупая. – Тут же поправился он. – Записывай все, что ты мне иногда говоришь.
Я делала такие записи. Он потребовал их на просмотр.
– О, да у тебя есть даже стиль. Это занятно. Впрочем, все это ерунда. Но ты пиши. Для себя. – С усмешкой заметил он и потерял всякий ко мне интерес.
Но перед поездкой в Лондон, он вдруг опять вызвал меня к себе и небрежно спросил:
– Сколько ты могла бы написать за вечер? Страниц пять-шесть? Так вот, я еду в Лондон на месяц, а ты должна написать страниц… – Он остановился, чтобы подсчитать сколько же мне надо написать. – Ну допустим, страниц восемьдесят. Сможешь? Хотя, вряд ли, у тебя нет навыка…
И он уехал. Я же не сразу принялась писать. Я стала искать себе… другую работу. Я расчитывала, что смогу найти подходящее место в пределах Москвы и квартиру мне удастся снять дешевле, чем ту, что я снимала в районе Дербеневской набережной. Но самое главное мое желание – быть подальше от его института. Но я не успела это сделать, потому что он совершенно неожиданно вернулся как раз в тот день, когда я отправилась на поиски новой работы, уведомив об этом своего коллегу.
– Я слышал, что ты ищешь работу? – Таким вопросом он встретил меня на другой день после приезда. – Зачем? Где ты сможешь получать столько, сколько плачу тебе я? Впрочем, можешь уходить. – И он равнодушно отвернулся.
– Я же хотела как лучше. Так ведь будет лучше всем нам.
– Кому это нам? – Надменно спросил он.
– Мне, тебе и ей.
– Ее больше не будет. А ты иди работай. Я привез два договора, их надо оформить и обзвонить всех исполнителей. Я оставил список у тебя на столе. Работай. И не забудь завтра же принести то, что ты должна была выполнить за время моей командировки. Да-да, именно твои записи меня сейчас стали интересовать.
На другой день я безропотно принесла ему папку со своими записями.
Клементия отложила книгу.
Отметив про себя, что не согласна с героиней: зачем вот так безропотно слушать такого человека. Нет, с Клементией бы этого не произошло, решила она и направилась к переходу. Но тут она оглянулась и увидела все того же – из метро. Ну и шкаф, подумала она, глядя на него, наверно именно так должен выглядеть киллер: темные очки в пол-лица, шапочка, надвинутая до самого носа, кожанка, как у чекиста… Чекистов же Клементия как-то не полюбила – бандиты, да и только, вон и прадедушку – пароходчика Денисова – вот так убили в двадцатом… И она заторопилась на работу.
Глава 21
АННА, 22 сентября, понедельник
«Никогда не говори никогда». Эту фразу Анна вспомнила, когда добралась – стыдно сказать, зайцем – наконец до Москвы и зашла на главпочтамт купить два жетона (больше денег в кармане чужой куртки не оказалось) для телефона-автомата. Вот тогда она и увидела на стойке оставленную кем-то немецкую газету «Rhein-Main-Zeitung»… Ей достаточно было беглого взгляда на нее, чтобы вспомнить эту фразу – НИКОГДА НЕ ГОВОРИ НИКОГДА – на первой странице она увидела крупную фотографию: сорванные с петель массивные двери, выбитые стекла, выброшенная из окон офисная мебель, разбитые компьютеры и заголовок через всю газетную полосу «Бесчинство неофашистов». Она узнала эту дверь… Трясущимися руками она развернула газету – эти молодчики разгромили редакцию журнала «EVA»… И дочитала. По мнению журналистьа поводом для бесчинства явилось то, что владелица журнала иностранка, скорей всего, русская…
– Садитесь, пожалуйста, – девушка придвинула стул Анне, глядя как та мертвенно побледнела и схватилась рукой за горло, – вам наверно плохо? Может быть, попросить у кого-нибудь валидол?
– Нет. – Еле выдавила из себя Анна. – Мне хорошо, мне очень даже хорошо. – Она попыталась улыбнуться. Девушка с сомнением посмотрела на Анну, вид которой не внушал, видимо, ей доверия – ухоженное лицо дамы явно не соответствовало ее одежде: мятые светлые брюки – с пятнами от копоти, травы и земли на коленях, слишком большая штормовка, грубый растянутый ворот свитера. Этот странный наряд завершали старые кроссовки, которые были явно велики их владелице.
Саму Анну это видно не так уж и смущало, кто тут ее знает в многомиллионном городе, мало ли куда она могла направляться, может быть, она только что с загородной прогулки, и она попыталась улыбнуться девушке. Та тоже посмотрела на Анну и перевела взгляд на ее ноги. Посмотрела на них и Анна. Вид их был совсем не респектабельный – налипшая глина, грязные шнурки. Ведь ей пришлось идти к шоссе по лесу, потому что она побоялась попасться на глаза кому-нибудь из соседей или еще хуже – «боксеру» с «водителем». Не могла же она объяснить незнакомой девушке, что еще вчера была преуспевающей дамой с солидным счетом в банке, а сегодня она уже не могла бы так о себе сказать – сейчас она стояла без рубля в кармане и в одежде с чужого плеча.
Девушка продолжала смотреть на Анну, отчего та совсем смутилась.
– Вы в затруднительном положении? Может быть я смогла бы вам помочь? – Спросила девушка.
– Вряд ли. Вы ведь не поверите, что сегодня ночью сгорела дача, на которой я проживала… что я спустилась почти с третьего этажа по лозам дикого винограда… что я шла по лесу пешком километров пять, пока не вышла на шоссе… что я доехала до Москвы на попутных машинах… что у меня на сгоревшей даче остались документы и банковские кредитные карточки и если они не сгорели, то значит залиты водой из брандспойтов… Анна замолчала. – Вы ведь не поверите? Вы же не поверите, что я автор нескольких романов, что у меня счет в банке и собственный дом на земле, которую называют Северный Рейн-Вестфалия?
– Нет. Не поверю. Сейчас все прикидываются погорельцами или беженцами, так скорее подадут. А вы, вообще, навыдумывали что-то неправдоподобное. – Девушка отвернулась и стала рыться в своей сумочке, утратив к Анне всякий интерес.
– Я не все. Я ничего у вас не прошу. – Анна тоже отвернулась от девушки и стала дочитывать газету с немецким названием. Разговор этот, как ни странно, ее успокоил, к ней вернулось самообладание, она сейчас думала не о том, что она потеряла, а о том, что ей предстояло найти. А найти она должна деньги. Во-первых, ей, если не завтра, так послезавтра – идти на похороны Варвары, а значит нужны деньги на цветы; во-вторых, она должна иметь деньги на проезд; в-третьих, она еще не завтракала, а часы напротив показывали четырнадцать часов. Она резко встала, поправила прическу, провела рукой по лицу, как бы смывая что-то не такое уж приятное, и медленным шагом вышла из здания почты: звонить было некому – Анна не смогла вспомнить без своей записной книжки ни одного телефона – у нее всегда были проблемы с запоминанием дат, имен, фамилий и телефонов…
На углу улицы она еще немного постояла и хотела было уже идти, но остановилась в нерешительности – кто-то тронул ее за рукав – это была все таже девушка. С почты.
– Вы меня извините, но мне захотелось вам поверить. Правда, не всему тому, что вы говорили, но хотя бы частично. Так у вас действительно нет денег? Но я смогу вам дать только один жетон на метро и денег на пару билетов на автобус. Больше у меня просто нет – я студентка и нам еще не дали стипендию, сейчас ведь всего сентябрь, а стипендию дадут только в начале октябре. Так вас устроит один жетон и пара билетов?
– Устроит. Мне надо доехать до Октябрьской. А там несколько остановок по Ленинскому проспекту.
– Какое совпадение, а у меня там институт, МИСиС называется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42